начали метать громы и молнии, только тогда и спохватился. Ну, к тому времени и пробы подоспели. Авралом соорудил отчет и решил послать нарочного. Сам ехать не мог. Всяких организационных дел накопилось. А послать нужно компетентного человека, ибо необходимо было выяснить целый ряд специальных принципиальных вопросов. Решил послать Николашина. Больше некого. — Возняков сильно постучал снятыми очками по краю стола. Постучал так, что у Сажина возникло опасение, как бы геолог не разбил очки. — Взял с него, сукина сына, честное слово, что он капли в рот не возьмет за время командировки. Обещал. Даже, кажется, обиделся. Вот и все. Нагрузил его пробами, передал документы, вручил авансовый отчет на сто девять тысяч рублей и отправил второго декабря в Сосногорск.
— И что потом?
— Пятого декабря мне снова позвонили из управления. Как ни удивительно, Николашин там не появлялся. А вчера снова. Сам начальник управления сделал мне разнос. Он почему-то непоколебимо уверен, что Николашин опять запил где-нибудь. Обвинил меня в либерализме и легкомыслии... Обещал строго наказать.
— Скажите, — неожиданно нарушила молчание Задорина. — Ваша партия базируется в Заречье?
— Да. База на окраине села. Мы там арендуем пустующие колхозные помещения.
— Какой у вас имеется транспорт?
— А-а... Какой там транспорт! Бедствуем, — безнадежно махнул рукой Возняков. — Шесть лошадей да одна полуразбитая полуторка, которая день ходит, два стоит. Перевозку буровых по неделе производим. А для чего, собственно, вы это спрашиваете?
— Николашин должен был ехать в Сосногорск со станции Хребет? — Задорина смотрела на начальника партии спокойно и требовательно.
— Ну да...
— Как он добирался до станции?
— Машиной. Наша полуторка как раз шла на нефтебазу.
— Его довезли до вокзала?
— Нет. Шофер сказал, что он сошел на повороте. Машина пошла на нефтебазу, а Николашин через железнодорожные пути — к станции.
— На вокзале его кто-нибудь видел? В буфете, например?
— Откуда я знаю... Собственно, что вы меня допрашиваете! — рассердился Возняков. — Я приехал спрашивать вас!
— Ну-ну... — постарался притушить его вспыльчивость Сажин, а Задорина с прежней невозмутимостью спросила:
— Каков из себя Николашин?
— Каков? — Возняков надел очки и с удивлением посмотрел на девушку. — Обыкновенный.
— Беспредметно. Рост, телосложение, возраст и прочее.
— Возраст... Не помню точно. Но, очевидно, как и мне. Пятьдесят с хвостиком. Странно, но мы почему-то никогда о возрасте не говорили. Скажите, а зачем я это должен знать? — Возняков опять начал сердиться, резко повернулся к Сажину: — И вообще, что это за игра в прятки? Вы скажете наконец, зачем меня заставили сделать этот двадцатикилометровый вояж?
— Вы хорошо знаете Николашина. Вместе жили. Скажите, какие у него есть особые приметы на теле? — Задорина не замечала предостерегающих жестов Сажина. — Татуировка, шрамы, какие-нибудь другие особенности?
— Ничего не замечал. Простите... Вы говорите — на теле! — Возняков побледнел, опять повернулся к девушке всем корпусом: — Вы говорите — на теле! Это что... Вы говорите о нем, как о мертвеце!
— Не торопитесь с выводами! — поспешил вмешаться Сажин, сердито покосившись на Задорину. — Я уже говорил, что есть только предположения. Ничего конкретного нет. Нам просто нужна ваша помощь.
— Какая?
— Вы должны помочь нам опознать одного человека.
— Какого?
— Мы его сами не знаем.
В маленьком морге при районной больнице Возняков долго с брезгливым страхом смотрел на мертвое тело и молчал.
— Он? — спросил Сажин.
— Н-не знаю... — неуверенно, тихо ответил геолог. — Как же без лица? — Он беспомощно пожал плечами. — И вообще...
— Значит, не он?
— Право, не знаю... — Взгляд Вознякова упал на ноги покойника, и геолог даже пошатнулся.
— Что с вами? Вам плохо? — встревожился Сажин.
— Ноготь... ноготь... — Возняков судорожно тыкал пальцем в сторону покойника, голос его срывался. — Ноготь... Мы мылись в бане как-то... Я столкнул ему на ногу чугунок с холодной водой.
Сажин увидел. На правой ноге мертвеца два ногтя резко отличались от других. Они были черно-синими.
Вознякову стало плохо. Он схватился за сердце, и Сажин поспешил вывести его на улицу. Там их встретила Задорина. Сажин утвердительно кивнул, и ее миловидное лицо сразу стало хмурым, озабоченным.
По тропинке, петляющей между сугробами, они медленно пошли назад в милицию. Возняков был подавлен. Он даже забыл надеть шапку и, видимо, не чувствовал ледяного ветра, который теребил его редкие седеющие волосы. Когда Задорина выхватила из его руки ушанку и нахлобучила ему на голову, Возняков, как большой ребенок, слабо улыбнулся и неожиданно сказал:
— Спасибо, девочка...
Задорина чуть порозовела, покосилась на Сажина. Тот сделал вид, что ничего не слышал. «Правильно, — подумал он. — Маленькая, добрая и неопытная девочка. Нелегкая у тебя профессия. С таких лет лицом к лицу столкнуться с жестокостями жизни... Надолго ли хватит твоей доброты и твоей выдержки?»
Возняков стал наконец приходить в себя от потрясения.
— Скажите, — со страдальческой гримасой обратился он к Сажину. — Как же так? А? Как это могло случиться?
Сажин промолчал.
— Ведь человек... — повернулся Возняков к Задориной. — Хороший человек!
— Какие у него были глаза? — вдруг тихо спросила девушка.
— Глаза? Глаза... Темные.
— Карие, черные?
— Нет... Пожалуй, светлее...
— Серые?
Возняков даже приостановился, изумляясь. Наморщил лоб.
— Что за чертовщина... Никак не припомню. Столько лет знал его и... на тебе... — его голос был удивленным, виноватым.
— Бывает, — сочувственно сказала Задорина.
«Да. Бывает, — согласился в мыслях Сажин. — Как ни странно, но бывает».
В кабинете Возняков выпил стакан воды и удрученно опустился на стул. Задорина заняла обычное место у печки. Помолчали.
— Что у Николашина с собой имелось? — спросил Сажин.
— Что... Я ведь уже говорил: пробы и документы.
— А деньги?
— Какие?
— Личные деньги.
— А-а... Какие там деньги. — Возняков вяло качнул кистью. — Я ему не позволил много со сберкнижки снять. Пятьсот рублей дал. По нынешним временам — какие это деньги... Ерунда чистая.
— Но может быть, были продукты, вещи или еще что-либо другое, что сейчас ценится?
— Да нет... Какие у геолога вещи... В рабочем поехал. Правда, взял с собой масла топленого килограмма два: дочерям гостинец — вот и все. Булка хлеба да килограмм пайковой селедки...
— Не богато.
— Да. В последнее время нам плохо отоваривают карточки.
— А кто знал об отъезде Николашина?
— Как кто? Все знали.
Опять установилось молчание. Возняков поерзал на стуле, ссутулился. Сажин размышлял, комкая толстыми пальцами клочок газеты.
— Что же мне делать теперь? — потерянно спросил Возняков. — Ехать? Я вам больше не нужен?
— Да. Пожалуй... — рассеянно откликнулся Сажин и спросил с сочувствием: — А как же вы теперь будете отчитываться? Ведь сто девять тысяч на вас числятся.
— Не знаю...
— Николашин не дал вам никакой расписки в получении документов?
— Я же не знал, что такое может случиться... Подождите! — Возняков чуть оживился, что-то вспомнив. — Трофим Степанович вообще-то всегда был аккуратистом. Возможно, что он и написал расписку, если... Если я ее куда-нибудь не швырнул по рассеянности...
— Как же можно так относиться к денежным документам? — упрекнул Сажин. — Ведь этак недолго и по миру пойти.
— Деньги... При чем тут деньги! — вдруг рассердился Возняков. — Человека нет. Вот главное!
— М-да... — этот выкрик Вознякова Сажину не понравился. Помолчав, он спросил: — Вы что-то говорили о пробах. Что это за пробы?
— Николашин повез образцы пород на опробование.
— Они представляют какую-то ценность?
— А как же! — До сознания Вознякова только сейчас дошла какая-то мысль. — Подождите! — Он стремительно вскочил. — Подождите! Вы говорите, что из вещей ничего не обнаружено! Это ж, выходит, и чемодан с пробами пропал?!
— Очевидно...
Возняков снова рухнул на стул.
— Боже мой! — с отчаянием пробормотал он. — Что он наделал!
— Вы успокойтесь, — сказала Задорина, подошла к столу и налила в стакан воды. — Выпейте!
— «Успокойтесь»!.. — Возняков оттолкнул стакан и снова вскочил. — Вы понимаете, что вы говорите? «Успокойтесь»... Ведь в этих образцах итог нашей длительной работы! Вы можете понять это?
— Могу, — спокойно сказала Задорина.
— Что это были за образцы? — поинтересовался Сажин.
— Боксит... Мы наконец-то уловили кондиционную руду! — Возняков замахал длинными нескладными руками. — Мы наконец-то нащупали мощную рудную залежь... С таким трудом!
— Вы говорите, боксит? — оживился Сажин.
— Да... — Возняков смешался, покраснел. — Простите меня. Я, кажется, болтаю лишнее... Никак не привыкну к новым временам.
— Да нет, ничего лишнего, — постарался успокоить его Сажин.
— У нас, понимаете, поступили недавно такие строгие инструкции... — сконфуженно признался Возняков.
— А-а... — Сажин понял геолога. — Ну коль так... вопросов больше не имею. Есть только просьба. Прошу вас сказать в коллективе, что найденный нами труп вы не опознали.
— Как так?
— Скажите, что это не Николашин.
— ?
— Так нужно.
— Но сумею ли я?
— Должны суметь, — жестко сказал Сажин. — Так нужно для следствия.
— Хорошо, я постараюсь.
Возняков стал прощаться. Когда он пожимал руку Задориной, Сажин чуть улыбнулся:
— А с Надеждой Сергеевной вам надо обязательно подружиться. Она будет вести следствие.
— Ну и времена! — только и нашелся сказать Возняков, с изумлением оглядев нахмурившуюся девушку.
— Сумку забыли, — напомнил Сажин, когда геолог направился к двери.
— Вот разиня! — чертыхнулся Возняков, вернулся и взял сумку,