– Я их нашла! Сюда, скорее сюда!
В палату в буквальном смысле ворвался сначала Поддубный, а за ним следом протиснулся низкорослый мужчина в очках с толстыми линзами и огромными залысинами, которые прикрывали длинные сальные волосы.
– Как считаете, может быть, я и впрямь обладаю даром предвидения? – поинтересовался у низкорослого безопасник.
– Не уверен, но ваша работа впечатляет, – откликнулся тот.
– Будем считать эти слова за похвалу, Соломон Андреевич.
Я заметил возникший на лице Янки страх. Одними губами она повторила имя – Соломон.
Про этого изверга ходило много слухов среди ребят. Но самое ужасное, что большинство из них были правдивыми. Этот гадкий человек любил не только издеваться над подопечными, а отправлял их в отстойник. Так мы называли серый корпус без какого-либо обозначения.
– Итак, вот они, наши бунтари, – запахнув халат и заложив руки за спину, вышел на первый план Соломон.
– Гнидыши! – зло рыкнул Поддубный.
– Ну зачем же вы так? – поцокал язык ученый. – Эти ребята совсем не похожи на растение.
Поддубный недовольно кашлянул в кулак, а Соломон продолжал:
– И очень даже сообразительные. Номер тридцать восемь и девятнадцать, если я не ошибаюсь?
– Да пошел ты! – огрызнулась Янка.
– Конечно, пойду, милая моя. Даже не сомневайся. Только ведь и тебя прихвачу с собой. Очень уж ты интересный экземпляр.
Янка побледнела и прикусила язык. Ей было страшно. И мне тоже было страшно. И хорошо, что на меня, связанного кожаными ремнями, сейчас никто не обращал внимание.
– Да отключи ты эту чертову громадину! Уши уже болят от этого гула! – прорвался сквозь шум голос Поддубного.
Ученый кивнул, подошел к приборной панели, что-то там покрутил, повертел, и машина затихла, но не перестала работать. Видимо, полностью отключить ее было не так-то просто.
– Отлично, – констатировал Поддубный. И, уперев свои здоровенные ручища в бока, указал на Янку. – Девятнадцатую, я так понимаю, вы забираете себе?
Соломон кивнул.
А Янка закрыла глаза, и я заметил, как у нее по щекам потекли слезы.
– Хорошо, а что насчет нашего убийцы докторов?
– Нашего пионера-контактора… – протянул Соломон, задумчиво помяв свой подбородок. – Пожалуй, с ним мы пока повременим.
Я от удивления открыл рот. И тут же раздался противный скрипучий смех.
Смеялся Соломон, согнувшись пополам.
– Шучу, конечно. Даже не рассчитывай, что этот «алмаз» останется в общем боксе в компании бездарностей!
В любой другой день, услышав такое, я, конечно же, испугался бы. А может быть, даже принялся бы умолять оставить меня со всеми, но сейчас все было иначе. У нас был единственный шанс на спасение. И я его не упущу! Пускай Янка в меня не верит, я докажу ей, как она ошибается.
– Хорошо, – согласился Поддубный. – Забирай! Мне и так забот хватает.
Наши надзиратели совершенно забыли обо мне. И этим стоило воспользоваться. Я осторожно потянул руку на себя – она выскользнула из кожаного кольца. Потянулся вперед, и мне удалось достать до главного рубильника. Глубоко вздохнув, я резко опустил его вниз и сел обратно в кресло.
Соломон не сразу понял, что произошло. А когда пришло осознание, его взгляд наполнился ужасом.
– Ты что творишь, сопляк! – рявкнул он.
Но я лишь улыбнулся и посмотрел на Янку, а потом подмигнул ей.
Она тут же отреагировала, стала извиваться, словно змея, и что-то кричать мне. Но я ее уже не слышал, потому что нарастающий гул окончательно поглотил крохотный больничный бокс.
Вокруг началась суета: Федоровна пыталась удержать Янку, которая словно с цепи сорвалась, а Соломон, выключив рубильник, нервно тыкал по кнопкам, пробуя остановить запущенный цикл. Но сделать это, видимо, было невозможно.
Боль, она была терпимой, но постоянной. И я не знал, сколько она еще могла продлиться. А главное, смогу ли я вытерпеть. Но пока держался, ощущая, как сотни разрядов тока пронзали мое тело, заставляя содрогаться от каждого нового витка.
Вскоре меня охватил озноб. И стало холодно, нестерпимо холодно. Будто я очутился на Северном полюсе, как в книжке про цветик-семицветик. Но я продолжал терпеть – дрожать и терпеть, насколько это было возможно. Удивительно, но то, чего я так сильно боялся, происходило сейчас со мной, и на страх просто не оставалось времени.
А потом внезапно стало тепло и хорошо.
Мир начал расплываться, превращаясь в странное отражение в воде. Было ли это наше или уже чужое измерение, я не знал. Сильно закружилась голова, и к горлу подступило нечто неприятное, рвотное. А я терпел. Трепел из последних сил.
Последнее, что я запомнил, как Поддубный открывает дверь, и в бокс забегают двое сотрудников в белых халатах с огромными чемоданчиками в руках. А на сетчатое стекло садится несколько огромных комаров. Их я различил очень хорошо, потому что именно они предзнаменовали скорое появление Чужака.
Глава 4. Усыновление
Я сидел на стуле в крохотном мрачном помещении без окон. Тускло светила и иногда мигала одна единственная люминесцентная лампа. Напротив меня стоял еще один стул, а слева находилась входная дверь. Руки мои свободны, ноги тоже. Но свобода эта мнимая. Куда мне бежать? Или просто встать и забиться в угол?
Время в помещении текло медленно, словно его и не было вовсе. Разве что стрелки часов на стене беззвучно стремились совершить круг.
Тридцать минут. Сорок. Час.
Я ждал непонятно чего. И вот когда обе стрелки сошлись на двенадцати, дверь открылась и в комнату зашел мужчина. Невысокий, темноволосый, как мне показалось, вполне заурядной внешности. Одежда такая же, самая обычная: джинсы, клетчатая рубаха и кроссовки. Он улыбнулся, поздоровался и сел напротив меня.
Мне показалось, сейчас начнется допрос или что-то в этом роде, но вместо этого мужчина представился.
– Меня зовут Артур, Артур Чернов. А ты Дима, верно?
Не тридцать восьмой, не подопечный, а именно Дима.
Я кивнул.
– Как себя чувствуешь?
– Спасибо, хорошо, – привычно ответил я.
За время, проведенное в интернате, мне приходилось сотни раз отвечать на подобные вопросы. Но все они относились к разряду дежурных. Да и кому тут интересно твое состояние? Никому. Всем вокруг было плевать! Они не желают слышать правды. И недовольно морщатся, когда ты пытаешься поделиться с ними своими страхами, болью, безысходностью. Они идут к своей «великой» цели, не взирая на наши искалеченные души.
– С Янкой все хорошо, она сейчас в медицинском стационаре. Но ее скоро выписывают!
Моя взгляд с недоверием уставился на мужчину.
– Вы врете!
– Нет, не вру. И ты сможешь в этом убедиться.
– И нам разрешат поговорить?
– Нет.
– Но хотя бы увидеться?
– Можно устроить. Даю слово, – спокойно ответил назвавшийся Артуром и мягко улыбнулся. Или сделал вид. По крайней мере, я едва заметил его эмоцию.
– Куда меня теперь? В «Серый корпус» или очкастым на растерзание? – спросил я без всякой надежды.
– Очкастым? Никогда о таких не слышал, – ответил Артур. И задал вопрос, который еще никто и никогда не задавал мне в этих стенах. – А сам-то ты чего хочешь?
– Вы, наверное, шутите?
– Даже не думал.
Я уставился на мужчину, как на новогоднюю елку. После всего того, что мы натворили с Янкой… вернее, я один, она тут ни при чем. После всего случившегося мне предоставляют право выбора? Я либо сплю, либо это очередной эксперимент.
– А если я скажу, что хочу выйти отсюда? – без особой надежды поинтересовался я.
Артур задумался, а через минуту произнес:
– Думаю, и это можно устроить.
– Так просто, взять и устроить?
– Ну на самом деле это не так просто, необходимо оформить некоторые бумаги. Впрочем, к черту эту бюрократию! Не стану врать, я уже обо всем договорился.
– И я смогу уйти отсюда навсегда, безвозвратно?
– Безусловно.
– И никогда сюда не вернусь?
– Никогда.
– Я вам не верю!
– Почему? – собеседник даже не сделал паузы, а значит, заранее знал ответ.
Мне захотелось промолчать и закончить этот бесполезный разговор раз и навсегда. Вадик или Янка обязательно так и поступили бы. Но я был другим. И вопрос даже не в банальной честности – просто мне тяжело было слышать ложь.
– Вы можете пообещать мне что угодно, лишь бы добиться своей цели. Я вам все расскажу, а вы потом поблагодарите меня и уйдете. А я так и останусь в интернате.
– Не такие уж радужные перспективы, – грустно улыбнулся Артур.
– Зато это правда. Все будет так, как я сказал.
– Уверен?
– Просто таких, как я, не забирают! Я уникум! Гребанный пионер!
Артур нахмурился, и я понял, что ему нужны объяснения.
– Чужак вступил в контакт со мной, а не с кем-то еще. Я первый и, как полагаю, единственный, кому это удалось. А значит, меня необходимо исследовать вдоль и поперек, пока не сойду с ума или не помогу ученым поймать нежить в ловушку. Ну что тут непонятного?!
Артур опустил голову, долго молчал, а потом осторожно произнес:
– Дима, ты прав лишь в одном: твоя жизнь уже никогда не станет прежней. И ты действительно в своем роде уникален, потому что Чужак, как ты выразился, начал контактировать. И даже продемонстрировал свою силу. Да, пострадали люди, но ты здесь ни при чем. И не несешь за это ответственность.
– И только поэтому меня выпускают? В чем подвох?
– Давай на чистоту. Тебя не выпускают. А усыновляют! – Артур запнулся. – Ну не в буквальном смысле, конечно. Ты будешь прикомандирован к моей группе, которая специализируется на поимке нежити. И нам необходимы твои способности. Вот такие вот дела! Свобода в обмен на помощь, если можно так выразиться…
– А я смогу увидеть свою семью? – перебил я мужчину.
– Этого я тебе обещать не могу.
Я шмыгнул носом и с обидой уставился на собеседника:
– Тогда какая же это свобода?
Крохотная комната без единого окна наполнилась тишиной.