— Не знаю… — Володя покраснел. Было стыдно признаться, что на это по-настоящему он не обратил внимания.
— Плохо, — сказал Новгородский и встал. — Вы не выполнили мой приказ, лейтенант Огнищев! — Новгородский будто чувствовал, что Володе нужен сильный толчок, и он хлестко бил его резкими словами. — Мальчишество в серьезных делах недопустимо. Это пахнет безответственностью. Мокшин странный человек, а до сих пор вами не проверен. Вы что, ждете новых преступлений? Где фотография этой Анны?
Володя тоже встал, виновато вытянулся.
— Я уже доложил. Фотографию и письма Мокшин уничтожил.
— Безобразие! Люди тысячами гибнут на фронте, а лейтенант Огнищев изволит благодушествовать и играть в псевдоблагородство.
— Виноват, товарищ капитан.
— Виноват… — Новгородский снова сел, этой вспышкой раздражения он как бы окончательно согнал усталость. — Оправданиями теперь ничего не поправишь. А если Мокшин собирается сбежать?
— Как это сбежать?! — изумился Володя.
— Очень просто. Как все сбегают. А по пути прихлопнет добряка Володю, если тот попробует ему помешать, — вставил Клюев, и его узкое, энергичное лицо стало злым.
— Вот что, Огнищев, — тоном приказа сказал Новгородский. — Повадки Мокшина надо проверить обязательно. С Булгакова не спускайте глаз. Собирайте данные о нем и Кунице.
— Вы обещали связь, а ее нет, — заметил Володя.
— Связь будет. Где вы можете разместить портативную рацию?
— На сеновале, — быстро ответил Володя. — Сено корове дает только отец. Больше никто туда не поднимается.
— Какое время всего удобнее для связи?
— Вечернее. Часов с восьми до десяти.
— Добро. Вашему отцу, я вижу, можно доверять. Через него передадим рацию и инструкции. Сажин это устроит. Связь будете держать с Клюевым. В случае его отсутствия с вами вступит в связь центральный узел.
— Ясно.
— Надо бы как-то устроить, чтобы вы могли хоть раз в неделю бывать в Медведёвке. У вас есть там родственники?
— Есть. Дальние… — сказал Володя и оживился. — Я найду убедительный предлог бывать там каждую субботу.
— Какой? — Новгородский пристально посмотрел на Володю.
Тот смешался.
— Какой?
Володе пришлось рассказать о Задориной. Его путаный рассказ развеселил Новгородского. Начавший было зевать Клюев рассмеялся. Володя рассердился и на них, и на свою болтливость.
— Не сердитесь, Огнищев, — весело сказал Новгородский. — Все получается очень здорово. Приезжайте в Медведёвку. Наша беседа не затянется. Обещаю, что весь вечер будете свободны. Надежда Сергеевна прекрасная девушка. Она этого стоит. Правда, лейтенант?
— Точно, — очень серьезно сказал Клюев.
Володя обмяк, посмотрел на них дружелюбнее.
— Итак, сегодня вторник. В субботу жду в Медведёвке, — заканчивая разговор, сказал Новгородский. — Помните. И Булгаков, и Куница должны быть в поле вашего зрения. Мокшин особо. Понятно?
— Понятно! — вытянулся Володя.
— То-то! — сверкнул жемчужной улыбкой Новгородский.
После поездки в Заречье Новгородский повеселел. Похоже, что Огнищев нащупал след… И еще Куница… Кто он? В какой степени связан с Булгаковым и Мокшиным? Необходима срочная проверка.
Но главное было в другом. Надо нащупать вражеского резидента в Сосногорске. Капитану казалось, что письмо Мокшина наведет на верный путь. Поэтому, уезжая из Медведёвки, он сказал Клюеву:
— Не зевай, лейтенант. Письмо не должно проскользнуть мимо нас. Он может переписать адрес или вложить письмо в другой конверт. Ко-всему нужно быть готовым. Гляди в оба!
— И так почти не сплю, — обиделся Клюев. Он был отличным работником и знал, что всем в отделе это известно. — Я боюсь одного, вдруг этот прохвост вздумает опустить письмо на станции — прямо в почтовый вагон какого-нибудь пассажирского поезда. Или нарочным пошлет в Сосногорск.
— В Сосногорске мы примем меры. Дело важное. Костенко нам в помощи не откажет, — заверил Новгородский. — Если убедишься, что на районную почту Мокшин не приходил, сообщи нам. А сам на станцию. Подыщи квартиру для нашего человека. Поближе к вокзалу. Станция — единственное место, через которое можно быстро исчезнуть. Мы должны взять эту лазейку под контроль.
Как только Новгородский вернулся в город, его принял комиссар Костенко. Он внимательно выслушал доклад капитана и, видимо, остался доволен, так как ни разу не перебил, не задал ни одного вопроса. Когда Новгородский кончил, сказал:
— Выходит, сгодились ваши фронтовички?
— Представьте себе, — улыбнулся Новгородский. — Больше того. Они, кажется, входят во вкус и начинают проявлять самостоятельность.
— Ага! — Комиссар весело поиграл карандашом, вращая его в тонких длинных пальцах. — Значит, вы считаете, что начинать надо с Мокшина?
— Безусловно.
— Пожалуй, резонно, — согласился Костенко. Он посмотрел на часы и покачал головой. — Время поджимает. Должен расстаться с вами, капитан. Кто такая Савицкая Анна Михайловна — мы выясним. И человека дадим. Даже двух. С других участков снимем, а дадим. Станцию Хребет надо прочно закрыть. Выделяю в ваше подчинение двух оперативных работников. Инструктируйте и сегодня же отправляйте их на место. А сами займитесь Сосногорском. Дайте нам резидента. Кровь из носу, а дайте! И не вспугните. То главное. — Костенко многозначительно покачал изящным пальцем.
Сделав нужные запросы по выяснению личностей Булгакова, Куницы и Савицкой, Новгородский снова сел за свой стол и положил перед собой три тоненьких папки с личными делами. Подумав, одну убрал. Осталось две.
Через работников одного из институтов Академии наук, эвакуированного в Сосногорск, удалось достоверно проверить мотивы внезапного перехода бывшего сотрудника этого института Пискарева на рядовую работу в Сосногорск.
Мотивы эти оказались серьезными.
В предвоенные годы у инженера Пискарева возникли разногласия с руководством института. Пискарев был не согласен с разработанными институтом рекомендациями по методике поисков месторождений некоторых нерудных полезных ископаемых. Талантливый инженер считал, что в этих рекомендациях недостаточно учтен зарубежный опыт. Это неизбежно снижало эффективность и увеличивало сроки геологоразведочных работ.
В разработке рекомендаций принимали участие некоторые ведущие работники института. Особое мнение Пискарева ставило под сомнение их компетентность и беспристрастность. На Пискарева стали оказывать давление, но он не сдавался. Возникла скандальная ситуация. Спасая свою репутацию, руководство института обвинило Пискарева в «прокапиталистических настроениях». Пискарев, будучи вспыльчивым человеком, перессорился с коллегами, махнул на все рукой и подал заявление об увольнении. Поскольку в Москве в тот момент подходящей работы не оказалось, он согласился поехать в Сосногорск.
Новгородский всесторонне проверил эту историю и убедился, что Пискарев действительно вне подозрений.
Итак, остались двое: Аржанков и Лебедев. В последние дни капитан побывал на нескольких рудниках, где работали специалисты, эвакуировавшиеся из Запорожья. Те, что знали Аржанкова, отзывались о молодом инженере очень хорошо. Лебедева же почти никто не помнил. Слишком мало он там проработал. Новгородский слетал в Магнитогорск, но и там не узнал ничего существенного. Лебедева на руднике забыли. Память о летунах коротка. В имевшихся документах ничего примечательного не оказалось. А вот с сибирского рудника, где Лебедев много лет работал, характеристики пришли самые хвалебные. Чувствовалось, что там очень жалели об опытном инженере, покинувшем насиженное место из-за крайней необходимости сменить климат.
ЧАС ПРОБИЛ
На следующий день на стол Новгородского лег бланк Сосногорского адресного бюро, в котором сообщалось, что в городе проживают всего три Савицкие Анны Михайловны. Первая — старушка, пенсионерка, восьмидесяти двух лет; вторая — школьница, одиннадцати лет; третья — плановик одного из оборонных заводов, двадцати семи лет.
Первые две кандидатуры Новгородский отверг сразу. Занялся третьей. Поехал в районный отдел милиции. Начальник паспортного стола довольно скоро сообщил сведения о Савицкой. Замужем. Имеет сына шести лет. Муж, Савицкий Игорь Ипполитович, работник областного управления НКВД.
Радиоинженера майора Савицкого Новгородский знал хорошо. Все же, прежде чем обращаться к нему с вопросами о жене, Новгородский зашел посоветоваться к Костенко.
— Вот как… — Костенко не разделил энтузиазма Новгородского. Вероятность того, что один из работников управления как-то связан с немецко-фашистской агентурой, привела комиссара в скверное расположение духа. — А не сделаем ли мы глупости, обратившись сразу к Савицкому? Может, того… — Костенко сделал выразительный жест.
— Да ведь Савицкий… Мы же его знаем. А время терять никак нельзя…
— Все бывает… — с сомнением сказал Костенко. — Не хочется мне что-то спешить…
— Давайте пойдем на риск, — продолжал настаивать Новгородский. — В Савицком я уверен. Он поможет нам.
Костенко долго колебался, но в конце концов решился.
— Ладно. Волков бояться — в лес не ходить. Вызовем майора.
Выслушав короткий рассказ Новгородского, Савицкий побледнел.
— Анна тайком получает письма?
— Да.
Майор Савицкий был невысок ростом, ладно сложен, худощав. В нем чувствовался спортсмен. Сильное, тренированное тело его, видимо, больше привыкло к спортивному костюму, нежели к мешковатой гимнастерке. Игорь Ипполитович то и дело одергивал ее. Взгляд серых глаз беспомощно перебегал с Костенко на Новгородского.
— Не может быть!
— Представьте себе, получает.
— От кого?
Новгородский помедлил с ответом. Он вспомнил рассказ Огнищева и сам удивился своей забывчивости. Майор был старше своей жены всего на четыре года, а не на двадцать, как говорил Мокшин.
— Скажи, Игорь Ипполитович, — просто сказал он. — Жена тебе говорила, что у нее был жених?
— Понятия не имею.