— Вот, воюем все, — пожаловался Сажин. — Прямо поедом ест меня Надежда Сергеевна из-за дела Николашина. Хоть в отставку подавай.
— Зачем же в отставку, — улыбнулся капитан.
Задорина с неприязнью покосилась на него. Ее упорство показалось Новгородскому забавным. Эта хорошенькая девочка-следователь походила сейчас на его собственную жену в минуты семейных разладов. Та же упрямая складка губ, морщинки у переносицы, независимый наклон головы. Новгородский вздохнул. Жена жила в Сосногорске, рядом, а виделись они редко. Глядя на рассерженную девушку, Новгородский вдруг поймал себя на мысли, что соскучился по сыну, живущему на попечении бабушки и дедушки в Нижнем Тагиле, по жене.
«Кончим здесь, — вдруг подумал Новгородский, — выпрошу у Костенко выходной, Зинку вытяну из ее госпиталя — и двинем куда-нибудь в лес. Отдохнем!» — Эта идея ему так понравилась, что он опять улыбнулся.
Задорина независимо поджала губы и демонстративно отвернулась.
— Во! Видали, Юрий Александрович, какая она у нас! — воскликнул Сажин. — Попробуйте с такой повоюйте.
— А в чем дело?
— Требует немедленного ареста святой троицы. — Сажин ткнул толстым пальцем в объемистую папку, лежавшую на его столе. — Припирает меня фактами, материалами следствия.
— Ну что ж, — миролюбиво сказал Новгородский, — раз факты убедительны, то надо брать под страйку.
— Правильно! Давно пора! — оживилась Задорина. — Я не понимаю вашей медлительности, Порфирий Николаевич.
— Всему свое время, — рассудительно сказал Новгородский. — Вы очень хорошо поработали, Надежда Сергеевна. Собранные вами материалы убедительны. Вещественные доказательства обличают убийц с головой. Теперь настало время для ареста.
— А вы откуда знаете? — поразилась Задорина.
— Как же, — Новгородский давно обдумал свои слова, — товарищ Сажин подробно информировал нас о ходе следствия и выполнял наши рекомендации.
— Так вы информировали обо всем областное управление милиции? — Задорина удивленно воззрилась на Сажина. Новгородский был в штатском, и она приняла его за кого-то из руководящих работников областного управления.
— Как вам сказать… — Сажин был смущен неожиданным вопросом.
— Какое это имеет значение, — дипломатично сказал Новгородский. — Разве дело в инстанциях? Дело в том, что вы хорошо поработали, и преступники будут арестованы. Я специально заехал, чтобы поблагодарить вас за эту работу и принять материалы следствия.
— Разве их будут судить не здесь? — спросила Задорина.
— Нет. Не здесь. У этих людей есть и другие грехи. С ними пойдет разговор по большому счету.
Задорина пристально посмотрела на Новгородского и вдруг что-то поняла.
— Подождите, товарищ… как вас… Юрий Александрович… А Стародубцева не вы ли послали к нам?
— Ну, положим, мы. — Новгородский решил быть откровенным.
— Ах, вот как… И у вас есть дополнительные данные о преступниках?
— Есть.
— Теперь я все понимаю… — Задорина покраснела. От обиды у нее покривились губы. — И вы… вы тоже… — сказала она Сажину. — Вы все знали. Вы черствый человек. Вы знали, что я подставное лицо в этом следствии, что я работала впустую, и безжалостно гоняли меня в мороз, вьюгу в это злосчастное Заречье… Какая жестокая комедия!
Сажин растерялся, заморгал.
— Не смейте говорить так! — строго сказал Новгородский. — Никакой комедии не было. Вы делали нужное дело. Все ваши материалы полезны. Мы не располагаем фактами, которые собраны по делу об убийстве Николашина. Их представили только вы.
Задорина недоверчиво покосилась на него.
— Всем нам не так легко работается, как хотелось бы, — дружелюбнее продолжал Новгородский. — Надо мириться с обстоятельствами. Порфирию Николаевичу было тоже не легко. Нам тоже. Мы все помогали друг другу. К чему же ненужные обиды?
— Ну, ладно. Я не буду обижаться, — более спокойно сказала Задорина. — Хотя обидно, когда тебе не доверяют.
— Даю вам честное слово, — пообещал Новгородский, — больше это не повторится. На следующий раз; мы учтем вашу обидчивость!
— Скажите, пожалуйста! — усмехнулась Задорина. — Какое запоздалое рыцарство!
— Лучше позже, чем никогда, — с облегчением проворчал Сажин.
— Материалы мои вам всерьез нужны?
— Да, они необходимы нам, — честно сказал Новгородский. — И я уполномочен принять их у вас.
— Ну, тогда можно мириться. — Задорина впервые чуть улыбнулась. — Пойду готовиться к сдаче.
— Завтра, завтра, Надежда Сергеевна, — сказал Новгородский. — А сегодня отдыхайте. Вы честно заработали свой отдых.
— Вот уж никогда не думала, что в вашей службе водятся такие мастера на комплименты! — весело засмеялась Задорина, забрала свою папку и покинула кабинет.
— Пронесло, — еще раз с облегчением передохнул Сажин.
— Кажется, — согласился Новгородский, и сразу приступил к делу. — Кроме той подводы, которую вы дали нашим людям на станции, завтра утром потребуются еще две. На время. Где мы их сможем взять?
— Где угодно, — сказал Сажин. — Хотя бы в зареченском колхозе.
Они стали обсуждать план ночной операции.
После допроса Булгакова и беседы с Огнищевым Новгородский собрал короткое совещание. Капитан был в хорошем настроении. Показания арестованного его удовлетворили. Все встало на свои места. Оставалось только дать конкретные указания непосредственным исполнителям. Невольное признание Вознякова о Николашине хоть и предупредило Мокшина, но слишком поздно для него.
— В какое время проходят пассажирские поезда через Хребет в сторону Сосногорска? — спросил Новгородский.
— В три часа дня, одиннадцать часов вечера и в семь утра, — ответил Клюев.
— Понятно, — сказал Новгородский. — Мокшин рассчитал верно. Выехать в пять утра из села, по дороге уничтожить Булгакова. Затем разделаться с Куницей и сбежать с утренним поездом. Все верно.
Именно с утренним, — согласился Клюев, встряхивая огненно-рыжей шевелюрой. — На этот поезд всегда есть билеты, а следовательно, едет больше народа. Легче затеряться, в случае чего…
— Итак, выезжаем в двадцать три часа тридцать минут, — медленно, отчеканивая каждое слово, начал давать указания Новгородский…
В районном Доме культуры давала концерт бригада Сосногорской филармонии. Концерт шел нудно и долго. Володя слушал бодрого толстячка, с тигриным рыком читавшего стихи о войне, и еле сдерживал зевоту. Потом щуплый, вихлястый конферансье под аккомпанемент баяна пел пародии на военные темы, и эти пародии тоже были нудными, примитивными. Володя в который раз пожалел, что потащился в клуб, а не пошел к Сажину на капустные пельмени. Порфирий Николаевич, кажется, здорово обиделся.
Зайти к Наде на квартиру Володя так и не посмел. Потоптался с полчаса возле окон и отправился в Дом культуры. Там Нади не оказалось. Перед концертом в фойе вовсю шли танцы, но Володю они теперь не привлекали. Он забился в угол, сел на стул и спрятал под него новенькие, вызывающе поблескивающие красной кожей мокшинские фетровые бурки. К великому Володиному облегчению, знакомых среди танцующих не оказалось, так что не надо было никому объяснять, зачем он сюда заявился столь пышно разодетым. Приглашение на танцы, сделанное Наде, казалось теперь Володе глупейшим поступком. «Пижон пустоголовый! — издевался Володя над собой. — Танцор! А глупее предложения ты сделать не мог? Блеснул интеллектом и изящным вкусом. Пригласил на танцы… На большее ума не хватило!»
Потом начался концерт, и Володе оставалось только терпеть да поглядывать на карманные отцовские часы, которые он предусмотрительно взял с собой.
Концерт, наконец, кончился. Шумная молодежь расставила кресла вдоль стен, и посреди зала снова начались танцы. Володя остался не потому, что ему было интересно, а потому, что к месту сбора идти раньше времени не следовало. Он примостился возле сцены и стал смотреть на танцующих.
И вдруг он увидел ее. Надя танцевала с каким-то военным. Вглядевшись, Володя узнал вежливого лейтенанта из военкомата. Лейтенант галантно поддерживал партнершу и улыбался. «Подумаешь. Тыловая крыса, — с внезапным раздражением и завистью подумал Володя. — Экий рысак!» Он качнул все еще побаливавшей раненой ногой и с огорчением понял, что ни сейчас, ни раньше не умел танцевать так ловко и красиво. Приглашать Надю после такого партнера, ясное дело, не было смысла, и Володя запрятался подальше за спины, чтобы она ненароком не заметила его.
А Надя была в ударе. Володя никогда не видел ее такой веселой и такой красивой. Не верилось, что этакое изящное существо надевает мешковатый полушубок, мужскую шапку и носит милицейскую планшетку. Сейчас Надя была совсем другой, была отпугивающе красивой. Эта внезапная привлекательность смутила Володю окончательно, он посмотрел на свой костюм, бурки и почувствовал себя отвратительно.
Полюбовавшись вдосталь, Володя посмотрел на часы и стал пробираться к выходу. Было немножко обидно, но ничего другого не оставалось. Стрелка часов показывала без десяти одиннадцать.
Накинув в гардеробной полушубок, на ходу натягивая шапку, Володя заспешил через пустынное фойе к выходу. Вдруг его окликнули. Он остановился. Часто стуча каблучками по широким сосновым половицам, к нему бежала Надя. Вслед за ней вышагивал лейтенант и еще издали здоровался вежливым наклоном полысевшей головы.
— Куда это ты? — удивленно спросила Надя. — А танцы?
— Танцы… — Володя чувствовал, что улыбается — глупо, натянуто — и ничего не мог с собой поделать. — Какие танцы?
— Мы же договорились!
Володя переступил с ноги на ногу и не знал что говорить.
— Чего же ты молчишь? — Надя перестала улыбаться. — Куда ты, домой?
— Домой. Дела срочные…
— Никуда я тебя не отпущу, — вдруг просто сказала Надя. — Богатым будешь. Я тебя не узнала. Это ты сидел во время концерта на приставном стуле в третьем ряду?
— Я, — подтвердил Володя и вдруг по-настоящему обиделся. «Видела. Не подошла. Не узнала вроде бы… Улыбайся-ка ты своему лейтенанту, а мне пора…»