– Михаил Филиппович, что вы… Конечно. Извините за мой звонок. Я не знал. Примите мои самые искренние сочувствия. Извините…
– Да, да, конечно.
И он тоже зачем-то извинился. Так мы и завершили разговор. Не мог же я лезть со своей работой, со своей рукописью.
Положил трубку и долго сидел без движения. В голове не укладывалось. Как же так, молодой парень, да какой! Прекрасный офицер, специалист прекрасный своего дела. А как человек – просто замечательный.
Произошла та самая трагическая история, о которой говорится в предыдущей главе.
Остаётся добавить, как же всё-таки удалось завершить книгу в такое трудное для Михаила Филипповича время.
Я даже не сразу подумал о том, что работа над книгой срывается. Как же теперь можно приставать к Гулякину с продолжением работы. Это, по меньшей мере, бестактно. Что сказать главному редактору издательства? Я же заявил, что рукопись в основном готова и нужно месяца два на шлифовку. А сдавать нечего.
Долго думал, как поступить. А потом сел и стал писать дальше, писать, многое дополняя, домысливая, ведь Михаил Филиппович столько рассказывал о своей службе. И ведь рассказывал так, словно книгу писал – эпизоды не приводил похожие, а приводил новые, как бы развивающие тему. Таким образом, мне была уже известна общая канва, известны имена многих сослуживцев Гулякина. Ну и примерно представлял уже обстановку в медсанбате.
Напечатал на машинке с полсотни страниц. Ну и поскольку прошло уже немного времени, позвонил Гулякину.
– Михаил Филиппович, это снова я, извините… Работу я продолжаю – иначе просто книги не будет. А все говорят – что книга о вас нужна не только нам с вами. Разрешите я вам принесу несколько готовых глав, а вы, если будет минутка, просто посмотрите по диагонали?
Он ответил не сразу.
– Ещё раз извините. Я все ваши рассказы учёл, но нужно бы посмотреть. Издательство торопит.
– Хорошо, Коля, принеси.
Я пришёл в назначенное время, постучал в дверь, но она была закрыта и, решив, что Михаил Филиппович где-то в отделении или на консилиуме, решил ждать. Всё-таки, даже лучше, если поймаю его после каких-то рабочих дел – иное настроение. Долго сидел. Уже близился конец рабочего дня, а он, как я помнил, подчинённых без необходимости в их личное время не занимал.
И вдруг дверь открылась и на пороге появился Михаил Филиппович. Как же он изменился и осунулся за эти дни! Увидев меня, вскочившего с кресла, он пошёл на встречу, мы обнялись и он, взял рукопись, сказав:
– Извини, Коля, у меня люди, я немножко занят.
Какие уж там люди!? Он просто не знал, что я перед кабинетом уже не один час – закрылся наедине со своим тяжёлым горем.
Заметил новое… От него сильно пахло куревом, да и из кабинета вырывались клубы… А ведь каким он ярым противником курения был. Как-то так получилось, что темы курения мы никогда не касались, и я даже не знал, курил ли он на фронте.
Мы попрощались, и он сказал, что позвонит мне сам, но не обещал позвонить скоро.
У меня был расчёт на то, что в эти трудные для Михаила Филипповича дни ничто так не отвлечёт его, как память о молодости, боевой молодости, тем более ведь молодость эта связана не только с войной, она отчасти связана и с памятью о погибшем сыне – ведь именно война связала на век Михаила Филипповича с Марией Алексеевной, ведь именно благодаря войне встретились они и стали родителями сына Евгения.
И я даже представить не мог, насколько верен оказался мой расчёт.
Михаил Филиппович позвонил сам, причём очень скоро. Нельзя сказать, что голос стал прежним, но уже несколько окреп. Он пригласил за рукописью, сообщив, что внёс кое-какие правки. Это были не правки – это оказались целые страницы содержательного текста, написанного ровным, хорошо разборчивым почерком.
Он читал, выделял выдумки, перечёркивал их и писал, как было на самом деле. Исписал все оборотные стороны машинописного текста, вложил много и новых листков, полностью заполненных воспоминаниями. И… Кажется, немного отвлёкся от горя и даже стал вспоминать какие-то новые эпизоды. То есть намечалась работа несколько иного характера. Он вручал мне выправленный текст, точнее, фактически обновлённый, и брал то, что я написал дальше, строго по его рассказам, но со своими художественными добавлениями. Вот скажи человеку – напиши о себе. И далеко не каждый напишет, просто не сообразив, что надо писать. А вручи текст, ему посвящённый, но совершенно неточный. И он тут же начнёт обращать всё в правду, увидев, что от него нужно.
Книгу я сдал вовремя. Ну а потом уже узнал, что произошло в ноябрьские праздники на охоте и некоторые детали, касающиеся происшествия, узнал и о гражданском подвиге хирурга, совершённом в те дни по спасению тяжелейшего больного.
Долго думали мы с главным редактором издательства, как назвать книгу. Очерк, опубликованный в журнале «Советское военное обозрение» я назвал «Золотые руки хирурга», в «Известиях» материал был напечатан под заголовком «Исцеляющий скальпель»… И вот тут вдруг предложил: «Золотой скальпель». Юрий Александрович Виноградов усомнился. Сказал, что кажется есть такая награда. Проверить в ту пору было не так просто. Ныне набери в интернете, и сразу будет ответ. Вот, к примеру, в 1998 году придумали такую премию для ветеринаров. Как-то не очень… Но вот в 2005 году была вручена премия с вручением символического «Золотого скальпеля» бригаду хирургов за разработку и внедрение в практику хирургии Республики Башкортостан методики: «Этапная гастро-панкреатодуоденальная резекция». Вот это уже в точку! Ведь именно Михаил Филиппович Гулякин одним из первых в нашей стране начал делать столь сложные операции.
Но в те дни, когда готовилась к изданию книга – а это было в начале 1982 года, мы с главным редактором издательства не нашли каких-то аналогов, которые бы помешали дать такое название. В советское время нельзя было дурачить читателей и зрителей, примазываясь к знаменитым названиям, что теперь делается сплошь да рядом. И даже начиналось то всё, к примеру, на телевидении с популярной передачи «Поле чудес…», в названии которой вторую часть «…для дураков» и оставили.
И вот книга была принята, а я задумался над тем, что было бы здорово выпустить мемуары Михаила Филипповича, тем более с военно-мемуарной редакций Воениздата как раз в то время установились добрые отношения, которые в конце концов и привели к переводу меня в тот коллектив. Редактор Юрия Захаров, мой давний друг, который печатал меня ещё когда я был курсантом, в газете «Красный воин», в журнале «Знаменосец», а теперь служил в Военном издательстве, одобрил идею.
Мы с Михаилом Филипповичем подготовили творческую заявку, и я предложил назвать книгу: «Будет жить!». Именно эту фразу очень любил Гулякин, причём повторял её после операций в подавляющем числе случаев.
После подписания договора, Юра провожал нас до метро Полежаевская, остановились у парапета подземного перехода, ведущего и в метро, и я сказал, что, мол, теперь с нас причитается.
Юра Захаров этак мечтательно проговорил мечтательно:
– Да, шашлычку под коньячок, неплохо…
Я уже упоминал, что практически каждая встреча с Михаилом Филипповичем обязательно давала что-то этакое назидательное, серьёзное, важное.
Михаил Филиппович сказал, сделав жест в сторону льющего жаркие июльские лучи солнца:
– Вы знаете, чем я занимаюсь, и как именуется моя профессия. Так вот что запомните ребята, хорошо запомнит: крепкие напитки – водка, коньяки ну и прочие – в жару прямой путь ко мне в пациенты. То же могу сказать о выпивках в жарких краях, в отпуске… Я вам не могу в двух словах рассказать технологию происходящего, но это так…
Юра Захаров, к сожалению, пропустил это мимо ушей. Лето – не лето, всё одно. Редактировал мемуары уже не он. Сгорел быстро после одного из летних отпусков в жаркую пору, так быстро, что я не успел даже отвести его на консультацию к Михаилу Филипповичу. На одной из диспансеризаций его взяли в скорую прямо в поликлинике и отправили в госпиталь, когда сделать что-то было уже невозможно…
Я вспомнил, как он рассказывал об одном серьёзном возлиянии летом в деревне, когда очень сильно ударился спиной о перила крыльца.
Так и ушёл талантливый журналист и редактор в расцвете сил.
Собственно, Гулякин нам рассказывал, что, конечно, не всегда и не со всеми это случается, но те, с кем случилось, как правило признавали, что причина именно в неправильном отношении к горячительным напиткам. Именно они становились спусковым крючком…
Книга «Золотой скальпель» вышла в августе 1982 года. Я заказал 300 штук для подарков. Было такое правило – десять авторских экземпляров издательство предоставляло автору бесплатно, остальные можно было заказать в счёт гонорара.
С сигнальным экземпляром я не расставался. Но авторские не приходили долго – книга раньше поступила в продажу и однажды я увидел в метро, как женщина читала мою книгу. Поинтересовался, где взяла – оказалось, что только что купила в Доме книги на Новом Арбате. Я сразу и купил всё, что оставалось в продаже – около 70 экземпляров.
А вскоре мне позвонил заведующий редакцией художественной литературы Приокского книжного издательства писатель Игорь Евгеньевич Арясов.
Он представился и сказал, что начали работу над книжной серией «Иной судьбы не хочу» и что хотели бы получить рукопись, посвящённую их знаменитому земляку Герою Социалистического Труда Михаилу Филипповичу Гялякину. Приокское книжное издательство, расположенное в Туле, охватывало несколько областей, в том числе и Орловскою, уроженцем которой был Гулякин.
И снова работа. Теперь она уже шла по двум направлениям – я расширял свою документальную повесть, первое издание которой вышло в 1982 году в Издательстве ДОСААФ и в конце конов увеличил почти вдвое. В то же время занимался литературной записью военных мемуаров Михаила Филипповича. Ну а интенсивность работы во многом зависела от издательских планов. Поскольку туляки поставили книгу в 1987 год, направление главного удара было перенесено на неё. В Воениздат я сам получил назначение в 1982 году, но по существующим тогда этическим нормам, сотрудники издательства не только не имели преимуществ в издании своих книг, а напротив, их даже старались отодвинуть подальше. А поскольку я был автором литературной записи, торопить не мог, и мемуары вышли лишь в 1989 году.