– Ну, что? Это означает, что легальный вариант эвакуации отпадает, – хмуро произнёс утомлённый увиденным и пережитым за сегодняшний день, Дантист.
– Значит, пойдём через горы, – невозмутимо пожал плечами Скиф.
– Без снаряжения?
– Добудем.
Неожиданно между их головами просвистел сюрикен и у входной двери раздался звук упавшего тела. Здоровенный бородатый темник конвульсивно бил ногами о мраморный пол и умирал, захлёбываясь собственной кровью, пузырящейся из открытого рта и фонтанчиками брызжущей сквозь пальцы, прижатые к рассечённому горлу.– Нам пора уходить, господа. Скоро здесь будет много посетителей. Двери посольства, как вы могли заметить, открыты для всех желающих поживиться на халяву.
Произнесший эти слова человек стоял у стены со спокойно опущенными вдоль тела руками; выглядел неизвестный более чем странно, просто нелепо. Камуфляжная форма на его сухом узкоплечем теле сидела совсем не по-военному – висела мешком; большой лысый череп был бледен до голубизны; глаза, спрятавшиеся за круглыми линзами очков, казались маленькими и невыразительными. Судя по толщине линз, человек был сильно близорук, что, впрочем, не мешало ему виртуозно владеть японскими метательными штуковинами.
Этот нелепый задохлик чем-то напоминал одного некогда популярного питерского клоуна. Дантист, разглядывая незнакомца, почему-то мучительно пытался вспомнить фамилию клоуна. Скиф, тоже выпучив глаза (если можно было так сформулировать удивлённый взгляд метиса) взирал на незнакомца.
– Я ждал вас, ребята, – заявил метатель звёздочек. – Разрешите представиться: полковник Васильев… Василий Васильевич.
«Мать твою! – мысленно воскликнул Дантист. – Сам Вася в кубе! Легендарный Чудак!», и спросил вслух:
– А нам, я полагаю, представляться не надо?
Чудак качнул голубой головой и улыбнулся.
– Как будем уходить? – спросил Скиф, глядя в окно. На улице перед воротами посольства собиралась толпа.
– В здании имеется подземный ход, о котором я, – Чудак хохотнул, – совершенно случайно узнал… Прошу за мной.
Они спустились на лифте на третий нижний уровень, и, поблуждав в витиеватом переплетении подземных коридоров (к слову сказать, Чудак прекрасно ориентировался даже при аварийном освещении), через потайной ход, замаскированный под силовой шкаф с нарисованным черепом, перешли в подземный тоннель, уходящий далеко во тьму. Через два с половиной часа они вышли из тоннеля и увидели реку.
За рекой синели горы…
Из донесения резидента ФАЭТ в Джамалтаре директору Федерального Агентства Эффективных Технологий.
Гриф секретности: 0000
«…Выполняя Вашу директиву, моей группой предотвращена расправа боевиков движения «Лиловые чалмы» над бывшим диктатором Джамалтара Басмангалеем. После проведения акции двое членов группы, спецагент Скиф и спецагент Дантист, не вышли на связь. Их поиски взял на себя инспектор ФАЭТ Чудак»Из донесения инспектора ФАЭТ директору Федерального Агентства Эффективных Технологий.
Гриф секретности: 0000
«Тела спецагентов Скифа и Дантиста мною обнаружены в числе погибших боевиков движения «Лиловые чалмы» и опознаны. В связи со сложной политической ситуацией в Джамалтаре транспортировать груз 200 в Россию не представляется возможным. Я принял решение кремировать тела на месте»– …В Джамалтаре, конечно, было весело, – сказал Зинка. – Но и новое задание, уверяю, будет нескучным. Слушай инструктаж…
Зинка объяснял Дантисту, что тому надлежит сделать. Дантист молча кивал, запоминая сказанное, и параллельно планировал свои действия. Новое имя, новая легенда, новая жизнь. Старую жизнь закончить легко – ни определённого места жительства, ни постоянной работы, ни каких-либо связей и привязанностей – одно слово – бомж. Единственное что его отличало от представителя этой социальной группы – постоянный доход в виде ренты от ценных бумаг, оставленных ему в наследство «австралийской тетушкой».
Новое имя ему понравилось: Александр Тихофф (именно так с двумя «Ф» в конце фамилии), магистр медицины из Дюссельдорфа. На фотографии он был в белом кожаном пиджаке, чёрной рубахе в мелкий белый горошек, шейный тёмно-малиновый платок придавал облику некую пижонистость – Дантист уже не помнил, когда он фотографировался в таком клоунском наряде. Это был не его стиль, его любимый цвет – чёрный. И кожа, обязательно кожа, но чёрная. Чёрный кожаный пиджак, чёрные кожаные брюки и чёрная водолазка. Трикотажная. При его высокой худощавой фигуре это выглядело эффектно; глист в корсете, шутя, называли его коллеги. Однако в его картотеке, как и в картотеках любого специального агента, было полно разных фотографий…
Зинка высадил его в центре города, возле входа в метро.
Прежде чем спуститься под землю, Дантист закурил и поглазел по сторонам. Город жил своей обычной жизнью, суетливой и непонятной. Мимо пробегали беспечные и озабоченные, весёлые и грустные, окрылённые удачей и сломленные невзгодами, молодые и старые мужчины и женщины. Все они останутся до самой смерти теми, кем родились, а он, Дантист, сейчас докурит сигарету и спустится в метро, а выйдет из него другим человеком, человеком с новым прошлым и неясным будущим.
Рядом с Дантистом стоял уличный музыкант и играл на саксофоне, играл плохо и без души. По-видимому, сам себя великим музыкантом не мнил. Дантист дослушал этюд до конца, достал из бумажника пятидолларовую купюру и отдал мужчине, сказав при этом:
– В ми-бемоле фальшивишь.
Саксофонист улыбнулся и молча кивнул, честно соглашаясь.
Щелчком отправив окурок в урну и, спустившись вниз на несколько ступенек, Дантист обернулся и добавил:
– Да и в фа-диезе тоже…Глава 3. Зинка
Высадив Дантиста, Зинка сразу поехал в аэропорт. В Москве его ждал Чудак и огромная куча нерешённых вопросов. Ещё не до конца была проработана его собственная легенда. Вояж по городам, где проводили «отпуск» боевые друзья, а теперь ещё и подчинённые, оторвал Зиновия от московских дел на целую неделю. Нужно было не просто встретиться с каждым из них, но ещё и проверить на предмет возможной перевербовки. Зинка верил Скифу и Дантисту, как самому себе, но инструкция гласила, что, если агент находится без наблюдения более двух месяцев, он подлежит всесторонней проверке, и далее по тексту. А ребята провели вне конторы не более двух месяцев, а более двух лет…
Ещё не поднявшись в самолет, Зинка по номеру места, написанного на авиабилете шариковой ручкой, понял, что сидеть придётся в хвосте. Как выяснилось, это было не так уж и плохо. Прямо перед ним расположилась супружеская чета – задумчивого и угнетённого вида мужчина и молодая женщина. Формы её тела говорили о прогрессирующей анорексии, а лицо было довольно миловидным, но не настолько, чтобы глаза худышки имели право не выражать ничего, кроме презрения ко всем окружающим. У супружеской пары имелся ребёнок лет шести с хитрыми маленькими глазками, который оказался отвязным до безобразия, как сказал бы Дантист – безбашенным. Сразу после посадки он стал канючить у мамы с папой, что очень хочет кушать, пить и писать. Родители на его просьбы отреагировали странно: мужчина закрыл печальные глаза и сделал вид, что спит, женщина достала книжку в мягкой обложке и погрузилась в чтение, совершенно не реагируя на нытьё сына. Малец понял, что здесь, как всегда, не обломится, и стал вертеться в кресле, болтать ногами и пинать впереди стоящее кресло.
Вот тут-то Зинка и порадовался, что не ему досталось место впереди малолетнего хулигана, и что позади тоже никто не сидит. Он откинул спинку кресла, насколько позволила задняя переборка, и постарался уснуть.
Это ему удалось, и приснился Зинке короткий сон про детство.
Зимний лес был безмолвным и чёрно-белым. Чёрные сырые и тяжёлые стволы сосен, чёрные родимые пятна берёз, всё остальное – белое. И, вдруг в двуцветное царство сна ворвалось что-то яркое и стремительное. Белка!.. Пробежав по сугробу (её невесомое тельце не проваливалось в рыхлый снег), рыжая зверушка проворно вскарабкалась по стволу сосны и устроилась на ветке. В лапках неизвестно откуда появилась сосновая шишка. Белка грызла шишку и косила взгляд на Зинку.
«Почему она рыжая? – подумал мальчик Зинка. – Почему не стала серой к зиме? Все белки к зиме меняют шубку…»
Белки в Зинкином детстве были совершенно ручными и не боялись человека. Часто они вели себя нагло – забирались на плечо и, жалобно глядя в глаза, попрошайничали. Причем, что попало не ели – только орехи, семечки и сухарики.
Рыжая белка из Зинкиного сна попрошайкой не была, она сама нашла съедобную шишку (не все шишки съедобны) и теперь последовательно и деловито с ней расправлялась.
Зинка подошёл ближе. Белка перестала жевать, внимательно посмотрела на приближающегося мальчика и, размахнувшись, зафинтилила шишку прямо Зинке в лоб.Зиновий открыл глаза. На коленях лежала конфета чупа-чупс, а поверх спинки переднего кресла на него смотрели такие же круглые, как у приснившейся белки, глаза.
– Ну, и что будем делать? – строго спросил Зинка.
– Дядь, отдай конфетку! – похоже, совесть ребёнка не терзала.
Зинка взял конфету, аккуратно и не торопясь снял фантик, и сунул чупа-чупс в рот. Маленькие глаза пацана ещё больше округлились, он сполз на сидение, но через секунду вихрастая голова выглянула сбоку. Глаза по-прежнему были круглые – мальчик явно не понимал, что происходит. Но реветь не стал. На некоторое время мальчуган затих, видимо, мучительно пытался осознать всю полноту постигшего его несчастья. А Зинка, посасывая чупа-чупс, уже не пытался заснуть, возможно, пацан придумает что-нибудь более радикальное, чем метание конфет. Надо быть начеку.
У Зинки, как и у большинства коллег, не имелось ни жены, ни детей. Каким бы он воспитал сына, если бы он у него был, Зинка не знал, но, во всяком случае, бросаться чупа-чупсами в головы людям он бы ему запретил…И отец Зиновия, Андрей Иванович, и старший брат Иван были кадровыми офицерами, танкистами. Только Ваня служил не с отцом, а в другой воинской части, под Читой. Мама тоже была военнослужащей – работала хирургом в военном госпитале. А положил начало военной династии Зинкин и Ванин