Отправляясь в военную поликлинику, положил в портфель несколько экземпляров книг «Золотой скальпель». Уже второе издание, более солидное.
В поликлинике решили отправить в госпиталь, причём прямо на поликлинической санитарной машине. В приёмном определили в отделение оперативной хирургии. Речь шла о том, что возможна срочная операция. Каждые пятнадцать минут брали кровь. Как мне сказали потом, хирургическая бригада уже готовилась к работе. Но чувствовал я себя совсем неплохо и надеялся, что всё обойдётся. Было подозрение на язвенное кровотечение, но вдруг кровь брать перестали, и про меня словно забыли. Лежал я в четырёхместной палате в новом корпусе, на первом этаже. Вечером, когда разносили кефир, я, несмотря на запрет, выпил стакан, а то ведь маковой росинки не было во рту.
А утром зашёл молодой ординатор в белом халате, по-видимому, ещё накануне назначенный лечащий врач, и объявил мне, чтобы собирался в терапевтическое отделение.
– Вы не наш больной!
Новый хирургический корпус, конечно, значительно отличался от старого, где было терапевтическое отделение. Да и вообще к хирургам у меня было большее расположение. Что делать? Достал из портфеля, который так и стоял под госпитальной койкой, книгу «Золотой скальпель» и отправился к начальнику отделения.
За столом в кабинете сидел моложавый, крепко сбитый, хирург с волевым лицом и цепким взглядом, а за его спиной, на стене… Портрет Михаила Филипповича Гулякина.
Я поздоровался, представился, сел на предложенный стул, и положив на стол книгу, подписал её…
– О Гулякине?! – оживился начальник отделения оперативной хирургии. – Так Михаил Филиппович – мой учитель.
– Вижу, – кивнул я на портрет.
Полковник медслужбы Зеленов взял книгу, поблагодарил, ну а я обратился с просьбой, не отдавать меня терапевтам.
– Ну что ж, это можно, – кивнул Зеленов. – Будем лечить, хотя операция вам и не нужна. Мне уже доложили результаты обследования.
– И ещё просьба, – сказал я. – Не могу без работы. Ни дня без строчки… Если можно вечерами, когда все расходятся, ключи от какого-то кабинета?
– Ну это мы проще решим. Идёмте…
Он взял связку ключей из ящика стола, и мы вышли в коридор.
– Сейчас выберем с вами место для работы, – сказал он весело.
Мы прошли в конец коридора, и он открыл самую крайнюю дверь.
– Заходите? Посмотрите. Нравится? А то дальше пойдём.
Это была отдельная палата с койкой, столом, креслом, санузлом и даже с телевизором.
Разумеется, другие палаты я осматривать не стал, а остался в этой, поблагодарив начальника отделения.
Лечащим врачом он назначил другого ординатора – подполковника Николая Ефименко, который тоже прошёл школу Михаила Филипповича Гулякина. За то время, пока я лежал в отделении, мы подружились, и дружба наша продолжается до сих пор. Николай Ефименко в последствии стал генерал-майором медицинской службы, доктором медицинских наук, профессором, членом-корреспондентом Академии Медицинских Наук, главным хирургом Вооружённых Сил РФ.
Ну а тогда… Он сразу понял, что я не совсем обычный больной и в чём-то упрямый. Почувствовав, что беда миновала, ну никак не хотел делать исследования, наиболее неприятные… ну, скажем, те, которые, наверное, с большим удовольствием сделали наши поп-звёзды, разумеется, из тех, что носят подобия брюк, полагая себя подобием мужчин. Особенно, если бы колоноскоп был несколько из иного, более приятного им материала. Николай Ефименко, в то время ещё подполковник, находил возможность переламывать эти мои попытки избежать неприятностей. Иду по коридору, подходит, шлепает ладонь о ладонь, мол, накануне всё в норме, и говорит, подталкивая к какой-то двери:
– Заглянем-ка сюда на минутку.
Ну а там уже всё готово для исследования, и сотрудники на чеку.
Ну а результаты всех исследований были на лице написаны. Он радовался, когда всё хорошо, ну а плохо, к моему счастью, не было. Исследовали же внимательно, потому что не могли понять, в чём причина тех симптомов, которые заставили по скорой доставить к ним в отделение.
Вот, подумает кто-то, понятно. Друзья… Ну или – так отнеслись, потому что писатель, да ещё автор книги о любимом учителе?
А те четырнадцать тысяч прооперированных Гулякиным больных на фронте разве были друзьями или какими-то особенными людьми? Но ко всем и всегда отношение было самое чуткое, самое доброе. Или тот больной, которого он и не знал прежде, поступивший со смертельным недугом, разве не ощутил тепло Михаила Филипповича, который даже от поездки на охоту отказался, поскольку мог понадобиться в любую минуту?! Нет, школа Гулякина, да и всего Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко, в совершенствование которой Михаил Филиппович вложил свою душу, как и вообще школа советской военной медицины, именно такова. Она учит, что душа хирурга, да и не только хирурга, должна быть всегда с больным вместе. И таковой эта школа остановится и поныне. Мне довелось убедиться в этом в тяжелейшие годы ельЦИНИЗМА, когда попал туда, как в островок социализма, в самом лучшем понимании этого слова.
Я не мог не отозваться в своём творчестве на постоянный, каждодневный подвиг военных врачей. Стихи, посвященные людям это профессии, были положены на музыку Ольгой Молодовой…
Военными вас величаем врачами.
В строю вы и ночью, и днём,
Становятся скальпели Ваши мечами
Под бомбами и артогнём.
За жизнь офицера, матроса, солдата
Бросаетесь первыми в ад,
Знакомы Вам кровь полевых медсанбатов
И боль госпитальных палат.
Припев:
На подвиг профессия ваша святая
Ведёт Вас не ради наград,
Хочу Вас сравнить с лебединою стаей,
Как крылья Ваш белый халат.
Ведь Вы Пресвятой Богородицы стая –
От Бога Ваш белый халат!
Вы рядом, когда надрывается пулей
Стремительный жизни полёт,
Вы рядом, когда нас терзают недуги,
Косая за горло берёт.
Горячие точки и бурное море,
Заброшенный в степь гарнизон,
Дом отдыха, госпиталь и санаторий –
Везде милосердный ваш фронт.
Припев…
Храните под крыльями белых халатов,
Вы честь офицерских погон,
Но доблесть и долг, и отвагу солдата
Вы носите в сердце своём.
Порою, мы вас в суете забываем,
Нам в том оправдания нет,
Ведь белый халат ваш, как сила святая,
Повсюду хранит нас от бед.
«Прооперировать немедленно!»
В 1997 году я попал в Главный военный клинический госпиталь имени Н.Н. Бурденко. Снова через поликлинику и снова, можно сказать, почти по скорой. Но уже попал по очень серьёзному поводу…
Запустил я одну бяку на ноге. Запустил очень даже прилично, причём исключительно по собственной вине.
Из приёмного отделения госпиталя, даже не выгружая из санитарной машины, отправили в отделение интенсивной терапии, где всю ночь проводили одно за другим исследования. Относились весьма сурово. Не очень любят больных, которые сами себя довели до плачевного состояния, своевременно не обратившись к врачам, и тем самым создали массу проблем не только себе, но тем, кому теперь предстояло распутывать эти проблемы.
Всё ночь какой-то неведомый мне до той поры прибор каждые пятнадцать минут сжимал руку выше локтя, медленно затем выпуская воздух. Прежде давление мне мерили разве что раз в год на диспансеризации. А тут… Словом, заснуть не удавалось. Да и вряд ли бы заснул. Отделение было общим, госпитальным, в которое попадали вот так, по скорой. Ну и больные были разные. Кто-то всю ночь стонал и требовал врача. Это в отделениях палаты интенсивной терапии – тишь и благодать. А тут обстановка весьма спартанская. И ведь в такой обстановке, да наедине со своими мыслями!
Утром осматривали поочерёдно несколько дежурных ординаторов, видимо, из разных отделений. Кто они, в каком звании, не видно было под халатом. Смотрели снимки, а на мой вопрос, что же всё-таки у меня, если болячка на ноге, а смотрят снимок лёгких. Об этом отважился спросить у сравнительно молодого дежурного врача, с большим вниманием изучавшего снимок. Отважился, потому что чувствовал я себя, признаться, виноватым в том, что произошло.
– Доктор, что там?
Ординатор бросил на меня суровый взгляд и сказал:
– Я не Господь Бог…
Нельзя сказать, что я был напуган, но тревога постепенно подступала всё с большей силой, охватывая меня.
И вдруг всё в отделении пришло в движение. Словно ветерок пробежал по всем отсекам. Всё заметалось, закружилось и тут же мгновенно замерло. Я изловчился – трудно было увидеть, что происходило в начале коридора, потому что лежал на специальной койке, весь подключённый к различной аппаратуре, да ещё головой как раз в ту сторону, где назревали какие-то события.
Всё же удалось заметить, что вдоль отсеков, в которых стояло по четыре койки в каждом со множеством, как и у моей, проводов, шнуров, каких-то датчиков и прочего медицинского оборудования, шествовала группа в белых халатах. А во главе – возвышающийся надо всеми, в белом халате, из под которого видны были только брюки с яркими лампасами – генерал-майор медицинской службы Николай Ефименко, главный хирург госпиталя. В ту пору он был уже доктором медицинских наук, профессором, одним из лучших хирургов Вооружённых Сил, да и не только Вооружённых Сил.
Знаете, как обычно встречают начальство, хоть в соединении или части, хоть в военном учреждении, ну и в госпитале, конечно.
Все, кто оказывается на пути начальника и окружающей его свиты, замирают…
Николай Алексеевич Ефименко шёл не спеша, останавливался, выслушивал доклады, осматривал некоторых больных… И вдруг он, заметив меня, резко повернулся и направился прямо к моей койке.
– Коля, Николаша, – сказал он, обняв меня. – Да ты что!? Когда мне утром доложили, я не поверил своим ушам… Неужели ты? Это же… – он не нашёл слов и только и сказал: – Ну ты и устроил…
Я только руками развёл.
Он же повернулся к кому-то и негромко задал вопрос. Ни вопроса, ни ответа я не слышал.