Михаил СмирновОперация «Театр» (сборник)
Операция «Театр»
Глава 1
21 сентября 1941 года
Смольный, кабинет Первого секретаря
Ленинградского обкома ВКП(б)…
В кресле за рабочим столом расположился полноватый, с чисто выбритым лицом мужчина в возрасте, в военном, серо-зеленом френче. Он что-то сосредоточенно пишет. А писал высший партийный работник блокадного города раскладку съестных запасов для населения. С 1 сентября была запрещена свободная продажа продовольствия, нормы выдачи продуктов снижались еженедельно. После того, как в результате массированных авианалётов германской авиации 8 и 10 сентября сгорели крупнейшие в городе Бадаевские продовольственные склады, ситуация с продовольственным обеспечением жителей стала критической. Вместе с тем, расцветал «черный рынок» продовольствия…
Подает сигнал один из трех стоящих на столе черных телефонных аппаратов. Мужчина недовольно отрывается от писанины, рывком снимает трубку и бросает:
— Да.
— Товарищ Жданов, — раздается напряженный женский голос секретаря. — К вам по записи директор Государственного Эрмитажа, академик Понаровский Эльдар Иосифович.
Хозяин кабинета делает явно недовольное выражение лица и нехотя изрекает:
— Пусть заходит, только ненадолго.
Через мгновение входит лысый пожилой мужчина в очках и помятом черном костюме.
— Здравствуйте, товарищ Жданов.
— Здравствуйте, товарищ Понаровский. Проходите, присаживайтесь и рассказывайте. Мне уже сообщили, что у вас задержали женщину, пытавшуюся вынести мраморную статуэтку Родена.
Академик прошел к рабочему столу и сел на стул. Тяжело вздохнув, вымолвил:
— Увы, бедняга говорит, что хотела ее обменять на продукты. Ведь люди живут впроголодь. Но я ее не оправдываю.
— Органы разберутся, — бросил Жданов. — Сделано это специально, по злому умыслу или по глупости.
— Вместе с тем, — продолжил академик, — оставшийся в городе героический персонал музея подготовил к вывозу очередную часть собрания. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие — все, все принимали участие в упаковке картин — мировых шедевров, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. Работы ведутся круглосуточно, все мы находимся на казарменном положении, заклеиваем окна. Сотрудники живут в подвалах, занимаемся консервацией зданий…
— Я все понимаю, уважаемый академик, — перебил Жданов. — Эх! Вы же знаете, немецко-фашистские войска с юга, финские с севера полностью блокировали город! Чем же я вам помогу, уважаемый академик?
— Но баржи через Ладожское озеро ходят.
— Ходят, — бросил Жданов, взял со стола лист бумаги. — Вот вчерашняя сводка, полюбуйтесь. Из Ленинграда отправлено две баржи, одна, с тремя сотнями эвакуированного населения, потоплена немецкой авиацией. Почти 100 человек утонуло! В город с Большой земли также направлено две баржи и одна с продуктами питания потоплена. Видите, какие риски! Какие потери! Вашими бесценными, мировыми шедеврами я не имею права рисковать.
— Вы должны что-нибудь придумать. Шедевры надо срочно вывозить из города! Вы слышите!? Мы не в состоянии создать для них приемлемых условий хранения, в подвалах сыро и душно. Они просто разлагаются! Недавно огромная фугасная бомба взорвалась на Дворцовой площади. А вчера один снаряд попал в Гербовый зал, погиб сотрудник…
Хозяин кабинета устало покачал головой.
Вдруг он что-то вспомнил.
— Впрочем, буквально вчера Государственный Комитет Обороны страны принял очень важное для города решение. Оно поможет решить ваши проблемы.
— Не наши, Андрей Александрович, а государственные, вернее даже, общемировые. Мы должны спасти мировые художественные сокровища. Должны…
— Хорошо-хорошо, — согласился Жданов…
1 октября 1941 года
Верхний Тагил, Свердловская область,
районная больница…
Молодой и сильный организм Ермолая Сергеева успешно боролся с травмами, полученными при встрече с бурым медведем. А заодно и со вскрывшимися во время болезни некоторыми старыми ранениями.
Медперсонал делал все, чтобы быстрее вылечить молодого человека. Несомненно, способствовала этому и неожиданно прибывшая, по указанию майора Истомина, знакомая медсестра Мила. Поэтому неудивительно, что Сергеев практически через неделю вместе с Милой отправился домой, то есть в свой гостиничный номер…
— Да у тебя не гостиничный номер, а нормальная трехкомнатная квартира с ванной и телефоном! — осмотрев номер, воскликнула Мила.
Подруга в это время рассматривала гобеленовый ковер над диваном.
— Ну, мне, как начальнику хранилища, положено, — скромно выдавил Ермолай.
Он пошел и обнял девушку.
В это время в номер вошла раскрасневшаяся, улыбающаяся Молева с огромной сумкой. Окинув взглядом парочку, заместитель Сергеева по хранилищу весело пропела:
В чарах звездного напева
Обомлели тополя.
Знаю, ждешь ты, королева,
Молодого короля.
Ермолай и Мила с некоторым удивлением смотрели на женщину.
— Здравствуйте, молодежь, — изрекла Молева. — Как вам стихи Есенина в моем музыкальном исполнении?
— Здорово, — лишь смог выдавить Ермолай.
— То-то, молодежь! Война войной, а жизнь продолжается! Я принесла вам, молодежь, продукты: картошечку, капустку, огурчики, грибы, вина свойского. Кушайте на здоровье, поправляйтесь.
— Спасибо, Ольга Олеговна, — вымолвила Мила.
— Спасибо, — буркнул Ермолай.
— Ну, отдыхайте, милуйтесь сегодня, — весело изрекла Молева. — А завтра, товарищ Сергеев, мы ждем тебя в хранилище, — махнула рукой и быстро покинула номер.
— Сначала ванна, потом обед, — всматриваясь в глаза Ермолая, вымолвила Мила.
Рассматривая девушку, он широко улыбнулся, обнял и поцеловал.
— Ты такая красивая, Милочка, и необычная.
— Не преувеличивай, пожалуйста. Я самая обыкновенная и очень даже грешная…
Восточная Пруссия, вилла в Штейнорте,
резиденция рейхсминистра Риббентропа…
В небольшой деревянной беседке стояло кресло-качалка. Рядом располагался небольшой столик, на котором дымилась чашка душистого кофе и тарелочка с любимым рейхсминистром баварским голубым сыром. Слегка раскачиваясь в кресле, Риббентроп рассматривал каталог художественных ценностей, или, вернее, произведений искусства, захваченных сотрудниками его министерства в странах Восточной Европы.
Рейхсминистр порой любил в спокойной непринужденной обстановке полюбоваться уникальными работами мастеров. Поразмыслить об их истории создания… будущем… Причем, будущем шедевров, связанном исключительно с ним… Рейхсминистр мечтал создать музей изящных искусств своего имени, и не только мечтал, действовал…
«Скоро каталог пополнится», — довольно раздумывал Риббентроп.
Ведь 18 сентября 1941 года немецкими войсками был оккупирован город Пушкин (до 1918 года — Царское Село, императорская резиденция), это в 25 километрах от центра Ленинграда. В городе находится Большой Царскосельский или Екатерининский дворец с несметными богатствами, включая единственную в своем роде Янтарную комнату. Вот-вот падут и другие города-пригороды русской северной Пальмиры со своими многочисленными дворцами и виллами.
«А впереди захват Ленинграда или Санкт-Петербурга. Город 200 лет был столицей могущественной Российской империи, притягивая к себе всех и вся. Нашим людям будет, где развернуться. Просто дух захватывает!..».
Риббентроп сделал два глотка кофе, бросил в рот кусочек сыра. Жизнь прекрасна!
Вместе с тем, рейхсминистр прекрасно понимал, что у него много своих конкурентов на русские ценности: ищейки Гиммлера и Шелленберга, агенты, диверсанты и убийцы ведомства Канариса, мародеры гауляйтера Восточной Пруссии Коха…
Риббентроп вспомнил недавнюю свою закрытую встречу в Швеции с одним американским бизнесменом. Усмехнулся:
«Американцы, да, пожалуй… и англичане, тоже не прочь урвать кое-что у России. Но… им и прочим нейтралам фиг, а не русские шедевры. Все должно достаться нам, победителям! Ха-ха!!!».
Думать о проваленных с треском в последнее время в России операциях своего ведомства «Золото Северной Пальмиры» и «Аrgentum» Риббентропу не хотелось. Это в прошлом. Непременно хотелось думать о новых, интересных приобретениях в России…
Рейхсминистр вызвал к себе полковника Шульца, главного разведчика министерства, и спросил:
— Кто из наших людей сейчас работает на ленинградском направлении?
— Легально к группе армий «Север» прикомандирован майор Свенберг, нелегально в Ленинграде работает офицер под псевдонимом Сонет.
У рейхсминистра была прекрасная память. Но майора он никак не припоминал. А вот офицера, скрывающегося под псевдонимом Сонет, неплохо знал.
— До войны наши люди хорошо работали в Ленинграде, — медленно, в раздумьи вымолвил Риббентроп. — Были выявлены и налажены контакты с рядом серьезных коллекционеров, через них мы приобрели некоторые художественные работы. Надо поднять эти материалы, проанализировать и наиболее полезные передать Сонету. Он толковый офицер, должен правильно сориентироваться…
Ночью натужно зазвонил телефон. Сергеев аккуратно, чтобы не будить рядом спящую Милу, встал с кровати. На цыпочках прошел к аппарату. Шепнул:
— На линии Сергеев.
Он внимательно слушал с минуту строгий мужской голос.
Затем бросил:
— Есть, Николай Максимович, — осторожно положил трубку, сел на стул и задумался.
«Новое, неизвестное задание… Я сильно сблизился с Милой, а вот теперь разлука…».
— Что там, дорогой? — вскоре спросила Мила.
— Звонил майор Истомин, мне присвоено звание лейтенанта по его ведомству и еще медаль дали. Как-то это…
— Это все вполне заслуженно! — воскликнула подруга. — Сердечно поздравляю!