— Да, это брекчия. Теперь будем бурить всухую.
Буровики заботливо уложили поднятый керн в ящики, безоговорочно отключили насос и стали производить новый спуск.
Сейчас Володя смотрел на быстро вращающийся шпиндель бурового станка и думал о рабочих, о Вознякове… Размышления скрадывали боль.
Бурить по руде всухую приказал Возняков. Он боялся, что в боксите могут оказаться мягкие прослойки, которые размоет промывочная жидкость. Володя был вполне согласен с ним. Получить достоверное представление о структуре и составе рудного тела было крайне необходимо. Рабочие же не знали этого. Но они верили Вознякову — и потому без возражений подчинились приказу. Без воды, закачиваемой в скважину через пустотелый снаряд, бурить гораздо труднее. Шлам — мука разрушенной при бурении породы — не вымывается из-под коронки, и потому буровикам приходилось то и дело рычагом проворачивать тяжелый снаряд.
Володя полулежал на верстаке, смотрел, как подменяют друг друга у рычага сменный мастер и старший рабочий и проникался все большим уважением к этим работящим, сильным людям.
Потом Володя думал о Вознякове, который верно предугадал, что скважина Осинцева вскроет месторождение в районе сброса — древнего тектонического нарушения земной коры.
В обед Возняков заезжал на буровую Осинцева. Он был чем-то возбужден, сердит и немногословен. Осмотрел только что поднятый керн, дал короткие указания Володе, Осинцеву — и уехал. Обратно Возняков не проезжал. Володя знал, что он сидит вместо Мокшина на буровой Ушакова. Назар же недоумевал:
— Что ему у Ушакова сидеть? На станцию завернул. Больше негде ему быть. Этакой спектакль состоялся… Как ты думаешь, что там произошло?
— Не знаю. Чего ты ко мне пристал!
— Подумаешь, — обиделся Назар и подменил у рычага уставшего сменного мастера.
Уже стало смеркаться, когда сделали очередной подъем. Осинцев и Володя с волнением следили, как, медленно, столб за столбом, выползал из узкого горла скважины буровой ~ снаряд. Вот, наконец, показалась толстая колонковая труба. Как только наверх вынырнула лоснящаяся полустершаяся коронка, Назар ловко закрыл скважину специальным фланцем. Рабочие оттянули колонковую трубу от станка и, поддерживая тросом на весу, стали бить по ее блестящим бокам деревянными молотками.
«Дон-дон-дон…» — гремело и перекатывалось по вышке. — «Дон-дон».
От очередного сотрясения из трубы выпал сначала небольшой кусок, а вслед за ним вынырнул и уперся в пол тяжелый темно-вишневый столбик породы, при виде которого у Володи сразу пересохло во рту.
— Боксит! — хрипло сказал он, а потом сердито крикнул: — Ящики!
В такой команде нужды не было. Предусмотрительный Назар уже давно распорядился. Буровики один за другим подбирали выползающие из колонковой трубы длинные, похожие на снаряды, цилиндрики боксита, обмывали их теплой водой и в строгом порядке выкладывали змейкой на полу вышки… Когда выполз последний кусок, тридцатисантиметровый пропласток пестрой брекчии, Володя на всякий случай заглянул в колонковую трубу и постучал по ней. Она отозвалась нежным пустым звоном. Убедившись, что в трубе не осталось ни одного кусочка породы, буровики спустили ее и стали менять коронку.
Володя забыл о боли. Он сантиметр за сантиметром описал поднятый керн, бережно уложил его в ящики. Он делал это неторопливо, с тщательностью и оглядкой, как его учил с детства делать любое дело отец. Буровики за это время успели сменить коронку, совершили спуск и снова начали бурить. Когда освободившийся Назар подошел к Володе, то немало удивился.
— Все возишься?
Володя невольно покосился на приятеля. Восклицание Назара показалось ему легкомысленным, неуместным.
— Давай-давай, — снисходительно хмыкнул Назар. — Учись, зелень зеленая… Возись. Это полезно.
— Возись! — Володя рассердился, схватил кусочек боксита, сунул Назару под нос. — Тут не возиться — по стойке смирно вставать надо! Ты знаешь, что это такое? Знаешь?
Осинцев недоуменно вытаращил желтоватые кошачьи глаза.
— Это алюминий! Ты знаешь, что такое для нас алюминий?
— Ну, ты не особенно… — проворчал Назар. — Тоже мне, профессор нашелся!
— Это — самолеты! Это — победа! Тебе — там! — бомбы на голову не сыпались? Ты знаешь, что такое воевать без своей авиации?
Назар стал серьезным, перестал дергать курносым носом.
— Ладно, не сердись, — примирительно сказал он.
В полночь на вышку приехал Возняков. Он был утомлен, грязен, но в то же время очень весел и совсем не похож на того хмурого, отмалчивающегося человека, который приезжал днем.
— Ну, как тут у вас? — перекрывая грохот двигателя и станка, зычно заорал он, едва успев ввалиться в тепляк. — Есть боксит?
— Есть! — поддаваясь настроению начальника, закричал Володя. — Почти десять метров диаспорового да полметра серого.
— Подстилающие известняки вскрыли?
— Чуть-чуть. Еще раз спустились, чтобы вскрыть основательнее.
— Правильно, — одобрил Возняков. — Бурить до утра. Первые скважины должны дать нам полное представление о подстилающих породах. А с утра контрольный замер, демонтаж и перевозка. Ясно?
— Ясно, — сказал Назар.
— А как у Ушакова? — спросил Володя.
— Четырнадцать с половиной метров! — Возняков с энтузиазмом затряс над головой мослатыми кулаками. — Четырнадцать с половиной! Диаспорового! И это в двух километрах отсюда. Вы представляете, какое месторождение мы вскрыли?
Назар передернул шапку на голове, а Володя свистнул.
— Во-во! Свистите! Общеголяли мы с Ушаковым вас! — захохотал Возняков, радуясь своему геологическому счастью. Он был счастлив и не умел этого скрыть. — Теперь вам тянуться да тянуться за нами!
— Везет Мокшину, — завистливо вздохнул Назар. — Опять скажет, что где он — там удача.
Возняков передернулся, будто ему плеснули кипятка за ворот, и выбежал из тепляка. Володя с Назаром последовали за ним.
— Вот что, Осинцев, — срывающимся от злобы голосом сказал начальник. — Ты при мне имени этого негодяя не называй. Понял?
— Да что вы, Олег Александрович! — опешил Назар.
— Этого фашистского гада и его сподручных сегодня утром ликвидировали чекисты. Жаль живьем не взяли… Я б ему за все…
Володя в который раз уже удивился начальнику. Он никогда не подозревал, что этот простодушный, вспыльчивый добряк способен на такую лютую ненависть.
Назар настолько оторопел, что ничего не произнес.
— А вам обоим завтра ехать в Сосногорск, — все еще продолжая волноваться, сказал Возняков. — Утром отберем пробы, погрузим на полуторку — и с ходу в химлабораторию управления! Сдать с рук на руки!
Утром у Володи открылось сильное кровотечение: когда грузились, он поскользнулся и ударился бедром об ящики с образцами. Пришлось обратиться за помощью к отцу. Тихон Пантелеевич туго перевязал рану и, поглядывая в окно на стоящую у ворот полуторку, незнакомым, неуверенным голосом спросил:
— Доедешь ли, сынок?
— Доеду, тятя. — Володю тронуло волнение, которого отец не мог скрыть, и он неожиданно для себя назвал отца, как в детстве — тятей.
— Смотри, Вовка, — вздохнул Тихон Пантелеевич. — Сдается мне, что не на машине тебе сейчас трястись, а в постель ложиться надо.
— Нельзя мне в постель. Сам знаешь. Ничего, до Сосногорска дотяну, а там в госпитале покажусь, — пообещал Володя. Он лежал лицом вниз на сундуке и даже прикрыл глаза от раздирающей поясницу боли.
— Обязательно покажись! — ободрился отец. — А то знаешь…
— Знаю, — сказал Володя. — Все знаю. Ружьишко-то вернули?
— Вернули. Как обыск вчера приехали делать, так и привезли.
— Все у него забрали?
— Всё. Сволочь. За кроватью под половицей тайник держал.
— И что там было?
— А бог его знает.
— В деревне что говорят?
— Всякое. Что надо, то и бают. Говорят, что наш квартирант своих прихлебателей хлопнул, а потом и сам себя решил. Даже свидетели объявились. Как же на деревне без этого! — Тихон Пантелеевич нервно хохотнул, покосился на сына. — Что-то на сердце у меня не спокойно. Не нравится мне твоя болячка. Впрямь доедешь?
— Доеду, — уверил Володя.
Вошли Возняков и Осинцев. Оба веселые, громогласные. Как ни больно было Володе, пришлось вставать и тащиться на кухню. На этот раз он не сумел скрыть хромоту и начальник партии спросил:
— Ты что это еле шевелишься?
— Ерунда, — пренебрежительно махнул рукой Володя. — Вчера ящички потаскал, да ушибся сегодня, вот и побаливает с непривычки. Поездка кстати. Покажусь на всякий случай в госпитале.
— Обязательно покажись, — сказал Возняков. — И садись в кабину.
— Ладно.
— Ну, на дорогу надо выпить! — объявил Возняков и выставил на стол бутылку с уже знакомой Володе жидкостью. — Путь не близкий, а на улице мороз. Да и за наш успех стоит выпить. За будущий рудник.
— Стоит, — охотно согласился Назар. — Чур, мне побольше. Как верховому. Как-никак в кузове ехать.
Возняков стал разливать спирт по стаканам. Он не умел скрывать свои чувства, от волнения у него подрагивали руки.
— Не могу, — счастливо улыбаясь, признался он. — Не могу. Волнуюсь. Ведь первые ласточки отправляем. Не зря, выходит, мучались. Пробы отправляем! Да сразу с двух участков. Здорово! Да?
— Здорово, — согласился Тихон Пантелеевич, забирая у него бутылку.
— Теперь все ясно, — продолжал улыбаться Возняков. — Теперь месторождение у нас в руках. Одно только до сих пор не понимаю — как диаспоровый боксит попал в реку.
— Это красный-то? — спросил Тихон Пантелеевич.
— Ну да.
— А чего тут неясного… — хмыкнул старик, — обвал был.
— Какой обвал?
— А скалы у реки, что возле ручья, видели?
— Видал. Даже осматривал.
— Те скалы раньше аж над самой рекой нависали. Их Волчьими клыками называли. Высоченные… Не то что ныне, с гулькин нос…
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Возняков.
— Как что… — Тихон Пантелеевич степенно погладил тяжелый подбородок. — Когда мы Колчака из Заречья гнали, так каппелевцы на этих скалах пулеметы поставили. Ну, никак к селу не подойдешь. Хоть слева, хоть справа. Мы за рекой были…