— Скучать не приходится, — вздохнул Назар. — Разрез собачий. Сверху разрухи метров двадцать, а дальше еще чище. Закарстованные известняки. То плотные породы, то пустоты, заполненные песком и глиной. Нарвешься на кремнистые известняки — и мозолишься до обалдения. Крепки. По четверти метра в сутки. Если же дробью с промывкой начнешь бурить — жди аварию. Проскочишь монолитный слой, а под ним карстовая полость. Прозевал — и готов вывал в скважину. Видал как прихватывает?
— Видал.
— Вот так и маемся. Аварийного инструмента нет. — Назар попробовал сдвинуть непослушные жиденькие брови, что означало — сердится. — Попадись мне та сволочь, из-за которой здесь снова канителимся — живьем бы бабкой в скважину забил.
— Ты можешь… — согласился Володя.
Но Осинцев уже не слушал. Взмахивая короткими руками, он скатился с верстака и, выскочив в распахнутую дверь, отчитывал* только что подъехавшего коновозчика:
— Ты что делаешь, раззява! Тебя кто учил так бочки швырять?
Долговязый конопатый коновозчик, неловко скинувший бочку с нефтью, топтался перед коротышкой-мастером и виновато бубнил:
— Подскользнулся, Назар Ильич… Хотел как лучше, а она, дура, возьми да и треснись плашмя…
— Плашмя… Тебя бы самого плашмя… — ворчал Осинцев, заботливо оглядывая бочку. — Черт однопалый… Бочки в партии на вес золота. Да и нефть… А если бы разбил? Ведь беречь надо! Война!
— Слушаюсь, Назар Ильич…
«Однопалый?» Володя сразу перестал улыбаться и вышел из тепляка. Пока Осинцев с коновозчиком откатывали привезенную бочку и грузили на дровни порожнюю, он поглядывал на однопалого. Ничего особенного не обнаружил. Обыкновенный жилистый деревенский мужик, каких дополна в любом русском селе. Конопатый нос картошкой, небольшие серые глаза на длинногубом, морщинистом лице…
«Неужели он?» — подумал Володя и ему стало не по себе. Было неправдоподобно видеть тайного врага в обыкновенном мужике с заурядной крестьянской внешностью. Коновозчик работал без рукавиц. На левой изуродованной кисти его не хватало четырех пальцев и половины ладони. От этого уцелевший мизинец походил на красную рачью клешню.
— Куда подвода пойдет? — спросил Володя Осинцева.
Тот в свою очередь обратился к коновозчику:
— Ты куда сейчас, Булгаков?
— Известно куда, на базу. Бочку залью — да к Ушакову.
— Тогда я с тобой до села доеду, — сказал Володя. — Мне в контору надо.
По дороге в Заречье, примостившись на дровнях рядом с бочкой, Володя с интересом разглядывал коновозчика. Булгаков заметил это, нахмурился.
— Чего глазеешь?
— Да никак не узнаю. Вроде не зареченский ты, — улыбнулся Володя. — А может, запамятовал. В последние годы домой только гостем приезжал. Не каждого узнаешь. Кто вырос, кто состарился.
— Тихона Пантелеича сын, говорят? — скупо поинтересовался Булгаков.
— Да. По ранению. На шесть месяцев.
— М-да… — неопределенно мыкнул Булгаков, помолчал, потом неохотно бросил: — Не тутошний я. Войной прибило.
— Что, тоже по ранению?
Булгаков только хмуро кивнул и зачем-то сунул искалеченную руку в карман грязного полушубка.
«Самострел!» — вдруг категорически решил Володя.
— Ну, как тебе нравятся наши места?
— Места ничего… Жить можно, — вздохнул Булгаков.
— Ничего… Шикарные у нас места! — постарался обидеться Володя. — Красота-то какая! Леса, горы… река. Живи — не хочу! Как ты к нам попал-то? Россия ведь большая.
— Да знакомый один зазвал. Вместе в госпитале лежали. На станции стрелочником работает… Вот и прижился здесь.
— Правильно и сделал, — похвалил Володя. — Народ у нас подходящий.
Булгаков промолчал.
— А где ранило-то? Миной, осколком?
Коновозчик вдруг на что-то озлился. Сердито посмотрел на Володю и выругался:
— A-а… Не все равно где! Руки не вернешь, сучье вымя… Что, мне легче от этого? Под Псковом. Псковский я!..
У крыльца конторы Володя неожиданно столкнулся с Надей. Они оба смутились, неловко поздоровались. Володя искоса рассматривал нежный профиль девушки и беспомощно подбирал разом забытые нужные слова.
— Вы уже работаете? — спросила Надя.
— Да, Надежда Сергеевна, работаю.
Она укоризненно посмотрела на него.
— Работаю, Надя, — осмелел Володя, радуясь ее взгляду. — А вы опять к нам?
— К вам… — Надя чуть нахмурилась.
— Так как же наш уговор?
— Какой уговор?
— Насчет танцев… — расхрабрился Володя.
— Этот вопрос надо обдумать, — улыбнулась Надя. — Стоит ли?
— Стоит! — горячо воскликнул Володя. — Надо ведь когда-то и отдыхать. Не все же о войне и работе думать!
Надя долго размышляла, глядя мимо Володи, а потом призналась:
— Здесь неудобно, Володя. Я приезжаю сюда только по делу…
— Как это понять?
— В прямом смысле. — Надя посмотрела в синие Володины глаза и опять порозовела. — Дом у меня в Медведёвке. А здесь работа. Рабочее место. Понимаете?
— Понимаю. А если я приеду в Медведёвку?
Надя промолчала.
— А если я приеду в Медведёвку? — укрепляясь в своей решимости, повторил Володя.
— Приезжайте…
— Тогда я приеду в субботу! Бывают у вас танцы в субботу? Или что-нибудь подобное…
— Кажется, да. Но я точно не знаю, — смущенно ответила Надя.
— Ничего, я узнаю! — заверил Володя и хотел взять Надю за руку, но ему помешал вышедший из конторы Стародубцев.
— Привет геологам! — Следователь был зол и хмур. Он стал рядом с Задориной и жадно закурил.
«Принесла его нелегкая!» — рассердился Володя, выжидая, когда следователь пройдет. Но Стародубцев никуда уходить не собирался. Ему, очевидно, надо было переговорить с Задориной и он продолжал стоять, зло попыхивая папиросой и недружелюбно косясь на Володю. Прошло немало времени, пока Володя понял, что Стародубцев ждет, когда он уйдет.
— Ну, я пойду… — пробормотал он и ступил на крыльцо.
— Иди, Ромео, иди, — не удержался от мрачной шутки Стародубцев.
Надя вскинула голову и так посмотрела на своего грубоватого коллегу, что тот осекся и неумело извинился:
— Простите, Надежда Сергеевна… Виноват…
Володя не слышал этого, он с треском захлопнул за собой дверь конторы.
В геологическом отделе было пусто, холодно и дым «но. Возняков одиноко копошился за своим столом и дымил огромной самокруткой.
— Я к вам, Олег Александрович. Проверьте мое первое описание, — Володя протянул начальнику новенькую полевую книжку.
— Не до этого! — отмахнулся Возняков. — Дайте Мокшину проверить.
— Так его же нет. Где он? — Неприветливость начальника озадачила Володю.
— А бог его знает… На участке, наверно. Ждите.
Володя с недоумением посмотрел на Вознякова и только сейчас заметил, что тот не в себе, чем-то сильно расстроен и даже бледен.
— Что с вами, Олег Александрович?
— А! Неприятность за неприятностью… В жизни ничего подобного не бывало, — угнетенно пробормотал Возняков.
— Что-нибудь случилось? — Володе показалось, что начальник готов расплакаться, так судорожно дергался кадык на его худой шее.
— Не говорите… — Возняков резко задвинул ящик стола и встал. — Голова кругом идет. Вы уж с Мокшиным, голубчик, с Мокшиным… — Он накинул полушубок и, шаркая валенками, побрел к двери.
Оставшись один, Володя огорченно повертел в руках полевую книжку и сунул ее обратно в сумку. Оставаться в геологическом отделе не имело смысла. Володя пошел из конторы и на пороге неожиданно столкнулся с Сажиным. Сажин был серьезен и строг. Он поздоровался без обычной приветливости и плотно прикрыл за собой дверь.
— Ты-то мне и нужен, — озабоченно сказал он. — Есть что-нибудь новое?
— Да как сказать… — замялся Володя. Он не знал, в какой степени можно быть откровенным с начальником райотдела милиции.
Сажин все понял. Полез в свою пухлую полевую сумку, достал миниатюрный браунинг и подал Володе.
— От капитана. Расписку завтра самому отдашь.
— Ага… — Володя проверил обойму, по-хозяйски взвесил пистолет в руке, потом спрятал в задний карман. — Новости есть. Булгаков, коновозчик из партии, ездил второго декабря на колхозной лошади якобы за самогонкой. Вечером.
— Куда? — Сажин оживился.
— Говорил конюху, что в Порошино.
— Вот как! — Сажин повеселел. — Интересная петрушка получается. Надежде Сергеевне тоже удалось выяснить, что одного из работников партии видели на станции Хребет. Тоже второго и тоже вечером.
— Вот оно что… — Володя нахмурился. — У Булгакова есть знакомый стрелочник на станции. Будто бы лежали вместе в госпитале….
— Молодец! — похвалил Сажин. — Очень важная деталь. Попробуй выяснить, кто этот стрелочник. Только без шума.
— Разумеется.
— Итак, до завтра, — Сажин подтолкнул Володю к двери. — Нам наедине долго оставаться самим господом богом противопоказано. Чуешь?
— Чую. До свидания. — Володя вышел.
Нади и Стародубцева у крыльца уже не было. Володя постоял, подумал и решил еще раз съездить на участок. Пошел на склад горючего, в надежде застать там Булгакова и подъехать с ним. Не хотелось перегружать побаливавшую ногу.
Булгакова и его лошадь Володя заметил еще издали, а когда подошел ближе, увидел и Мокшина. Геолог сидел около пузатой цистерны и ждал, когда коновозчик наполнит бочку нефтью.
— А я вас ищу, Василий Гаврилович, — сказал Володя. — Привез на проверку первое свое описание — и впустую. Проверить некому.
— Разве Вознякова нет в конторе?
— Был, да что-то не в духе. Велел вам показать.
— Потом, Володя, потом, — отказался Мокшин. — Я сейчас на участок еду.
— А вы что, не были еще? — удивился Володя.
— Снова поехать надо. Ушаков просил показать на местности будущую свою точку. Хочет дорогу туда заранее проложить. Вот и приезжал за картой. Сейчас еду, ждет Ушаков. — Он сокрушенно развел руки. — Не могу быть неточным.
— Это хорошо, — похвалил Володя.
— Ну, скоро ты там? — крикнул Мокшин коновозчику.
Этот окрик подействовал на Булгакова самым странным образом. Он передернулся, как от удара, чуть не выронил ведро.