Десять дней спустя, когда Лиам–Пат вместе с Рафферти и Нунаном заглянули в «Шпоры и лошадь» выпить пивка, к ним подсел Фини; из пивной он пошел вместе с Лиамом–Патом.
— Пропустим на ночь еще стаканчик? — предложил он. Лиам–Пат удивился, ведь они ушли, когда пивная закрывалась; стало быть, и в других питейных заведениях спиртного не купишь.
— Ерунда, — бросил Фини, отметая его возражения.
— Но мне надо поспеть на последний автобус из центра. Он придет через десять минут.
— Подумаешь, дело. Переночуешь там, куда мы идем.
Уж не напился ли Фини, подумал Лиам–Пат. В своей то постели ночевать куда лучше, пытался настаивать он, но Фини его будто и не слышал. Они свернули в переулок. Подошли к черному ходу одного из домов. Фини легонько стукнул в оконное стекло, и телевизионная трескотня в доме почти сразу смолкла. Дверь распахнулась.
— Это Лиам–Пат Броган, — сказал Фини.
В прямоугольнике света стоял массивный пожилой человек с ежиком жестких светлых волос над красноватой бесстрастной физиономией. Одет он был в черный свитер и брюки.
— А–а, крепкий мужик, — приветствовал он Лиама–Пата, протягивая ему руку; на большом пальце подживал рубец.
— Это мистер Мактай, — представил его Фини, завершая процедуру знакомства. — Мы тут шли мимо и решили зайти.
Мистер Мактай повел их на кухню. Он ловко открыл две банки пива и протянул гостям. Затем снял с холодильника третью. Пиво было «Карлинг, Блэк лейбл».
— Как жизнь, Лиам–Пат? — спросил мистер Мактай.
Нормально, ответил Лиам–Пат, но Фини мягко опроверг это утверждение.
Опять та же история, пояснил он: бригадир не дает ирландцу житья. Мистер Мактай сочувственно мотнул большой квадратной головой. Голос у него был хриплый, исходивший, казалось, из самой глубины его могучей груди. Городской, из Белфаста, заключил про себя Лиам–Пат, попривыкнув к акценту хозяина дома.
— Как комната, ничего? — задал мистер Мактай неожиданный вопрос. — Жить можно?
— Хорошая комната, — ответил Лиам–Пат.
— Это мистер Мактай тебе ее раздобыл, — вставил Фини.
— Кого, комнату?
— Ну да.
— Я этот дом хорошо знаю, — заметил мистер Мактай, но больше ничего пояснять не стал. А еще он назвал лошадь, на которую стоило поставить — Друг Кассандры, ипподром в Ньютон–Абботе, первый забег.
— Ставь все до последнего гроша, Лиам–Пат, — посоветовал Фини и засмеялся.
Они посидели на кухне с полчаса, не больше, и ушли, как и пришли, через заднюю дверь. Уже на улице Фини сказал:
— С мистером Мактаем не пропадешь.
Про что он говорит, Лиам–Пат не понял, но не признался. Наверное, про совет насчет бегов, подумал он, а вслух спросил, что за человек приходит утром в воскресенье за квартплатой.
— Понятия не имею.
— Сдается мне, я там сейчас единственный жилец. Остальные, похоже, съехали.
— Зато тихо, тебе же лучше.
— Да уж, что тихо, то тихо.
В ту ночь Лиаму–Пату пришлось добираться до дому пешком; о том, чтобы ночевать у мистера Мактая, речь даже не заходила. На дорогу ушло часа два; правда, погода стояла прекрасная, и Лиам–Пат прошагал свой путь не без удовольствия. Мысленно перебирая недавний разговор, он снова с недоумением вспомнил заботу мистера Мактая о его благополучии. Дома он лег не раздеваясь — слишком уж было поздно — и крепко уснул.
Потом Лиам–Пат несколько недель подряд не виделся с Фини. Одну из комнат в доме, где он обитал, сняли опять, но только на выходные, а затем он вроде бы вновь остался один. Как то в пятницу, обозвав Рафферти и Нунана сачками, Хакстер отдал им их документы.
— А ты, если хочешь, оставайся, — бросил он Лиаму–Пату, и Лиам–Пат понял, что бригадир не хочет, чтобы он ушел — ему нужен козел отпущения. Но без друзей ему стало одиноко, его снедала горькая обида, нараставшая из за вечных попреков.
— Пожалуй, я все же вернусь, — сказал он Фини, столкнувшись с ним как то вечером у пивной.
Раньше, когда Фини рассказывал о том случае в прачечной самообслуживания или о тарелках, которые моют дважды, Лиам–Пат думал, что Фини чересчур обидчив; теперь же не исключал, что все именно так и обстоит. Скажем, регулярно покупаешь пачку сигарет у одной и той же продавщицы, а она с тобой минуты лишней не задержится, хотя ты и вчера в ту лавчонку заходил. В этом городе если и есть что хорошее, так только пивные; там можно встретиться с земляками, обменяться шутками, позубоскалить немного, а если не возбраняется, то и песню хором спеть. Но вечер проходит, и ты снова остаешься один–одинешенек.
— Почему же ты хочешь вернуться?
— Здешнее житье не по мне.
— Я тебя понимаю. Я и сам частенько об этом подумывал.
— Разве это жизнь для парня?
— Выкурили они тебя все таки. Восемь веков изводили нас и опять взялись за свое.
— Он обозвал мою маму шлюхой.
Да Хакстер в подметки не годится миссис Броган, заявил Фини. Он уже такого здесь нагляделся.
— Все они одинаковы, — подытожил он.
— Я только доработаю несколько недель, пока мы не закончим объект.
— И к Рождеству будешь дома.
— Ага, обязательно.
Они медленно побрели по улице; из пивных выходили последние посетители, ночь была сырая и холодная. Под перегоревшим фонарем, где сгустилась тьма, Фини приостановился.
— У мистера Мактая к тебе дельце есть, — тихо произнес он.
Лиам–Пат было подумал, что это снова совет насчет бегов, но Фини сказал «нет» и молча двинулся дальше; значит, другая работа, другой бригадир, решил про себя Лиам–Пат. И стал размышлять об этом. Главное зло здесь — это, конечно, Хакстер, но дело не только в Хакстере. Лиам–Пат скучает по своему кварталу, по городку, где принято здороваться с каждым встречным. Со дня приезда сюда он питается как попало, завтракает и обедает купленными накануне бутербродами, вечером котлета с картошкой, по воскресеньям — столовая «У Боба». Раньше то он и думать об этом не думал — что он будет есть, как будет проводить воскресенья. Не раз на обедне он замечал симпатичную девушку с неброским приятным лицом и стянутыми на затылке волосами. Несколько недель назад он как то после мессы подошел к ней, но она, ни слова не говоря, повернулась к нему спиной.
— Не надо мне другой работы, — сказал он.
— Ясное дело, не надо, Лиам–Пат. После всех этих издевательств.
— Но ты, кажется, говорил, что мистер Мактай…
— А–а, вон ты о чем. Нет–нет, мистер Мактай только вспомнил те времена, когда вы с Десси Когланом разносили журнальчики.
Они по–прежнему брели неторопливо — темп задавал Фини.
— Мы ж тогда были несмышленыши, — отозвался Лиам–Пат, немало удивленный поворотом разговора.
— Все равно было ясно, с кем вы.
Этого Лиам–Пат не понял. Он никак не мог уразуметь, почему речь зашла о том, как они с Десси Когланом, тогда еще ученики католической школы, совали журнал, отстаивавший независимость Ольстера, в окрестные почтовые ящики. Они занимались этим только с наступлением темноты, чтобы их никто не увидел.
— Нелегальное же издание, — пояснял Десси; пару раз он упомянул Майкла Коллинза .
— Мистер Мактай мне тут кое что сообщил.
— Мы к нему зайдем?
— Ага, он нас пивком угостит.
— Мы просто разыгрывали из себя взрослых парней, когда разносили те журнальчики.
— Кому надо, помнят, что вы их разносили.
Лиам–Пат понятия не имел, откуда брались журнальчики. «У знакомых ребят беру», — бросил однажды Десси Коглан, но скорее всего — у парикмахера, престарелого Гохана, который в 1921 году потерял четыре пальца на левой руке. Лиам–Пат не раз видел, как Десси выходит из парикмахерской Гохана или же болтает с ним в дверях возле красно–белого столбика — символа цирюльни. Несмотря на беспалую руку, Гохан по–прежнему мог побрить и постричь любого.
— Входите, — пригласил Мактай, распахнув перед ними заднюю дверь. — Ночка выдалась промозглая.
И опять они сидели на кухне. Мистер Мактай выставил каждому по банке «Карлинг, Блэк лейбл».
— Спроворишь дельце, а, Лиам?
— Какое, мистер Мактай?
— Фини тебе все растолкует.
— Вообще то я уезжаю назад, в Ирландию.
— Я почему то так и думал. «Этот парень уедет домой», — говорил я себе. Верно, Фини?
— Ясное дело, говорили, мистер Мактай.
— Вот я и подумал, Лиам, а не сделаешь ли ты мне до отъезда одну чепуховину. Вроде той, что мы еще в прошлый вечерок обсуждали, — добавил мистер Мактай; уж не перебрал ли я в ту ночь пива, подумал про себя Лиам–Пат, ведь никакого такого обсуждения он припомнить не мог.
В доме у Лиама–Пата Фини отпер дверь комнаты, в которой всегда были задернуты шторы, и откинул половик. Не зажигая света, вынул разом несколько сбитых вместе досок и посветил вниз фонариком. Лиам–Пат увидел черные и красные провода, кремовый циферблат часового механизма. «Плевое дело», — сказал Фини и выключил фонарь.
Слышно было, как он укладывает половицы на место. Лиам–Пат вернулся в задний коридор, куда выходила дверь комнаты. Вместе с Фини они пересекли прихожую и по лестнице поднялись в комнату Лиама–Пата.
— Опусти ка штору, парень, — скомандовал Фини.
Под висевшее над раковиной зеркало была бочком подсунута фотография матери Лиама–Пата; чуть повыше — снимок отца, два незакрепленных уголка уже начали загибаться. На полу лежал дешевый коричневый чемодан, с которым Лиам–Пат приехал из Ирландии; крышка была откинута, в чемодане кучей громоздилось неразобранное белье, принесенное из прачечной самообслуживания. Чемодан он купил в лавке Лейси на Эммет–стрит в тот день, когда подал О’Дуайеру заявление об уходе.
— А теперь слушай меня, — приказал Фини, усаживаясь на кровать.
Пружины громко заскрипели. Изголовье резко накренилось, и Фини придержал его рукой.
— Вот это видеть отрадно, — сказал он, кивком головы указывая на открытку, которую Лиам–Пат свято обещал матери вешать в своей комнате, куда бы ни забросила его судьба: младенец Иисус сидит на руках Девы Марии, воздев два пухлых пальчика в знак благословения.