— Я знал, что вы приедете…
Настоящая его фамилия — Трофимов, а Орловский — это псевдоним, взятый им для работы в уголовном розыске да так и закрепившийся за ним, можно сказать, навечно. Он уроженец Ростова Великого. Ставшая афоризмом фраза: «В детстве у меня не было детства» — вполне подходит и для Константина Ивановича, как и для тысяч детей бедняков. Окончив три класса церковно-приходской школы, уходит он из родительского дома «в люди».
— Эй, мальчик! — кричали ему мастера в монументальной мастерской по изготовлению памятников ярославского купца Леонтьева на Мологской улице.
— Подай молоток, подай зубило! Подай воды напиться да живо!..
— Эй, мальчик!..
Это уже в магазинах Найденова, Пастухова.
— Эй, мальчик! — неслось то и дело в магазинах Полякова и Гусева, уже в Москве, на Тверском бульваре. — Подай гири! Принеси дров! Вымети пол! Помоги госпоже донести покупки… Да живо!..
Не выдержал. Скитался по деревням в поисках работы. Был подручным у кузнеца, кидал тяжелый молот на матовый от угольного жара металл. Рос он высоким и сильным парнем, с крепкими плечами, крепкими мышцами… В шестнадцатом году вернулся в Ростов, где уже поджидала его повестка в армию. Костя Трофимов, путаясь в полах длинной шинели, бежал вместе с другими солдатами русской армии на турецкие укрепления под Трапезундом. Укрепления были взяты, а тысячи рязанских, тамбовских, ярославских парней так и остались лежать на голых скалах под холодным ветром и синим небом, под крылами орлов, спускавшихся в долины. Потом началась изнурительная позиционная война.
К. И. Орловский.
О революционном Октябре сообщили солдаты соседнего полка. Явились они с красными флагами, с красными бантами на шинелях, радостные, горластые. Кричали, размахивая папахами:
— Кончай войну, братва! Айда с позиций! Выбирай свой ротный комитет!
Константин Иванович вспоминает, как выбрали его солдаты председателем ротного комитета. Солдаты, которые шли при тридцатиградусном морозе на штурм крепости Эрзерум, шли на проволочные заграждения Трапезунда, израненные, измученные войной, они дружно подняли винтовки, когда в круг был вытолкнут Костя Трофимов.
— Давай командуй, Трофимов!..
Команда была одна — в Россию, на помощь революции. Разделили галеты, сахар, перекинули винтовки через плечо и двинулись в порт Трапезунд. Он встретил их январским штормом и свирепым норд-остом, угрожающим молчанием пушек кораблей на рейде, а еще — серыми лавами солдат Кавказского фронта, уходящих в Россию. Штурмом взяли румынский пароход «Констанца», на нем чадно пришлепали в Туапсе. А оттуда — в теплушках через Кубань, через Дон, где уже занималось пламя гражданской войны. Сквозь открытые двери теплушек видели солдаты сполохи пожаров, слышали выстрелы. На станциях к ним подходили какие-то люди в масляных блузах: «Давай, солдаты, за пролетариат». А то врывались офицеры Дикой дивизии, требуя сдать оружие, угрожая пулеметами, наставленными на вагоны. Щетинились штыками в ответ…
«А где же мое место? Конечно же, там, среди тех, кто охраняет революционный порядок». Так думал Константин Иванович, возвращаясь в родной Ростов.
Восемнадцатого февраля 1918 года пришел он в уездное управление милиции. Выдали здесь ему винтовку, драгунскую шашку, наган с кобурой и красным, как помнится, шнуром, и пошел он на свой первый милицейский пост, первым, может быть, в уезде советским милиционером встал у вокзала. Ночью, метельной и черной, выбежала к нему какая-то женщина с узлом:
— Спаси, солдатик. Грабители, последнее отнять хотят…
Кинулся первый милиционер в темноту с винтовкой наперевес, как будто в атаку. Исчезли тени, нашел он лишь тишину. А женщина плакала от испуга и уже от радости. Вот эти-то женские слезы, может быть, и оставили в душе Константина Ивановича твердую веру в высокое призвание работника милиции, определили всю его дальнейшую жизнь раз и навсегда.
Милиция в том далеком восемнадцатом году была не такой, какой мы ее знаем сейчас. Милиционеры жили в казармах, как солдаты, и очень часто они по боевой тревоге подымались в ружье. Были случаи, когда вооруженные карабинами всех образцов, винтовками, гранатами, милиционеры цепью рассыпались у вокзала, защищали советские учреждения и граждан от озверевших подстрекателей, кулаков и белогвардейских элементов.
Летом восемнадцатого года Ростовская милиция для борьбы с дезертирством неоднократно организовывала специальные рейды в сельской местности, в большом количестве захватывая оружие и боеприпасы.
К исполнению своих прямых обязанностей агента уголовного розыска Константин Иванович приступил после подавления Ярославского мятежа, в августе восемнадцатого года. Конечно же, никакой специальной подготовки, никаких знаний ни у него, ни у его товарищей не было и быть не могло.
Первое самостоятельное дело ему выпало такое: у одного из жителей города пропала корова. Дело было после дождя. На дорогах лужи. На коленях искал хоть какой-нибудь след. Все же разглядел он капли крови в колее, по этим вот каплям вышел Константин Иванович на окраину города. Здесь следы вдруг пропали. Но ему больше ничего и не надо было. Он знал: живут здесь два вора-рецидивиста, только что вышли оба из тюрьмы. У одного из них и обнаружил он пропажу, в бочках, уже готовую для продажи.
Потом пошли и другие дела разной сложности. В 1922 году преследовал он известного в уезде бандита Савку Филина. Высокорослый, быстрый Савка легко уходил от преследователей, метко стреляя из ружья. Он совершил несколько убийств, в том числе убийство двух сотрудников Ростовской уездной милиции. Константин Иванович все же настиг его, на границе Тверской губернии в глухой деревушке. Вышел один на один с ним.
За короткий срок Константин Иванович завоевывает себе авторитет не только среди своих товарищей, но и в губернском уголовном розыске. И когда формировался отряд из опытных работников розыска для поездки в Белоруссию для организации помощи, — в отряд был включен и Константин. Он тепло вспоминал своих товарищей по оружию, с кем вместе вел яростную борьбу с бандитизмом и спекуляцией: Саросека, Шананина, Белявского, Червоткина, Козельского, Балдива.
В 1923 году Константина Ивановича, уже Орловского, переводят на работу в губернский уголовный розыск. Сначала — инспектором отдела милиции, а затем инспектором Центрального района, самого неблагополучного в губернии по статистике уголовных происшествий. Надо вспомнить, что это было за время. Расцвет частной торговли, роскошь и сытость мелкой буржуазии, заводчиков, подвалы корпусов и ночлежки, полные беспризорников-бродяг, длинные очереди на бирже труда, землистые лица голодных беженцев из Поволжья, сожженного засухой, наглые вылазки бандитских шаек.
Константин Иванович с головой уходит в работу. Его можно было видеть и в подвалах, беседующим с беспризорниками, и в воровском притоне во время облавы, на вокзалах, на пристанях, в теплушке на каком-нибудь безвестном перегоне, гоняющимся за «поездушниками», на собрании партийной ячейки и, наконец, засыпающим прямо на столе в «дознанщицкой», как звалась одна из комнат в уголовном розыске. Два-три часа сна — и снова за работу.
В 1923 году в Ярославль прибыли бывшие колчаковские офицеры. Имея своей целью бежать за границу, они организовали здесь ряд вооруженных налетов на граждан, на кассы магазинов. Бежать им все же не удалось. На их пути встал инспектор Орловский.
Недавно в областном архиве смотрел я несколько судебных дел тех лет. Во многих из них неизменно видел протоколы, составленные инспектором Орловским. Протоколы, составленные по поводу грабежа, спекуляции, содержания притона, бандитизма… А иногда — и выстрелов…
В 1925 году Константин Иванович вместе со своими товарищами-агентами вел дело Хрусталя. Хрусталь был старым питерским налетчиком, имевшим немало дел в Ленинграде и его окрестностях. Высланный в Ярославскую губернию в административном порядке, он и здесь взялся за свое обычное ремесло. В делах я видел первый протокол, составленный на Хрусталя Константином Ивановичем. В графе «прежние судимости» стояло «одна судимость за мелкую кражу». В дальнейшем из ленинградского архива было переслано старое дело Хрусталя. В нем значилось восемь судимостей за кражи, грабежи, вооруженные налеты. Числились за ним и два побега из тюрьмы. Третий он совершил морозной зимой 1925 года, бежал он из камеры, разобрав стенку, нацарапав на кирпичах стихотворение, в котором излил всю свою тоску по воле и разгульной жизни.
Константин Иванович очень точно и умело организовал поиск. Банда была ликвидирована постепенно — один за другим участники ее уходили под конвоем за решетку. Чувствуя, что кольцо замыкается вокруг него, Хрусталь с одним из соучастников решил скрыться из города. Под Костромой их ждала засада уголовного розыска. Вместе с Константином Ивановичем Орловским работали в то время надежные товарищи, верные его друзья и помощники.
Это Николай Николаевич Николаев. Он и поныне живет в Ростове Великом, на берегу озера Неро, в высоком деревянном доме, из окон которого видны густые камыши, лодки, да еще крепостной ров, оставшийся со времен татарского нашествия. Николай Николаевич — участник империалистической войны. Потом служил в уголовном розыске на Украине. Всего повидал: испытал и радость от сознания исполненного долга, и острое чувство опасности во время схваток с бандами, которых там, на Украине, в ту пору было множество. Затем вернулся в Ярославль, где жил до войны, работал в комиссии по борьбе с дезертирством. А вскоре поступил в губернский уголовный розыск. И вскоре доказал, что является опытным и трудолюбивым сыщиком.
Живет в Ярославле еще один бывший товарищ Орловского. Это Алексей Александрович Бородин. Он тоже участник мировой войны. В окопах на Двине встретил он известие о революции. Запомнились митинги тех времен: молодые офицеры из студентов — за прекращение войны, старшие офицеры — за ее продолжение. Потом эти старшие куда-то исчезли, а сами солдаты приняли решение кончать войну.