— Готов… — услышал Альберт за спиной чей-то голос.
Альберт упаковывал чемоданы. Поспешно бросал в них белье — чистое и грязное, рубашки, одежду. Его подгонял страх, такой сильный, какого он еще никогда не испытывал и который он ощутил, узнав о гибели Миколая.
Смерть Миколая произошла слишком внезапно, потрясла его, поразила, как предательский удар из-за угла. Он не раз был свидетелем гибели близких ему людей, еще вчера задорно смеявшихся и строивших планы на будущее. От их улыбок не осталось даже тени, от их тел только клочья, но тогда шла война, и такая смерть — трагическая, но привычная — не вызывала ужаса; ведь кругом рушились дома, горели города, даже испаханная снарядами земля обнажала свое чрево.
«…Смерть не страшна. Это узкая полоска тени, я читал где-то. Переступаешь эту черту и оказываешься в совершенно ином мире. И тебе абсолютно все равно, что с тобой было прежде», — говорил Миколай и сам переступил черту так неожиданно.
Здесь все было против Альберта, все предвещало беду.
— Пан Альберт, дать вам кофе? — услышал он приветливый голос Рачинской.
— Да, пожалуйста…
Он приоткрыл дверь и протянул руку.
— Мне нездоровится.
— Ничего удивительного. Всю ночь вас не было.
Альберт запер дверь на ключ. Несколькими большими глотками, обжигая губы, выпил горячий кофе. Закурил. Осмотрел пистолет, вынул патроны, протер, снова вложил в магазин, один загнал в дуло. Тяжесть пистолета в руке всегда действовала на него успокоительно.
Он уже не был Альбертом. Маскарад кончился. Он снова стал самим собой, влез в свою шкуру, сбросил одежду другого человека. Теперь конец.
Уехать отсюда! Немедленно! Миколай и его смерть — достаточный повод для такого решения. Миколай впутался в историю, от которой надо было держаться подальше, и погиб. Теперь Альберт имеет право отказаться от выполнения задания, и никто не сможет упрекнуть его в этом; никто не имеет права требовать, чтобы после всего, что случилось, он, Альберт, по своей собственной воле шел на верную смерть.
Раздался тихий стук в дверь. Альберт левой рукой повернул ключ, в правой он держал пистолет.
— Какой-то молодой человек хочет поговорить с вами, — сообщила хозяйка.
«Слишком поздно, — подумал Альберт. — Неужели мое решение пришло слишком поздно?»
— Скажите ему, что меня нет дома.
— Я так и сказала. А он заявил, что будет ждать вас хоть до утра. И уселся в гостиной.
— Тогда пусть зайдет.
Он отошел от двери. Положил пистолет на стол, прикрыв его томом Байрона. Сел к столу, опершись руками на книгу, как будто читал ее.
Стуча высокими сапогами, в комнату ввалился здоровый парень лет двадцати, в расстегнутой зеленой куртке и мятой рубахе. Двигался он с развязной бесцеремонностью. Не вынимая рук из карманов куртки, парень подошел к столу.
— Вы говорите по-английски? — спросил он с довольно хорошим школьным произношением.
— Да, — буркнул Альберт, не поднимаясь со стула.
— Я пришел к вам по приказу Рокиты.
— Слушаю вас. — Альберт развалился на стуле. Щелчком подтолкнул к парню пачку сигарет. И чуть не застонал от облегчения, когда тот вынул руки из карманов, чтобы взять сигарету. Закурив, парень осмотрел комнату в поисках свободного стула, нашел его, пододвинул к столу и сел верхом.
— Я пришел от Рокиты… — повторил он, вероятно ища английские слова для более точного выражения своей мысли. Глубоко затянувшись, он закашлялся, выплевывая крошки табака. — Вы английский парашютист, правда?…
— Не знаю, от кого вы пришли, — Альберт заговорил медленно по-польски. Он сунул руку под книгу. Сжал рукоятку пистолета. — Я знаю только, что вы пришли по неверному адресу. Я работник органов безопасности.
Глаза парня округлились, щеки ввалились, губы раскрылись, как у удивленного ребенка.
— Спокойно! — скомандовал Альберт. — Руки на стол!
Направив на парня дуло пистолета, Альберт вытащил у него из кармана большой ковбойский «кольт» и осколочную гранату.
— Вперед, марш! — скомандовал Альберт. Подталкивая парня дулом пистолета, провел его вниз по лестнице, в гостиную, потом в переднюю. Приказал открыть дверь. Когда они вышли в сад, Альберт размахнулся и швырнул в сторону тяжелый «кольт».
— Убирайся отсюда, щенок!
Он вернулся в дом, хлопнув дверью. Потом открыл глазок и увидел, что парень несколько секунд стоял на том месте, где его оставили, а потом, словно очнувшись, тремя огромными прыжками подскочил к своему «кольту», жадно схватил его и, поглядывая на дверь дома, медленно пятясь, выскользнул на улицу.
Вечером того же дня Альберт оказался перед большим зданием уездного Управления государственной безопасности в городе Р. Вечерний воздух был прохладным, сгущались сумерки. Здание стояло на отшибе, в узком тихом переулке. Редкие прохожие, которым случалось проходить здесь, пробирались по улочке крадучись, словно на цыпочках. Со смешанным чувством страха и любопытства они поглядывали на окна, забранные плотной решеткой, на палисадник, где среди тополей виднелась полосатая красно-белая будка.
В пропахшей табачным дымом канцелярии дремала, уронив голову на клавиши «Ремингтона», белесая девица. Она подняла на Альберта заспанные глаза, на ее щеках отпечатались маленькие кружочки — следы от клавишей машинки.
— Доложите начальнику, что из Варшавы прибыл майор В., из Управления госбезопасности, — тихо проговорил он, протягивая свое удостоверение.
Она тотчас же возвратилась.
— Можете пройти к начальнику.
Его приветствовал мужчина лет сорока. Очень высокий, сутулый, с запавшей грудной клеткой и непомерно длинными руками. Его щеки горели нездоровым румянцем, губы были сухими, кожа — словно выцветшая папиросная бумага. Массивная, выдающаяся вперед челюсть придавала ему вид благодушного добряка, голос шел откуда-то из глубины, как у чревовещателя. «Жила, — мысленно охарактеризовал его Альберт. — Сухая, дубленая жила. Ремень».
Начальник уездного Управления безопасности Яруга был в форме капитана Войска Польского. Из-под расстегнутого мундира выглядывала помятая, не первой свежести зеленая рубашка. Громадный письменный стол был завален грудой каких-то бумаг и книг, к которым он относился с явной враждебностью, время от времени отодвигая их, чтобы освободить место для своих длинных рук, заканчивавшихся увесистыми кулаками, покрытыми рыжей растительностью.
Возле стола сидел Крыхняк, тоже в мундире, с погонами поручика. Воинский ремень сползал с его бочкообразного живота, толстая шея выпирала из тесного воротника.
— Я знаю вас, майор, — забасил Яруга. — Мне прислали телефонограмму об этом. Уже трое суток вы живете на вилле у Рачинской. Навестили учителя Рамуза, потом куда-то пропали на целый день. Впрочем, какое мне до этого дело? Вы прибыли сюда по какому-то специальному заданию? Хорошо. Но все-таки могли бы, кажется, заглянуть ко мне чуть пораньше.
— Не было необходимости, — пожал плечами Альберт. Он подал Крыхняку руку. Хотел добавить: «Мы уже знакомы, не правда ли», но сдержался.
Яруга стукнул кулаком по столу.
— Вы нам не доверяете, понимаю. Эх, вы…
— Я прибыл сюда по делу о дезертирах.
— Их уже нет в живых, — расхохотался Крыхняк. — Они подались в банду, и Рокита приказал расстрелять их. Я сам осматривал трупы. Стоило ради этого приезжать!
— Да ведь он не за этим приехал. Я не верю майору, у него что-то свое на уме. — Яруга усмехнулся мягко, понимающе. — Закуривайте, — предложил он.
Яруга курил, сильно и глубоко затягиваясь. В легких у него хрипело.
— Вас губит преувеличенное недоверие, — проговорил он с притворным сожалением.
— Не понимаю, — пожал плечами Альберт.
— Прибыл в наш район еще один офицер из управления, — рассказывал Яруга. — Инкогнито. Не договорился с нами. Я не знаю, что он здесь искал. С кем-то установил контакт, его опознали, а он, наверное, пронюхал что-то важное, потому что сегодня в полдень его шлепнули. Прямо на улице. Около канцелярии старосты. Как его звали? — Он принялся шарить в своих бумагах и, наконец, с триумфом извлек какую-то измятую записку. — Поручик Миколай Л. Вы его знали?
— Знал.
— Вот именно. Совсем молодой парень. Жаль его. Мы отправили тело в Варшаву. Он одинокий?
— Кажется, нет. Точно не знаю.
— Вот именно, — ворчал Яруга. — Не явился к нам, как свой к своему. Мы бы его остерегли, дали бы охрану, оказали бы помощь — все, что необходимо. По-хозяйски, это же наш район.
— Он действительно не был у вас? Ни с кем не беседовал? — усомнился Альберт.
— Боже мой, майор! Я ведь уже говорил вам: ни с кем! — загремел Яруга.
— Ни с единым человеком. В том-то и дело! — подтвердил Крыхняк. — Никто из нас его в глаза не видел. Только когда шлепнули его… Остальное — тайна, покрытая мраком, как говаривал наш старый школьный учитель.
— Я тоже был учителем, — похвастался Яруга.
— Географии… — захохотал Крыхняк.
Яруга пригрозил ему своим волосатым кулаком.
— Ах ты, скотина!..
Альберт поглядывал на Крыхняка. Его лицо казалось одеревенело. Альберт снова ощутил холодок в кончиках пальцев. «Ах ты, скотина!» — повторил он мысленно слова Яруги.
— Убили его, — проговорил Альберт. Он заново осознал в полной мере факт гибели Миколая. Если тогда, в первый раз, его охватил страх, то теперь — только ярость.
— Одни говорят, будто стреляла какая-то женщина, другие — что выстрелил мужчина, мчавшийся на мотоцикле. Разумеется, задержать никого не удалось. Он пал на поле боя, — с наигранным пафосом проговорил Крыхняк.
— У нас длинные руки. — Яруга вытянул на столе свои внушительные пятерни, рассматривая их с явным одобрением. — Женщина?… В игру входит только одна женщина. Любовница Перкуна. Она любила его, а теперь мстит. Такие бабы способны свихнуться от любви. Трагическая любовь делает их жестокими. Если прежде ей становилось дурно при виде капли крови, то теперь она может быть хладнокровнее самого палача.
— Красивая, великолепная женщина, — вздохнул Крыхняк.