Подъезжая к мосту, Марюс сказал:
— Пан Обух, мотор греется. Видимо, старый. Боюсь, в радиаторе вода закипит, надо воды набрать.
Обух согласился.
— Давай, занимайся машиной, а я малость погуляю.
Марюс высадил Обуха, свернул под мост и поставил машину так, чтобы прикрыть ею лежавшую на берегу лодку. Он быстро написал записку, сунул её в уключину, стал набирать в канистру воду из реки. Оглянулся по сторонам. Никого не было видно. Обух прохаживался вдалеке от моста. Одинокий рыбак сидел на берегу с удочкой, сосредоточив своё внимание на красном поплавке. Как только машина отъехала, рыбак смотал удочку, спрятав её в лодку, вынул из уключины записку и на выведенном из кустов мотоцикле помчался в сторону Новой Вильни.
До Грибушкай добрались без проблем. Их дважды останавливали патрули внутренних войск, но документы были подлинные. Командирскую книжку командира артиллерийского дивизиона уголовники Бруса вытащили у в стельку пьяного майора в пивнушке и продали её Обуху, как и красноармейскую книжку пропавшего без вести ефрейтора (убитого бандитами). Марюс всё время думал, как задержать Обуха. Он знал, один он не справится, даже автомат из-под сиденья достать не успеет. На патрули надежд было мало. Пока до них что-то дойдёт, Обух всех положит замертво. В записке он указал, что двигаются они в Грибушкай, номер «виллиса», что одеты они в военную форму.
Не знал Марюс, что его записку сотрудник районного ОББ (рыбак у моста) передал капитану Урбанавичюсу, и тот с группой оперативников райотдела МГБ немедленно выехал в сторону Грибушкай. А из Новой Вильни вслед давно разыскиваемому «виллису» помчались две машины с оперативниками под руководством капитана Веригина.
«Виллис» обнаружили припаркованным рядом с частным одноэтажным домом на заросшем кустарником и высокой травой участке. Похоже, хозяев давно здесь не было, участок выглядел заброшенным. Марюс сидел в машине один. Обух не выходил уже более получаса.
Оперативники окружили дом. Лейтенант Буторин, одетый простым крестьянином с ведром мелких груш в руках, проходя мимо «виллиса», тихо сказал Марюсу:
— Бери автомат и бегом вон к тем кустам. Ты своё дело сделал.
Обух через окно увидел, как окружают дом. Часть людей была в форме, часть в штатском. Действовали умело, скрывались за деревьями, за хозяйственными постройками. Эта встреча с чекистами и милицией не входила в планы Обуха. «Кто-то сдал. Свои из отряда вряд ли. Марюс! Конечно, Марюс. Змеёныш! И когда успел? У почты кому-то стуканул. Точно у почты. Ладно, я этого ублюдка и его родню достану. Сейчас надо выбираться».
Обух знал, в пустом колодце, что был в двадцати метрах от дома, начинался подземный ход, тянувшийся на соседний участок и выводивший в сарай. Нужно во что бы то ни стало пробиться через эти двадцать метров. Дальше — спасение. Он видел, что с одной стороны дом блокировали семеро. Сколько было с другой стороны, он не знал. Пускай их будет десять, двенадцать, даже пятнадцать человек. Он оглядел свой арсенал: ППШ с двумя запасными дисками, два «вальтера», целый ящик противопехотных гранат на любой вкус — советские Ф-1, РГ-42, и немецкие М-24. «Пробьёмся! Я-то им живой нужен. А они мне нет». Он перебежал в другую, противоположную комнату и осторожно выглянул в окно. Никого. Похоже, спрятались за углами дома. В этот момент он услышал громкий и требовательный голос от двери со стороны фасада:
— Гражданин Костинавичюс! Говорит капитан госбезопасности Урбанавичюс. Дом окружён. Открывайте дверь. Оружие выбрасывайте на землю. Руки за голову. Выходим тихо и спокойно. Без фокусов.
— Сейчас! — ответил Обух, открутил металлический колпачок-предохранитель на длинной рукоятке немецкой гранаты, резко дёрнул шнур и стал отсчитывать пять секунд. — Лови, красный выродок!
Взрывом вырвало дверь и унесло её метров на десять. В проём двери Обух метнул две «лимонки».
Веригин с группой оперативников незаметно подобрался к запасной двери.
— Ширин, — приказал Веригин, — я кидаю в окно гранату и прыгаю в дом. Ты входишь с ребятами через дверь, и прикрываете меня.
Побелевший от страха старший лейтенант Ширин сидел на корточках. Его дрожавшие руки с трудом удерживали автомат.
— А чего я-то? — прошептал он. — Я ещё пожить хочу. Чего я-то?
Капитан на минуту потерял дар речи. На фронте он насмотрелся всякой дряни. Но чтобы вот так, чтобы офицер госбезопасности трусил и нагло отказывался выполнять приказ и свой долг, подставляя товарищей… Веригин с трудом сглотнул и выдавил из себя:
— Пошёл вон отсюда! Рапорт тебе обеспечен.
Ширин на карачках быстро отполз в кусты, прорычав:
— Да хоть два…
Веригин метнул в окно гранату и, не дожидаясь, пока осядет дым, нырнул в дом. Оперативники ворвались в проём вышибленной взрывной волной двери и напоролись на длинную очередь, выпущенную Обухом из ППШ. Один офицер погиб сразу. Другой, раненный, падая, успел ответить из автомата. Веригин крикнул:
— Раненого быстро в машину!
Он выглянул из-за косяка двери в коридор и увидел на полу кровавый след, уходивший в сторону противоположной двери, туда, где должны были быть люди Урбанавичюса. «Ранен, гад. Ничего, возьмём!» В этот момент перед ним возник столб дыма, осколки с грохотом застучали по стенам. Его спас шкаф с кухонной утварью, но взрывной волной контузило, и он на минуту потерял сознание.
Раненный осколком гранаты в бедро и автоматной пулей в левое предплечье, Обух ползком выбрался из дома и огляделся. Справа от двери в густой траве на боку лежал капитан, правую руку он прижимал к животу. Его гимнастёрка ниже ремня была вся в крови. В левой руке чуть подрагивал ТТ.
— Сдавайся, Обух, — по-литовски сказал капитан, — живым тебе не уйти. Дом окружён. Брось оружие и сдавайся.
Обух, превозмогая боль, сел на ступеньку крыльца рядом с раненым, прижался спиной к стене, положил на колени автомат, закурил.
— Ты что ли и есть Урбанавичюс? — он скривил губы в подобие улыбки. — Похоже, ты прав, живым мне не уйти. Но и тебе тоже. Хотя один шанс у нас есть. Прикажи своим убраться отсюда. Мы с тобой доберёмся вон до того сарая, и ты свободен.
Урбанавичюс понимал, его люди, скрывающиеся за деревьями, стрелять не могут, боятся задеть его. Веригин с оперативниками явно в доме. Вся надежда на них. Надо потянуть время, дать Веригину возможность сориентироваться. Боль усиливалась, но он чувствовал, что это не та боль, внутри не горело. Похоже, осколок гранаты прошёл поверхностно.
— Хитрый ты, Обух. Доплетёмся до сарая, и там ты меня грохнешь. Так не пойдёт. Тебе лучше сдаться.
— Даю честное слово литовца, отпущу тебя, красное отродье, на все четыре стороны. Давай команду своим.
Урбанавичюс заметил за дверью какое-то движение. Обух, сидевший спиной к двери, ничего не видел. Урбанавичюс сказал:
— Ладно, чёрт с тобой, сейчас дам команду.
Он повернул голову в сторону сада и крикнул:
— Веригин, действуй!
Придя в себя, Веригин потряс гудящей головой. За его спиной никого не было. На полу лежало тело убитого лейтенанта. Двое других оперативников понесли раненого товарища к машине. Он был один. Взяв ППС, подошёл к входной двери и на секунду выглянул во двор. Справа на траве лежал раненый Урбанавичюс с пистолетом в руке. Рядом с ним, на ступеньке, сидел Обух, державший на коленях ППШ. Веригин слышал весь разговор, и когда Урбанавичюс крикнул: «Веригин, действуй!», он металлическим откидным прикладом автомата резко ударил Обуха в затылок.
Подбежавшие оперативники скрутили Обуха, обыскали и поволокли к машине. Веригин приказал им обезоружить и задержать Ширина. Он стащил с Урбанавичюса пропитавшуюся кровью гимнастёрку и нательную рубаху, осмотрел рану.
— Ничего страшного, брат. Осколок содрал кожу с небольшим кусочком ткани. А кровь остановим. Идти сможешь?
— Смогу. Спасибо тебе, Тимофей Иванович.
Веригин помог раненому подняться и устало улыбнулся:
— Пустое, Витос Эдуардович. Мы ещё вместе повоюем.
Лейтенант Буторин и Марюс перебинтовали Урбанавичюса, усадили его в машину. Урбанавичюс положил руку на плечо Марюса.
— Спасибо, сынок. Ты молодец. Спасибо.
Щёки Марюса вспыхнули огнём.
В другой машине рядом сидели скованный наручниками Обух и старший лейтенант Ширин, оба под конвоем.
5
Крюк нервничал. К назначенному времени Обух не явился в лесной командный схрон. Вернувшийся в отряд Аист доложил, что Обух поехал в Грибушкай за рацией.
— С кем поехал? — раздражённо спросил Крюк.
— С новеньким, Марюсом.
— Если через час Обух не явится, отправляй людей в Грибушкай. Пусть перевернут там всё, но чтобы нашли его.
Обуха бандиты не нашли. Дом-явка, где хранились радиостанция и оружие, оказался полуразрушен взрывами. Опасаясь засады, бандиты туда соваться не стали. Опросив старушек, узнали о перестрелке, взрывах, солдатах и милиционерах на машинах.
Выслушав вернувшихся разведчиков, Крюк позвал Аиста и Быка.
— Что скажете, господа защитнички свободной Литвы? — язвительно спросил Крюк.
Аист и Бык, понурясь, молчали.
— Операцию отменять не будем, — раздражённо продолжал Крюк, — но план поменяем. Нам не нужны эти советские продукты и тряпки. Они Обуху были нужны. Это ему всего было мало. Жадность его сгубила, жадность! Хорошо, если он мёртв. Плохо, если жив. Тогда МГБ вытянет из него все жилы, а он, барин недоделанный, всех нас сдаст с потрохами.
Крюк закурил и стал нервно ходить по маленькой комнатке схрона.
— Вывоз всего этого барахла со складов отменяю. Склады будем сжигать. Ты, — Крюк ткнул сигаретой в сторону Быка, — двумя группами захватываешь задние ворота, уничтожаешь наружную и внутреннюю охрану, поджигаешь склады, занимаешь оборону у окоёма леса, ожидая меня с Аистом и нашу группу, прикрываешь наш отход.
Бык, опустив голову, делал вид, что внимательно рассматривает карту. Он не проронил ни слова. Крюк, ненавидевший Быка, преданного холуя Обуха, взорвался и заорал: