Следователь: Ваш отряд тоже базировался в районе Постав?
Козьминский: Нет, только одна группа, человек десять-двенадцать.
Следователь: Вам знаком некий Адам Шперкович по кличке «Слон»?
Козьминский: За руку с ним не здоровался, но несколько раз видел. Он главный военный комендант на Виленщине. У него самый большой отряд.
Следователь: Вы знаете, где базируется Шперкович и его отряд?
Козьминский: Этого никто не знает.
Следователь: Знаете ли вы Яна Жериковского по кличке «Сом»?
Козьминский: Лично не знаком. Знаю только, что он правая рука Слона. Но в отряде говорили, он арестован.
Следователь: Вам известна цель нападения вашего отряда на милицейские посты?
Козьминский: Наши командиры говорили, что это репетиция большой операции по захвату польскими отрядами Вильно. Кроме того, у нас кончались боеприпасы к английским автоматам, нам требовалось оружие. Мы подбирали у убитых и раненых милиционеров и солдат внутренних войск советские автоматы и пистолеты с патронами.
Следователь: Когда должна состояться операция по захвату Вильнюса?
Козьминский: В Рождественский сочельник. Нам ставили задачу продержаться до утра, когда на город с самолётов будет выброшен британский десант.
Следователь: Сейчас мы прервёмся. Вас покормят, отведут в камеру, дадут бумагу и карандаш, там вы составите поимённый список вашего отряда с адресами. Вечером встретимся снова. Думаю, к тому времени поступит информация о вашем отце.
Когда Козьминского увели, следователь с протоколами допроса немедленно отправился в райотдел МГБ. Его ждали Савельев, Урбанавичюс и Стойко. После доклада следователя Савельев подписал запрос в МГБ СССР на Яна Козьминского. Вскоре по указанным Козьминским адресам были направлены сотрудники райотдела МГБ и ОББ.
Стойко, перечитав протокол допроса Козьминского, спросил Савельева:
— Александр Васильевич, помните, в самом начале нашей командировки вы давали мне ознакомиться с копией спецсообщения МГБ СССР, где говорилось, что в апреле сорок пятого года на территории Литовской ССР и западных областей Белоруссии руководство деятельностью отрядов бывшей АК осуществлялось Виленским центром, в подчинение которого входили Виленский и Новогрудский округа АК?
— Помню. Было такое.
— А помните докладную записку из НКГБ Литовской ССР от сентября прошлого года?
Савельев сказал Урбанавичюсу:
— Витас Эдуардович, достаньте-ка копию этой докладной, она у вас в сейфе.
Урбанавичюс открыл сейф, нашёл в папке нужный документ, положил его перед Савельевым.
«Докладная записка из НКГБ Литовской ССР Л.П. Берия о следствии по делу подпольной организации “Делегатура Жонду”
г. Вильнюс
28 сентября 1945 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
В августе — октябре 1944 года НКГБ Литовской ССР была вскрыта и оперативно ликвидирована подпольная польская антисоветская организация — представительство Лондонского эмигрантского правительства, так называемая “Делегатура Жонду”.
В ходе агентурной разработки избежавших ареста участников организации установлено, что после ареста делегата “Жонду” на Виленскую область Федоровича его второй заместитель доктор медицинских наук Добржанский принял на себя обязанности делегата и возглавил польское националистическое подполье на Виленщине…
В результате агентурной комбинации в гор. Вильнюсе был установлен и арестован Добржанский Юрий Антонович… В дальнейшем арестованы 22 активных участника польского националистического подполья».
К Докладной записке была приколота копия допроса Добржанского, который показал, что после арестов политическое руководство подпольем в Вильно перешло к Академику, фамилию которого он не знает.
— Врал, мерзавец! — горячился Стойко. — Всё он знал. Этот Академик был явно из среды видной польской интеллигенции.
— Вы, Кирилл Олегович, не кипятитесь. Лучше вызовите ко мне профессора Бронислава Коморовского. Думаю, пора с ним побеседовать.
7
Коморовский воспринял приглашение в МГБ совершенно спокойно, будто давно его ожидал. Морщинки его лица не дёргались, руки не дрожали. Только из-под густых седых бровей поглядывали умные и добрые глаза с едва заметной иронией.
— Добрый вечер, профессор, — Савельев пожал Комаровскому руку и представился, — давно хотел с вами познакомиться.
— Польщён. В наше время в МГБ, как правило, не приглашают, а привозят в наручниках.
— Не согласен с вами. Мирные люди могут быть спокойны. А вы ведь, профессор, мирный человек?
Под прокуренными усами Коморовского пробежала улыбка. Он спросил:
— Вы позволите курить?
— Сделайте одолжение.
Профессор не спеша набил старую трубку, раскурил её и с наслаждением выпустил густую струю дыма. Савельев узнал несколько приторный запах английского табака «Ashton». Сам закурил «Казбек».
— Где вы разживаетесь английским табаком?
— Не поверите, но это старые, ещё довоенные запасы. Мало уже осталось. Видимо, скоро перейду на самосад, — он по-доброму засмеялся.
— Профессор, вы давно не видели своего кузена Адама Шперковича?
— Я ожидал этот вопрос. Видите ли, господин подполковник, я его не видел почти два года и видеть не хочу. Совсем. Никогда.
— Что так?
— У нас с ним разные взгляды на жизнь. Я — университетский профессор, своё предназначение видел и вижу в обучении и воспитании молодого поколения. Поляков, литовцев, русских, евреев, всех, кто живёт здесь, кто, как и я, будет учить детей любить историю своего города и края, любить русскую литературу. Вы, видимо, знаете, я профессор русской литературы. А русская литература — это необъятный мир музыки слов, чудесных рифм, гармонии души с природой, это безграничная территория мудрости, патриотизма и любви. В мире нет более богатой, щедрой, умной и доброй литературы, нежели русская. Это говорю вам я, поляк и славянин. Помните у Фета:
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
Савельев подхватил:
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег.
Коморовский с удивлением и уважением посмотрел на подполковника.
— Ну, разве на каком ином языке можно так сказать, а? Это ведь чистое золото! Это просто сказка!
Он помолчал, вновь раскурил трубку и, успокоившись, продолжил:
— Мне всегда претил национализм. У всякой нации есть тёмные пятна в истории, но виноват-то в них не народ, виноваты патриции, элита, знать. Я не большевик. Более того, уж простите меня, не очень уважаю большевиков. Но я интернационалист и уверен в том, что русские, поляки, литовцы должны жить не злобной памятью о тёмных страницах прошлого, не по принципу «око за око, зуб за зуб», а тем светлым, добрым, ярким, что нас объединяет, что делает нас людьми, а не дикими и хищными зверьми.
Знаете, господин подполковник, русофобство польской шляхты стало резко усиливаться в ХIX веке. Особенно это проявилось в ходе и после восстаний 1794, 1830–1831 и 1863–1864 годов. И идеологом этого заскорузлого, злобного русофобства был так любимый вашими большевиками Тадеуш Костюшко. По сути, он провозгласил программу решительной и окончательной ассимиляции русских и белорусов в Речи Посполитой. Боюсь быть неточным при цитировании, но вот слова Костюшко, произнесённые им в 1791 году: «Приучать всех русинов надобно к польскому языку, пусть по-польски все их службы будут. Со временем дух польский в них войдет. За врага будем потом считать того, кто бы не знал языка народного, то есть польского. Начнем ненавидеть москаля, пруссака и австрияка так, как француз ненавидит англичанина».
И к этому русофобству подталкивали поляков Британия, Швеция, Австро-Венгрия, Германия. Если бы знали вы, как пресса этих стран захлёбывалась от восторга, печатая информацию о погибших и зверски растерзанных в ходе восстаний русских солдатах и офицерах, чиновниках, учителях, врачей. И умница Пушкин создал в 1831-м стихотворение-глыбу, стихотворение-бомбу «Клеветникам России». Помните его?
Савельев в смущении признался:
— Нет, профессор, вы уж меня, физика, простите.
— Могу ещё немного вас задержать?
Савельев кивнул головой.
— Ну, тогда слушайте:
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля