– Весной я словно старый футболист, – сказал вдруг Билл Маккэй. – Его манят зеленые поля, меня же – синие просторы.
Я поглядел на него краем глаза. Впервые я слышал, как Билл говорит что-то о самом себе. Или он просто размышлял вслух? Остальную часть пути Билл молчал. Нарушил молчание лишь после того, как мы ступили на борт катера, который ходит через пролив между островами Коровьим и Марстранд.
– Мы едем к Георгу, – сообщил он.
Билл явно знал дорогу к разместившейся в бывшей гостинице парусной мастерской и направился прямиком туда, когда мы сошли на берег. В тишине далеко разносились наши гулкие шаги. Последний подъем перед площадью с ее столетним серебристым тополем был вымощен красными гранитными плитами. Большинство окон в крашеных деревянных домах было закрыто плотными шторами.
Билл без стука отворил дверь мастерской. А и соблюди он этикет, вряд ли кто-нибудь услышал это бы за стрекотом швейных машин. Нас встретил знакомый запах смоленых снастей и пчелиного воска. В полу просторного цеха было пять колодцев, на краю каждого стояло по швейной машине – все в работе. Трое мужчин и две женщины шили паруса для иолов. Еще двое мужчин кроили полотнища заготовок.
Георг сидел в конторке, рассматривал чертеж. Отложив его в сторону, вытер руки о запачканные джинсы, прежде чем поздороваться с нами.
– Я захватил с собой Моргана, он теперь член нашей команды, – сообщил Билл Маккэй.
– Рад поработать вместе с тобой, Морган, – сказал Георг, широко улыбаясь.
– Я тоже, – отозвался я, а про себя подумал: да справимся ли мы с такой титанической работой?
У меня даже защемило под ложечкой от тревоги.
– О'кей, парни, – ухмыльнулся Билл, – начинаются ваши бессонные ночи.
Можно было подумать, что ему доставляет удовольствие обрекать на муки других людей.
– Завтра же и переедешь сюда, Морган, – добавил он, мотнув головой в мою сторону. – Номер в «Гранд-Отеле» заказан.
Я промолчал, понимая, что это приказ.
Билл жестом пригласил нас следовать за ним. Я поглядел на Георга. Он смиренно пожал плечами, и мы вышли из мастерской.
Билл привел нас на скалы в западной части острова Марстранд. Хлесткие порывы норд-веста стегали лицо. В небе над фьордом стремительно проносились низкие серые тучи. Волны с шипением бились о камень.
– Как называется вон тот маяк? – спросил Билл Маккэй.
– «Отче Наш», – ответил Георг.
Билл достал черную записную книжку и что-то пометил.
– А тот остров с береговым знаком?
– Шерилея.
Билл быстро набросал схему на чистом листке.
– В этом фьорде мелей много? – осведомился он.
– Совсем нет, – сказал я.
Тучи скользили мимо маяка, время от времени совсем закрывая его. Погода вполне соответствовала моему подавленному настроению.
Используя воздушные потоки, над фьордом парила морская чайка. Внезапно она спикировала к подножию скальной плиты. И тут же взмыла над пеной прибоя, держа в клюве коричневый пушистый комочек. Сквозь гул ветра к нам донесся тревожный крик испуганной гаги. Поздно. Отставший от стаи птенец был крепко схвачен клювом хищника.
Очутившись над сушей, чайка выпустила добычу, приземлилась рядом с ней и принялась разрывать на части окровавленное тельце. Желтый клюв стал красным. В несколько секунд все было кончено.
– Закон природы, – заметил Билл. – Сильный побеждает слабого.
Казалось, увиденное было ему по нраву.
– Не назвать ли нам нашу яхту «Морская чайка»? – продолжал он.
– Американцы не похожи на неоперившихся птенцов, – заметил я.
Билл рассмеялся. Я подумал, что он так же чужд жалости, как морская чайка.
– Ветер холодный, – поежился Георг.
– Еще успеешь попотеть в мастерской. – Билл похлопал его по плечу. – Пошли обратно, я вам кое-что покажу.
Мы пересекли плиту, на которой пировала чайка. От птенца осталась только окровавленная желтая лапка с тонкими перепонками. Здесь Билл Маккэй остановился, встал лицом к морю и поглядел на окутанный дымкой маяк.
– Операция «Отче Наш», – сурово молвил он.
Я обернулся, и при виде его лица ветер показался мне вдвое холоднее.
Мы молча миновали крепость и спустились в город.
Летом Королевская улица кишела людьми, теперь же не было ни души, если не считать стайку воробьев. Мы свернули на Долгую улицу и очутились перед курзалом – белым деревянным строением, щедро украшенным затейливой резьбой. Подойдя к входной двери, Билл достал из внутреннего кармана ключ с большой деревянной биркой и бросил мне. Я ухитрился поймать его на лету.
– Это тебе ключ от вашей парусной мастерской, – сообщил Билл Маккэй.
В бывшем танцзале работали пилы, стучали молотки. Дверь в него бьиа открыта. Мы с Георгом вошли следом за Биллом. Три столяра мастерили швейные колодцы на эстраде, где во время танцевальных вечеров обычно размещались музыканты. Пол был размечен вдоль и поперек полосками белой липкой ленты. Чем-то этот узор напомнил мне туры народных танцев.
– Мы арендовали курзал на полтора года, – бросил Билл Маккэй так, словно иначе и быть не могло.
В его словах содержался ответ на один из беспокоивших меня вопросов: паруса для двенадцатиметровки занимают изрядную площадь, и мастерская Георга показалась мне тесноватой.
– У меня тут, парни, приготовлен для вас маленький сюрприз. – С этими словами Билл проследовал в дальний конец зала, отворил дверь в боковую комнату, и мы увидели гору плотно набитых зеленых дакроновых мешков.
– Гардероб «Интрепида», – сообщил он, кивнув на мешки.
На двух мешках я прочел: «Большой генуэзский стаксель», «Штормовой стаксель». Под надписью – красный фирменный знак Теда Худа.
Георг вытащил мешок с большим стакселем. Белыми буквами на нем значилось: «ЮС 22 ИНТРЕПИД». Я помог моему другу расстелить парус на полу танцзала. Стаксель был сложен по всем правилам. Жесткий ликтрос передней шкаторины свернут в плавные петли руками специалиста. Хотя парус был сшит в 1967 году, белое, без единого пятнышка полотнище выглядело как новое.
– Дакрон «ланпорт», – заключил Георг, потянув на себя заднюю шкаторину.
– Похоже на то, – согласился я. – Почти не растягивается.
Странно было, стоя в помещении Марстрандского курзала, держать в руках знаменитые паруса Худа, о которых я столько читал. Паруса, обеспечившие в 1967 году победу «Интрепида» в гонках на Кубок «Америки». Несомненно, в них крылась немалая часть тайны замечательных достижений этой яхты. В мягкие изгибы жестких швов были вложены несравненные познания Теда Худа о ветрах и море.
Поглаживая ладонью самые знаменитые в мире паруса, я вдруг подумал о том, что именно в этом зале познакомился с Моникой. Там, где теперь расстелен генуэзский стаксель, я два года назад впервые танцевал с ней. Закрыв глаза, я вновь слышал музыку и веселые, возбужденные голоса участников бала в честь регаты.
– Это же настоящее сокровище! – воскликнул Георг. Билл Маккэй улыбался, видя наше восхищение.
– Неужели вы думали, что я брошу вас на произвол судьбы? В таком важном деле, как пошив парусов для претендента. – Он весело рассмеялся. – Ну уж нет.
Итак, парни, перед вами образец парусов двенадцатиметровки. Есть на что опереться, конструируя новые. Время идет, и свежие идеи оказываются лучше старых. Теперь ваша очередь. Отталкивайтесь от достижений Теда Худа, и быть вам в аду, если не добьетесь успеха…
Он легонько пнул ногой лежащее на полу полотнище, как бы подчеркивая, что этот парус принадлежит прошлому. Будущее предстояло создавать нам с Георгом.
– О'кей, Билл, – сказал Георг. – Постараемся оправдать твои надежды.
– Да уж постарайтесь. Иначе я перережу вам глотку. – Он сопроводил эти слова своим сухим смешком.
Ответственность монотонным грузом навалилась на мои плечи. Стараясь не выдать свои ощущения, я наклонился над стакселем, чтобы помочь Георгу складывать его. Потом мы взялись каждый за свой конец мешка и забросили его на самый верх зеленой груды. Кто сам не работал с парусами двенадцатиметровок, вряд ли поймет, что это такое. Расстели мы рядом друг с другом все паруса «Интрепида», они сравнялись бы площадью с тринадцатью теннисными кортами.
Вот и судите о масштабах задачи, которую взялись выполнить мы с Георгом.
Казалось, Билл Маккэй, стоявший за моей спиной, прочел мои мысли.
– Вот именно, Морган, – произнес он. – Наша яхта должна быть оснащена не хуже «Интрепида». Ни одной тряпкой меньше. А то и больше.
Я пожал плечами, словно речь шла о пустяках.
– Завтра, как только ты придешь, Морган, проверим всю груду и организуем работу, – предложил Георг, обозревая мешки.
– Как хочешь.
Мы вернулись в танцзал с его белыми полосками липкой ленты. Георг указал на них вопросительным жестом.
– Я обозначил размеры передней и задней шкато-рин большого и штормового генуэзских стакселей, – объяснил Билл. – Чтобы видеть, насколько штормовой меньше большого. Захотите что-нибудь менять – убирайте ленту.
Мы с Георгом понимающе переглянулись. Билл Маккэй явно успел уже сделать кое-какие расчеты для яхты-претендента.
Георг проводил нас до катера, пожелал счастливого плавания, и мы, смеясь, поднялись на борт.
Не успел катер отчалить, как широкая спина Георга уже скрылась за рыбной лавкой Арвидссона. Мне нравился этот человек. Его спокойствие умеряло мою тревогу за успех нашего предприятия.
Первый отрезок дороги от Марстранда в сторону Гётеборга изобилует узкими поворотами, и я сосредоточился на управлении машиной. Билл сидел рядом, закрыв глаза, словно дремал.
– Мне теперь предстоит поработать с конструктором… – заговорил он, когда мы подъехали к Кунгэль-ву. – Так что мы с тобой увидимся, наверно, не раньше конца месяца, когда появятся остальные члены команды. Но ты знаешь, где меня найти, если что.
Я кивнул.
– Могу я узнать, кто будет конструктором?
– Мона Лиза. – С этими словами Билл снова задремал, предоставляя мне обдумывать услышанное.