Из дремы Кочубея вырвала грубо вцепившаяся в плечо рука. Он открыл глаза, взглядом скользнул по брюкам мышиного цвета и остановился на злой физиономии милиционера-сержанта. Тот, поигрывая дубинкой, словно приценивался к нему. Внешность кавказца: тонкий с горбинкой нос, жгуче-черные глаза, темные, слегка вьющиеся волосы и запах пива, казалось, не оставляли Николаю шансов уйти от милицейского наката.
— Ну что, джигит, сам пойдешь или домкратом поднять? — процедил сержант, а заплясавшая в его руках дубинка недвусмысленно говорила, что последует дальше.
С Николая слетели остатки дремы, и в груди поднялась мутная волна гнева.
— А ты что, эвакуатор? — с вызовом ответил он.
— Чего?!
— Плохо слышишь? Повторяю еще раз: ты — эвакуатор?
— Ах ты, чурка! Ну я тя ща построгаю! — взорвался сержант и взмахнул дубинкой.
Николай не дал ей опуститься, перехватил руку и, прижав милиционера к стенке, с презрением бросил:
— Дровосек хренов, читать умеешь?
Сержант опешил.
— Я тебя по-русски спрашиваю, читать умеешь? — добивал его Кочубей.
— Ну-у, — промычал милиционер, и в его злых, медвежьих глазках промелькнула тень тревоги.
Не столько внушительный вид Кочубея, сколько уверенный тон подсказывали ему: вместо «навара» он нарвался на серьезный облом. Николай, продолжая гвоздить его презрительным взглядом, достал из кармана «красную корочку» с золотым тиснением: ФСБ, и сунул под нос. Физиономия сержанта пошла бурыми пятнами, а глаза воровато забегали.
— Предупреждать надо! — выдавил он.
— А ты не хами! — отрезал Николай и, подхватив сумку, направился к выходу.
В нем все кипело от негодования, и только вечерняя прохлада остудила гнев. На остановке было пустынно. Кочубей не стал ждать маршрутки и через лесопарк направился к видневшимся за ним высоткам. В одной из них, он жил в квартире своей двоюродной тетушки. Время было позднее, и Николай, чтобы не поднимать шума, тихо открыл дверь и проскользнул в коридор.
В квартире не спали, из кухни доносились громкие голоса. Муж тетки — Павел Иванович был не в духе. В банке, где он работал в службе безопасности, ожидалось очередное сокращение, и ему в свои пятьдесят два года рассчитывать на то, что очередная управленческая метла минует его, не приходилось. Для молодых, да ранних, с волчьей хваткой «новых хозяев жизни», отставной подполковник был всего лишь «пережитком прошлого». Двадцать семь лет в погонах, из которых пятнадцать пришлись на службу в военной контрразведке и не где-нибудь, а в «солнечном» Забайкалье, в их глазах ничего не стоили.
Николай тяжело вздохнул и, избегая трудного разговора, прошел в свою комнату. Скрип двери не укрылся от тонкого слуха тетки. Она выглянула из кухни и окликнула:
— Коля, ужинать будешь?
— Спасибо, Наталья Ивановна, я поел.
— Не с того ты начала! Иди, посидим, Коля! — позвал Павел Иванович, и его суровое лицо показалось из-за плеча жены.
— Тебе уже хватит, Паша! А он голодный. С этой службой скоро на Кощея будет похож, и что я скажу матери? — посетовала Наталья Ивановна.
— Ему таким по службе положено. Опера, как волка, ноги кормят! — сурово отрезал Павел Иванович.
— Гляди, тебя она больно накормила! Столько лет в Забайкалье отбухал и что?
— Как что? Быстро же ты забыла!
— Было бы, что помнить: «Дровяшка», «Оловяшка». Зимой мерзнешь, а летом от жары дохнешь и…
— Замолчи! — оборвал супругу Павел Иванович и, поиграв желваками на скулах, желчно заметил:
— Забыла? Тогда я напомню. «Забудь вернуться обратно» — вот что такое Забайкальский военный округ! А мы вернулись и не куда-нибудь, а в Москву!
— В Москву, и что толку? Пять лет по чужим углам мыкались, пока свой у черта на куличках не получили!
— Другие и того не имеют, — буркнул Павел Иванович.
— И много ты поимел? Вон твой дружок, Вовка, в училище балду бил, а сегодня заправками управляет, не то, что ты со своим красным дипломом в охранниках ходишь. А все: мы контрразведка!
— Замолчи! Не тронь это! — взорвался Павел Иванович.
— Гордый! Я сама Вовку попрошу…
— Наталья Ивановна! Павел Иванович! Ну, зачем вы так? — пытался погасить скандал Николай.
В кухне воцарилась гнетущее молчание, которое нарушили горестные всхлипы. Утирая слезы, Наталья Ивановна причитала:
— За что же нам такое? Паша всю жизнь честно служил! В банке тоже старается, а его… О, господи, за что же нам такое наказание?
— Перестань! Перестань, Наташа! Все образумится, никто меня не гонит, — утешая жену, Павел Иванович обнял ее и проводил из кухни, вернувшись, прошел к холодильнику, достал бутылку водки и предложил:
— Ну что, Коля, выпьем?
— Наливай, дядь Паш! — махнул рукой Кочубей и подсел к столу.
Павел Иванович разлил водку по рюмкам, поднял свою и, помедлив, с горечью произнес:
— Пью не с горя. Какое тут горе. Ну, выгонят с работы, с голоду не помрем. Пенсия, хоть грошовая, у меня и у Наташи есть. Квартира сам видишь: жить можно. Дети устроены. Мне за державу обидно! Батя ее от Гитлера спас, а я прозевал!
— Вы-то чем виноваты, Павел Иванович? Ее без вас развалили, — пытался как-то смягчить боль старого контрразведчика Николай.
— Виноват? Развалили? Да что вы, молодежь, знаете об этом? Какое там, на хрен ЦРУ! Своих сволочей хватило! Этих иуд — «Меченого» и второго, водкой калеченного за то, что они натворил мало повесить. Гады! Сначала армию в грязь втоптали, затем КГБ помоями облили, чтобы народ против нас настроить, а потом под шумок свои грязные делишки обделали. Памятник Дзержинскому на Лубянке стоял! Лучшего в Москве не было! Так нет же, снесли! И как? Петлю на шею и сдернули! Суки! Хотели показать, что с тоталитарным прошлым, а точнее с нами, покончили. Ну да хрен с ними! Бог им судья, а свинья товарищ! Выпьем, Коля, за военную контрразведку, там всегда были настоящие мужики! Как, еще остались?
— Остались! — заверил Николай.
— А с армией что сделали? Как посмотришь «ящик», так жить не хочется. Там взорвалось, там потонуло.
— Тяжело, но держится. Новая боевая техника пошла, учения начали проводить.
— Техника, учения — это, конечно, хорошо. Но наша армия не на железе, а на духе держится. Как с ним?
— Жив еще, — не стал уточнять Николай.
— Значит, устоим. А то на этих эффективных менеджеров надежды нет. Они только о своем кармане пекутся. Жареным запахнет, так в Лондон чухнут. Слава богу, не на них Россия стоит. Ладно, наливай! — предложил Павел Иванович.
Николай налил водку в рюмки, а Павел Иванович произнес тост:
— За армию! За настоящих мужиков! Пока они есть, остальное приложится.
— За них! — подержал Николай.
Павел Иванович размяк, взгляд смягчился, и снова потянулся к бутылке.
— Дядь Паш, мне хватит. Завтра надо быть, как огурчик.
— Тебе виднее. Тогда спать! — не стал настаивать он, и они разошлись по комнатам.
Николай не стал распаковывать спортивную сумку, а сразу забрался в постель и тут же заснул крепким сном. В половине седьмого он был на ногах. Умывшись, быстро позавтракал и выехал на службу. В восемь сорок пять вошел в кабинет, там уже находился Остащенко. Не заглядывая в сейфы, они поднялись на седьмой этаж и зашли в приемную Сердюка.
В ней было непривычно тихо. Секретарь — Галина Раевская, склонившись над докладной с его правками, поигрывала пальцами на клавиатуре ноутбука.
— Доброе утро, Галина Николаевна! — дружно приветствовали они.
— Здравствуйте, ребята! Как ты, Коля? Что-то давненько не видела, — поинтересовалась она.
— Нормально. Спецзадание, — не стал распространяться Кочубей.
— Правда? А какое?
— Так оно у него на лице написано, — язвительно заметил Остащенко.
— О чем ты, Юра? — не поняла Раевская.
— А что разве не заметно?
— Нет.
— А вы присмотритесь. В глазах — оловянный блеск. А лицо? Это же…
— Юра, да что ты такое говоришь?
— Это не я, это в армии говорят: как надену портупею, так тупею и тупею. Наш карьерист, наплевав на умное лицо, бросил контрразведку и подался в войска. Лавры маршала не дают ему покоя.
— Коля и армия? — воскликнула Раевская и театрально всплеснула руками.
— Куда деваться? Такие интеллектуалы, как Остащенко уже достали, — отшутился Николай.
— Вот так, на чужом горбу… — договорить Остащенко не успел. Зазвонил телефон прямой связи с Сердюком. Раевская подняла трубку и ответила:
— Да. Здесь. Оба.
Николай с Юрием догадались: речь о них.
— Хорошо, Анатолий Алексеевич, постараюсь к десяти, — и, закончив разговор, Раевская объявила:
— Заходите, ребята, он ждет.
— Как у шефа настроение? Под какую руку лучше не попадать? — спросил Кочубей.
— Коля, тебе это не грозит, — с улыбкой ответила Раевская.
— Конечно, в любимчиках ходит, — хмыкнул Остащенко и уточнил:
— Шеф один?
— Нет. У него Агольцев и Писаренко.
— Значит, надолго, — заключил он и вслед за Кочубеем вошел в кабинет.
Сразу стало тесно. Богатырские фигуры Сердюка, Агольцева и начальника аналитического отдела полковника Василия Писаренко, тоже далеко не хиляка, казалось, занимали все свободное пространство.
Поздоровавшись, Сердюк внимательным взглядом пробежался по Николаю, потом Юрию и спросил:
— Как отдохнули, друзья?
— Нормально, — ответил Николай.
Остащенко промолчал.
— Нормально? А почему так рано отпустили машину? — продолжал допытываться Сердюк.
— Решили не барствовать! — заявил Юрий.
— Барствовать? На тебя, Остащенко, что-то не очень похоже.
Тот пожал плечами и кивнул на Кочубея. Сердюков с любопытством взглянул на него. Он решил до конца прояснить ситуацию и строго заметил:
— Вижу, что-то не договариваете. В чем дело, Николай?
То ли тон, то ли что-то другое задели Кочубея, и он с вызовом ответил:
— Мне как, устно или рапортом доложить?
— Прямо-таки рапортом! А что есть о чем?
— Докладываю: никаких катушек не раскручивали и по огуречным грядкам не шатались. Порочащих связей не имели и…