— Хвалиться особенно нечем, — Сажину понравилось, что моложавый капитан назвал его по имени-отчеству.
Пока гость рассказывал о трагедии Николашина, Новгородский делал пометки в блокноте и бросал быстрые, любопытные взгляды на неторопливого рассказчика. Сажин ему нравился. Несмотря на грузность и медлительность, он был точен в движениях, в нем чувствовалась сила, твердость. Большеносое, полное лицо с глубоко посаженными серыми глазами тоже дышало спокойной твердостью.
— Так вы говорите, Возняков об образцах боксита упомянул вскользь? — спросил Новгородский, когда Сажин кончил рассказывать.
— Да. Время военное. Геологи, очевидно, ограничены теперь в информации.
— Понятно. Возняков сейчас в партии?
— Нет. Он вчера тоже приехал в Сосногорск.
— Зачем?
— Не знаю. Я случайно видел его на вокзале. Мы не разговаривали.
— Значит, вы полагаете, что гибель Николашина каким-то образом связана с образцами, которые он вез?
— Я ничего не полагаю, товарищ капитан.
— Зовите меня просто Юрий Александрович.
— Я ничего не полагаю, Юрий Александрович. Мне лишь кажется странным это преступление. Оно было подготовлено. В этом я убежден. Случайные убийства так не совершаются. Ведь труп завезли за семнадцать километров от станции, где Николашина, несомненно, перехватили. И завезли ночью, ибо днем на полевых до-рогах относительно людно.
— Убедительно. — Новгородский посмотрел в обвет-ренное красное лицо Сажина и вдруг быстро спросил: — А если дело в документах?
Сажин долго думал, почесывая толстый вислый нос, потом сказал:
— Не думаю. Насколько я понимаю, в авансовый отчет начальника партии входят в основном платежные ведомости, по которым выдавалась зарплата. Эти ведомости нетрудно восстановить. Ведь коллектив обычно получает деньги скопом, в одно время…
— Пожалуй… Давайте сделаем еще одно предположение, — оживился Новгородский. — Давайте пофантазируем. Что, если у Вознякова крупная недостача? Он составляет наполовину фиктивный отчет, берет у Николашина расписку, и в дороге… — Новгородский рубанул ладонью воздух.
— Тоже не совсем вероятно, — ничуть не удивляясь такому предположению, возразил Сажин. — Я Вознякова видел всего один раз и потому не могу чего-либо утверждать. Но все же сдается, что он не способен на такое. Хотя ясно, что хозяйственник-администратор он аховый.
— А если он играет такового?
— Не думаю, но… — Сажин помялся. — Все может быть. Проверим.
— Вот-вот! — Новгородский встал. — Надо обязательно проверить. Кто у вас ведет следствие?
— Задорина Надежда Сергеевна.
— Опытна?
— Нет. Только что из института.
— Она не вспугнет преступников?
— Не думаю. Девушка неглупая. Я уже вам говорил: мы условились, что она должна вести следствие так, будто ищем не убийц, а самого исчезнувшего Николашина.
— Да, это вы предусмотрительно сделали, — одобрил Новгородский. — Но вот документы… Надо, чтобы следователь попробовал выяснить фактические расходы Вознякова за отчетный период.
— Хорошо. Вы полагаете, что нам, милиции, так и придется ввести расследование до конца?
— А что в том плохого?
Сажин ничего не ответил. Задумался.
— Будет необходимость, мы вмешаемся, — успокоил его Новгородский. — А для существа дела гораздо полезнее, если все будут знать, что следствие ведет милиция. Дайте мне ваш телефон и домашний адрес. Думаю, что нам удобнее встретиться на квартире.
— Конечно, — сказал Сажин.
Новгородский достал пачку сигар и радушно предложил гостю:
— Закуривайте. Редкость в наше время. На день рождения подарили.
Сажин взял сигару, внимательно осмотрел со всех сторон, понюхал и, с сожалением вздохнув, положил обратно.
— Благодарю. С тридцать второго года не курю.
— Правильно и делаете, — кивнул Новгородский. — Ничего, кроме вреда. Я порой до того никотина наемся, что тошно становится.
— Бывает, — посочувствовал Сажин и встал. — Ну, я пойду.
— Не смею задерживать. Сейчас в Медведёвку?
— Да нет. Еще на денек-другой задержусь.
— Дела?
— Да. Людей не хватает. Нет даже начальника уголовного розыска. Хочу просить в областном управлении поддержки. Может, в госпиталях подходящие нестроевики найдутся, которым податься некуда.
— Вполне возможно, — согласился Новгородский.
Не прошло и нескольких минут после ухода Сажина, как Новгородского снова потребовал к себе Костенко, Для капитана это было полной неожиданностью.
— Товарищ комиссар, я еще не успел подготовиться, — доложил Новгородский, войдя в кабинет.
— Ну что ж… На нет суда нет, — кисло улыбнулся Костенко. — Будем выводы делать вместе. Берете в компанию?
— Попробуем.
Костенко опять невесело улыбнулся. Он любил пошутить и понимал ответную шутку. Комиссар закурил, прижмурил выпуклые черные глаза и задумался, глядя куда-то мимо присевшего на диван Новгородского. В свете настольной лампы его аскетическое худое лицо с крючковатым тонким носом казалось бледнее, чем было на самом деле.
Капитан глядел на своего начальника с сочувствием. Он знал, как много приходилось работать Костенко в последние месяцы. Почувствовав на себе взгляд Новгородского, комиссар встряхнулся, выпустил под абажур лампы струю дыма.
— Разглядываете? Вижу. Да, устаю. Так бы и удрал на оперативную работу. Осточертел этот дурацкий кабинет, — пожаловался Костенко и обычным деловым резким голосом, от которого Новгородский сразу выпрямился, сказал: — Вызвал вас по делу. Звонил начальник геологического управления Локтиков. Просил принять. Вот жду. Думаю, что речь пойдет о партии Вознякова. Предполагаю. Потому вас и вызвал. Понимаете?
— Понимаю.
Окутавшись дымом, Костенко опять погрузился в свои трудные думы, а Новгородский откинулся на спинку дивана.
Локтиков оказался высоким, очень крепким, ладно сложенным человеком. Энергия так и хлестала из него. Он, кажется, ничего не умел делать тихо и медленно. Ввалившись в кабинет, шумно поздоровался, шумно придвинул к столу Костенко стул (хотя рядом стояло кресло), с громким стуком выложил на стол комиссара портсигар, спички и басисто спросил:
— Курить можно?
— Безусловно, — дружелюбно улыбнулся Костенко. Он успел согнать с лица выражение усталости, и выпуклые темные глаза с любопытством ощупывали шумного посетителя. — Под дымок разговор вкуснее.
— Во-во! — обрадовался Локтиков и тут же сунул в рот папиросу. — Я к вам по делу… Посоветоваться… — Он оглянулся на Новгородского.
— Вы можете говорить абсолютно все, — понял его Костенко.
— Добро. — Локтиков прикурил. — У нас случилась большая неприятность. Чтобы вы лучше поняли, я сначала обрисую общую обстановку. Не возражаете?
— Не возражаю.
— Итак, несколько месяцев назад управлению был резко увеличен план по приросту запасов руд черных и цветных металлов. Я думаю, вам понятно значение такого решения в военное время.
— Да. Понятно.
— Особенно резко нам увеличен план по приросту алюминиевого сырья — по бокситам. Нам предписано ценой любых усилий в кратчайшие сроки разведать и сдать промышленности несколько крупных месторождений бокситов. Я понятно говорю?
— Понятно.
— Мы развернули поисковые работы на всех перспективных площадках. Одна из них территориально относится к южной части Медведёвского района. И мы в управлении, и академик Беломорцев, возлагали и возлагаем на этот участок особенно большие надежды.
— Академик Беломорцев?
— Да. Это один из ведущих специалистов по алюминиевому сырью.
— Так, — комиссар оживился.
Новгородский сделал запись в блокноте.
— На этой площади работает поисковая партия. Возглавляет ее инженер-геолог Возняков. Матерый бокситчик. — Локтиков выхватил из портсигара новую папиросу. — Партия провела большой объем работ. Я думаю, не стоит сейчас говорить о разных геологических превратностях. Главное в том, что Возняков в конце концов нащупал основное месторождение.
— Интересно, — подбодрил его Костенко.
Жадно хватая дым, Локтиков продолжал:
— Возняков, конечно, сразу сообщил нам новость, и мы с нетерпением ждали образцы. Но… но они не прибыли!
— Почему? — удивился Костенко, будто и не было у него беседы с Сажиным.
— Возняков додумался поручить пробы некоему инженеру-геологу Николашину. Понимаете, какая безответственность! Николашин злоупотребляет алкоголем. Он был снят с ответственной должности и, видимо, был бы уволен из системы управления. Но Возняков поручился за него, попросил направить Николашина в свою партию. Мы пошли навстречу. И вот итог… Николашин исчез вместе с денежными документами и вместе с пробами.
— Так.
— Но это не все. — Локтиков закурил третью папиросу. — Вчера в управление приехал сам Возняков и сообщил нечто странное. Не надеясь больше на Николашина, он решил срочно отправить в лабораторию управления остатки рудного керна…
— Чего? — спросил Костенко.
— Керна. Образцов породы, поднятых из скважины. Образцы эти имеют цилиндрическую форму, и мы на анализы берем только половину, раскалывая столбики пополам. По вертикали. — Локтиков выхватил из прибора комиссара карандаш, поставил его торчком и показал движением руки, как колется керн.
— Понятно, — сказал Костенко. — Как полено.
— Так вот, — Локтиков начал волноваться, — оставшейся половины рудного керна Возняков не обнаружил. Ящики с этим керном исчезли.
— Как так? — Костенко тоже закурил, и выражение его лица стало жестким.
Новгородский передвинулся по дивану.
— Вот так. Возняков лично проследил, как керновые ящики перевезли в кернохранилище — они арендуют для этой цели колхозный сарай — и сам закрыл его на замок. Ни у кого, кроме него, ключей к сараю нет.
— Т-так-с… Скажите, а Вознякову можно доверять? — пристально глядя в лицо Локтикову, спросил Костенко.
— Абсолютно. Это один из наших опытнейших, честнейших инженеров. Администратор он, правда, неважный, но тут уж ничего не сделаешь, — шумно вздохнул Локтиков.