Владимир Волосков
ОПЕРАЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Художник Ю. Лихачев
П., Пермское книжное издательство, 1964
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
К вечеру мороз крепчал. Усилился и ветер. Он волочил по голубоватому, затвердевшему насту седые, бесконечно длинные ленты сухого колючего снега.
«Погодка… черт бы ее побрал! — сердито думал начальник Медведёвского районного отделения милиции Сажин, злясь на разыгравшуюся поземку, на свои прохудившиеся сапоги, в которых больно ломило иззябшие ноги, и на полную неясность случившегося. — Если и дальше вьюжить будет, до дому не доберешься. Без ног останешься…»
— Ну что, долго еще канителиться будем? — хмуро спросил Сажин следователя Задорину, молоденькую глазастую девушку.
— Пожалуй, все… Можно грузить, — неуверенно сказала Задорина осипшим от холода голосом.
Сажину стало жаль ее. Он ругнулся в душе и еще раз оглядел место происшествия.
Внизу, на дне неглубокого овражка, лежал труп с разбитой, обезображенной головой. Кто этот человек? Откуда? Никто этого не знал. Мертвеца случайно обнаружили школьники, ездившие вчера за соломой. Один из них заглянул в овражек и увидел торчавшую из снега руку.
Ни одежды, ни каких-либо вещественных доказательств преступления обнаружить не удалось, хотя и перегребли за день горы снега.
«Попробуй обнаружь… Экую прорву снега нынче навалило», — в который раз невесело подумал Сажин и знаком дал команду грузить труп на подводу.
Задорина последний раз щелкнула «лейкой» и умоляюще поглядела на начальника.
— Акт здесь будем писать?
Сажин постарался улыбнуться.
— А вы еще^стособны на что-то?
Задорина пошевелила пальцами в большой шерстяной рукавице и вздохнула:
— Едва ли…
— Я тоже так думаю, — согласился Сажин. — Оформим в деревне.
«Эх, молодо-зелено. Ей бы по танцам бегать, а тут… Не женское это дело — следователем работать. Но ничего не поделаешь. Война. Леший ее забодай…»
Подвода тронулась. Взяв лопаты, за ней потянулись старики-колхозники, приглашенные в понятые. Сажин еще раз прошелся по дну оврага, распинывая дырявыми сапогами груды снега.
С обрыва на него смотрели несколько деревенских ребятишек и Задорина. Маленькая, хрупкая, в подшитых фетровых валеночках и заношенном пальтишке, она почти ничем не отличалась от деревенских девчонок, точь-в-точь, как они, простудно шмыгала прямым тонким носиком и выражение лица у нее было печальное, виноватое.
Сажин долго бродил по сугробам и, только набрав полные сапоги снега, заставил себя наконец бросить безрезультатные поиски. Увидев жиденькую толпу на краю оврага, рассердился.
— Это что за зрители? А ну, марш в деревню!
Ребятишки и Задорина попятились к дороге.
Вышагивая по проселку вслед за двигающейся в деревню печальной процессией, Сажин рассматривал горбящиеся на ледяном ветру фигуры стариков и ребятишек и думал сложную путанную думу.
«Там — это понятно. А здесь? Почему этот человек должен был умереть? Зачем? Кто он, кому потребовалось убить его и запрятать труп так далеко?»
На востоке, за деревней, небо совсем замеркло. Оттуда, из сгущающейся синевы, неслось студеное дыхание ветра. Задорина повернулась и пошла по дороге задом наперед — маленькая, тоненькая, иззябшая. Сажин ускорил шаги и, обогнав девушку, сердито сказал:
— Пристраивайтесь. В затылок. За спиной потеплее будет.
Они пошли по-солдатски, след в след — полный большой человек в милицейской шинели и маленькая девушка в старых фетровых валенках. Вокруг быстро темнело. Набирала силу декабрьская ночь 1941 года.
В кабинете было натоплено, но Сажин все равно мерз. Он слушал приехавшего из областного центра судебно-медицинского эксперта и никак не мог унять озноб. Болеть «нормально», отлежаться дома, было нельзя. Срочной работы наплывало много, а людей не хватало.
В углу кабинета, прижавшись спиной к печке-голландке, зябко поеживалась Задорина. Ее обветренное лицо пылало жарким румянцем, она склонила голову набок и, часто поправляя надоедливо сползающие на глаза прядки вьющихся волос, казалось, не слушала, а думала о чем-то своем.
Эксперт, низкорослый седой старичок, устало говорил о результатах аутопсии, судебно-медицинского вскрытия трупа.
— Несомненно, это убийство. Совершено неделю назад. Внутренние органы в норме. Убитый был трезв и, судя по всему, голоден. Его ударили внезапно. По голове. Ибо следов борьбы на теле нет…
«Это мы и без вас знаем…» — вяло подумал Сажин.
— Удар по лицу был нанесен, очевидно, топором. Потом его, уже мертвого, били по голове обухом и еще чем-то плоским, с острыми краями. Чем-то вроде лопаты…
— Какой садизм, — поежилась Задорина.
— Умысел, барышня! — внушительно поднял палец старичок. — Умысел! Убийцам нужно было, чтобы труп не опознали.
— Вы говорите: лопатой или обухом? — оживился Сажин. — Значит, убийц было двое?
— Вполне вероятно, — веско сказал эксперт. — Можно предполагать также, что убийцы привезли труп в овраг на подводе. На голове убитого обнаружены прилипшие стебельки сена.
— Мы так и полагали, — подтвердил Сажин.
Старичок со снисходительным сочувствием посмотрел на него и, прикрыв золотозубый рот одрябшей кистью, утомленно зевнул.
— Очень приятно такое единомыслие. Теперь, как говорится, вам и карты в руки. Ищите!
— Легко сказать… — превозмогая озноб, сердито пробурчал Сажин.
— Конечно, дело путаное, — посочувствовал эксперт. — Но что поделаешь, Порфирий Николаевич. Такова наша планида. Искать придется. — Старичка разморило от тепла и он еле сдерживал зевоту.
Первой заметила его состояние Задорина.
— Вы, очевидно, очень устали. Отдохнули бы перед дорогой. Поезд идет поздно вечером. Время позволяет.
— А есть где?
— Найдем, — торопливо заверил Сажин, застыдившись своей невнимательности. — Вы и не ели давно, наверное?
— Со вчерашнего дня. Все некогда как-то, да и с питанием в городе не совсем щедро… — помявшись, признался старичок: — Много эвакуированных. Все помещения забиты. Людям — горе, а преступникам раздолье в таком муравейнике. У вас вот тут тишь… наслаждение…
Сажин хотел возразить, но передумал. К чему заводить пустой спор? Было б здесь тихо — нечего было бы делать судебному эксперту в Медведёвке.
— Ну, пожелаю вам успеха, — сказал эксперт, прощаясь. — Вполне возможно, что дело придется прекратить. Но вы не огорчайтесь. Время такое.
— Да, война, — вздохнул Сажин. — Отдыхайте. Надежда Сергеевна вас устроит и поесть что-нибудь сообразит. Сообразит?
— Сообразит, — чуть улыбнулась Задорина.
«Значит, двое… — неторопливо размышлял Сажин, оставшись один. — С подводой. Это наши. Из другого района сюда не поедут. Долго добираться, да и деревень не минуешь. Надо искать. Но где?» От бессилья решить этот вопрос Сажин сердился и упрямо заставлял себя думать. Но думалось плохо. Голова была тяжелой и хотелось спать. Да и что придумаешь? Задорина с оперуполномоченным Скориковым, исполнявшим обязанности начальника уголовного розыска, объехали почти все населенные пункты района и нигде не обнаружили ничего существенного. Осталось побывать в нескольких деревнях, что находились за железной дорогой, пересекавшей южную часть района. И что из того? Съездят туда. Сажин был уверен, что и там ничего не нащупают. Район хоть и большой, лесной, но все равно вести в нем разносятся быстро. Если бы пропал человек или заподозрили кого-либо в преступлении, то участковые уполномоченные давно сообщили бы в Медведёв-ку. В народе живут. А народ все видит и все знает. Особенно таежный народ.
Сажин поглядел в окно. За окном голый, унылый сад. Под порывами ветра деревья скорбно поматывали скрючившимися обнаженными ветвями, как бы жалуясь начальнику райотдела милиции на свою стылую наготу и печальную зимнюю участь.
«Если б не зима, то непременно что-нибудь да нашлось, — думал Сажин. — Не могли они не оставить следа. А тут… бураны все покрыли».
Сажин был уроженцем Медведёвки. В начале тридцатых годов он демобилизовался по болезни из армии— с самой гражданской войны служил в войсковой разведке. Райком партии направил его работать начальником лесосплавной конторы. Дело было с детства знакомое (все Сажины — потомственные лесовики), и бывший кавалерийский разведчик быстро освоился в новой должности. В работе да заботе летели годы. Порфирий Сажин построил себе на окраине Медведёвки небольшой домишко (оба сына учились в Москве, а много ли старикам надо), завел пчел, посадил маломальский садик — совсем собрался встречать почетную старость. Да не тут-то было…
Весной 1937 года, в самую горячую сплавную пору, вызвали его в областной город Сосногорск и предложили, как бывшему разведчику, возглавить районное отделение милиции. Сажина это ошеломило. Он не имел никакого представления о милицейской работе, и прямо сказал об этом. Его доводы не подействовали: раз райком партии рекомендует — значит подходишь.
После окончания краткосрочных курсов Порфирий Николаевич вернулся в Медведёвку уже начальником районного отделения милиции. Как всякий коренной таежник, Сажин не умел делать дела поспешно, торопливо, и ему было трудно на новом месте. Да и годы эти—1937 и 1938 — были необычными. Лихорадочной жизнью жила вся страна в то время. Люди, как в калейдоскопе, мелькали перед неторопливым, цепким взглядом Сажина, и едва он успевал присмотреться к одним, как появлялись вместо них другие. И эти — другие— тоже исчезали. Некоторые временно, а другие — навсегда и неизвестно куда…
Сажин со свойственными ему упорством и обстоятельностью осваивал тонкости нового дела и, очевидно, стал бы неплохим начальником райотдела, если бы…. Постоянные заботы, беспокойство за судьбы знакомых и полузнакомых людей оказались непосильной нагрузкой для больного сердца. Он стал часто болеть и в конце концов оставил службу в милиции. Его отпустили.