– Никита Иваныч, так я её… сбегаю, арестую!
Может, зря Горох настоял на нашем отдыхе в деревне? Работали бы без спешки, в прежнем режиме. В Лукошкине, как говорится, уже и стены помогают. А здесь всё равно никто не даст расслабиться, вечно чего-то хотят, домогаются, лезут под руку…
– Я говорю: мне арест самому, по-родственному, произвести али всё-таки вам посолиднее будет?
И, самое главное, Олёна ничего не пишет! Я надеюсь, она хоть до места нормально добралась? Понятно, что в нашем царстве уровень почтового сервиса оставляет желать лучшего ещё лет эдак на триста – четыреста. Ни конверты, ни марки ещё не изобретены, с грамотами, указами и письмами носятся запылённые царские гонцы, верхом, при сабле, с правом смены лошадей в каждом крупном населённом пункте. О чём это я? Ах да… скучаю, сердце жмёт, надо было всё-таки жениться. Плюнуть на государеву волю и жениться. С проблемами как-нибудь разобрались бы по ходу, а тут…
– Да, Митя! Что тебе?
От моего грозного окрика он стушевался и отступил. Я покосился на Ягу, та деликатно постучала пальчиком себе по лбу.
– Это намёк?
– Никитушка, ты бы вернулся к нам, а? И на парня зря голос не повышай, он от тебя битый час ответу дожидается. Разрешения просит родную маменьку заарестовать.
– Чего?! – обомлел я.
Нет, у него всякие закидоны были, но такое-э…
– Нормальное дело, – нервно протянул Митяй, явно считая себя незаслуженно обиженным. – Я ить как лучше хочу! Можно сказать, редкостное великодушие проявляю и верность долгу похвальную… А потом ежели маменька наша под подозрением будет, так лучше я сам задержание произведу, чтоб без сопротивлениев и… этих… эксцессов, вот!
– Какие обвинения предъявишь? – душевно полюбопытствовал я, потому что в более эмоциональном режиме я бы его попросту прибил. Причём именно за дискредитацию самого понятия «верность служебному долгу»…
– Ну пущай хоть скажет, где соль брала, – почему-то продолжала заступаться за него бабка. – Зачем туда кладбищенской земли намешала? Почему сыну родному подсунула?
– Бабушка, знаете что…
– Знаю, – мрачно сдала позиции Яга. – Купила на базаре у заезжего купца в позапрошлом году, ничего туда не сыпала, а сынуля родненький самочинно цельную горсть себе в мешочек сыпанул и унёс невесть куда… Взятки гладки! Состава преступления нет. Отмажется в пять минут, даже без адвоката, так?
– Именно.
– Стало быть, с арестом могу не спешить покудова? – на всякий случай переспросил наш младший сотрудник, мы кивнули. – А чего тогда делать будем? Может, я всё ж таки того паука за печкой чем ни на есть тяжёлым, для профилактики… Нет? Вот так всегда, чуть ты что искренне предложишь, а тебе вечно по рукам…
Умом-то я, конечно, понимал, что он опять над нами издевается, но сделать ничего не мог. Во-первых, мы все в отпуске, а во-вторых, это по-любому его мама. Когда в дело вмешиваются внутрисемейные отношения – меняй всю следственную группу. А она у нас одна, на кого менять будем? Нет, нет, нет… я сюда отдыхать приехал, а не… Ну была же трезвая мысль поехать с Олёной к её дальней родственнице! И кто нас вообще уговорил переться в эту деревню…
– Маменьку зазря не беспокой. – Чуть покосившись на меня, Яга взяла бразды правления в свои руки. – Неча крупную женщину пустыми подозрениями изводить. А вот от чего на селе таковая соль объявилась, узнать бы следовало. Энтим и займись, касатик… По деревне поблуждай, с людями побеседуй, панику не сей, конспирацию соблюди на разумном уровне. Соображаешь?
– А то нет, бабуленька, – радостно вскинул буйну голову наш герой. – Всё исполню, как велено, а только бы на кабак отсыпать надо…
– Ща я тебе отсыплю, соколик.
Наша эксперт-криминалистка привычно протянула руку к помелу, и Митьку сдуло. Хм, а я-то ещё гадал, зачем бабка потащила эту старинную метлу с собой на курорт…
– Ещё чайку, Никитушка?
Я медленно развернулся к Яге, посмотрел ей в глаза и без лишних вздохов потянулся за планшеткой. Моя домохозяйка смахнула рукавом со стола крошки и придвинулась поближе:
– Пиши, участковый.
– Диктуйте.
– Стало быть, на сегодня пункт первый – выборы домового. Записал?
– Нет. – Я недоумённо отложил карандаш. – У нас тут явное преступление наклёвывается, а вы о чём! Какие ещё демократические выборы домовых по одномандатному округу…
– Таких – никаких! – твёрдо решив не краснеть, пристукнула костяной ногой бабка. – А тока помощь по хозяйству мне всё одно требуется. Нешто в мои-то годы прилично по всем углам кверху задом тараканов выметать? Вот нонче и заказала троих, должны прийтить…
– Э-э… прошу прощения, как это – заказали?
– В хорошем смысле.
– Это я понял. Я интересуюсь в том плане, у них что: тут своя биржа по трудоустройству? Областное агентство по найму домовых, овинных, банных, сарайных, дворовых и далее по прейскуранту…
– Никита, ты с чего злой такой? Али на меня, старую, чем обижен? Дак не я в задержке твоей свадьбы причиною стала, по мне, хоть сейчас к Олёнке своей беги…
– Бабуль…
– Ладно, не бабулькай. – Яга тоже предпочла сменить тему. – Глянь-кась лучше, вроде пришли…
– Где? – Я бегло осмотрелся: на первый взгляд, кроме нас двоих, в горнице по-прежнему никого не было.
– А ну, ты, который за веником, – властно вскинула бородавчатый подбородок наша специалистка по вопросам нечисти и колдовства. – Выходь-ка, покажись нам, доложись да отрапортуйся!
Я только глаза вылупил, когда у спокойно стоявшего в углу банального веника раздвинулись прутья и на свет божий выглянула красная физиономия первого претендента. Ростом меньше метра, лохматый, зенки бегающие, ручки длинные, до колен, одет в серую рубаху с горошинками. И как он там прятался, ниндзя бородатый…
– Слободские мы, бабушка. По домашней работе всему и всякому обучены, а старательней всего детей малолетних присмотром да уходом обеспечиваем.
– Дело важное, но нам не нужное, – пожала плечиком Яга.
– А Митька? – съязвил я.
Бабка погрозила мне пальчиком, пригласив второго кандидата, из-за печки. Этот по параметрам был практически братцем-клоном первого, с той лишь разницей, что лыс, как футбольный мяч, и грязен, словно хомяк после зимней спячки.
– Холмогорские мы, бабуленька. Домоводство всякое знаем, стирка-глажка опять же, да за чумными и чесоточными следить сподоблены…
– Эй, а медицинская справка у него есть? – невольно поёжился я: санитару с такими грязнющими ногтями не то что уход, «утку» из-под больных выносить непозволительно!
– Да уж, антисанитария во всё лицо, – не сразу припомнив нужное слово, согласилась Яга. – Встаньте-ка рядочком, помощнички, нам присмотреться следует. А кто у нас тут третьим номером быть должон, вылазь из-под лавки!
Он вылез… частично… в том смысле, что сначала появился его нос и только потом весь оставшийся типаж. Честно говоря, я и забыл, как именно таких мы в курсантстве на рынках гоняли… Ай, ара, где такой взялся, э!
– Никита, он мне что, глазки строит? – сипло выдохнула бабка, заполыхав словно маков цвет.
Новый домовой, в свежей рубашке, весь ухоженный и отглаженный, с выбритым в цвет фиолетового баклажана подбородком, смотрел на нашу домохозяйку из-под длиннющих загнутых ресниц, а будённовские усы и неудобоносимый нос лишь добавляли ему страстного южного шарма…
– Гражданин, представьтесь и доложите резюме, – вступился я, потому что бабка явно была под впечатлением. В её годы ТАКИХ откровенных взглядов она удостаивалась редко…
– Назим, – блеснув сахарными зубами, ответил третий претендент. – Эта имя. А резюме… бальшое! Ну или очен удовлитворителное…
Теперь уже покраснел я, беспомощно развернувшись к Яге. Наша эксперт-криминалистка пару раз шумно втянула ноздрями воздух, зачем-то сумбурно поправила платочек и почти с тем же акцентом объявила:
– Этава хачу!
В общем, мне пришлось выйти. Хотя, правильнее сказать, меня просто выперли из избы. Видите ли, условия работы и вопросы оплаты труда обсуждаются трудоустраивающимся и работодателем лично, без третьих лиц. Вот так вот… теперь я – третий лишний! О-бал-деть…
Я уселся на завалинке, у крылечка, в позе старого деда Щукаря, сгорбив спину и щурясь на дружелюбное солнышко, лениво сползающее в предзакатные облака. Неспешно наступал упоительный российский вечер… Судя по далёкому треньканью нетрезвой балалайки, «упоительность» вечера действовала не на меня одного. Или, правильнее сказать, на меня одного она действовала лирически-романтическим образом, а вот народ на деревне подходил к вечернему отдыху более традиционно…
Митька Лобов пробегал, проводил дознание,
Нашу Маньку приглашал на согласование.
Будет девке с тех дознаний,
Девять месяцев страданий!
Я на первых порах, знаете ли, как-то даже не вслушивался. Это у нас в Лукошкине народ политически активный, что думает, то и говорит, лепит в лицо правду-матку и с каждого забора орёт о наболевшем. В сельской местности всё гораздо тоньше, лиричнее, песеннее…
Участковый, говорят, больно скор с допросами –
Всем коровушкам подряд приставал с вопросами,
Так одна не промолчала,
А штаны ему сжевала!
Сами видите, по тексту и рифме – попса голимая… Граждане здесь непривередливые, любой шутке умиляются, для них наш приезд на каникулы – нечто вроде эпохального события лет на двести вперёд. Сами запомнят и внукам закажут, однако как у них быстро новости распространяются…
Выбирала домового бабка экспертизная –
Не хромого, не кривого, в деле некапризного!
Костяною-то ногой,
Чай, прельстится не любой!
Упс… Я невольно хихикнул и поймал себя на мысли, что едва не зааплодировал неизвестному хрипловатому певцу. Потом мне стало его жалко… Яга услышит такое и улыбаться не станет, а сказочное путешествие Нильса с дикими гусями пополнится одним крякающим голосом из русской Подберёзовки. Пойти, что ль, арестовать дурака «в целях профилактики», от греха подальше, бабушка задержанного не тронет. Но из дома никто мстить не выскочил, либо не услышала, либо…