[41].
Напрасно логические и лингвистические позитивисты XX в. пытались изобразить многозначность употребления Локком термина «идея» как доказательство того, что позиция Локка близка к позитивистской. Уже приведенная цитата (а их число можно умножить) доказывает материализм Локка и его убежденность в возможности истинного познания. Однако позитивисты XX в. гипертрофировали в своих интересах слабости Локкова принципа непосредственности простых идей чувственного опыта.
Включив в разряд «идей» различные процессы и функции человеческой психики, Локк тем самым создал предпосылку для выделения этой группы «идей» в особую рубрику; таковы «идеи», предполагающие наличие других идей, они формируются и функционируют на основе того, что ум внутри себя эти последние осознает, а значит, и познает их: ведь само по себе осознание простых идей для Локка означает во многих случаях и их познание.
Идеи внутреннего опыта составляют у Локка область так называемой рефлексии. Этим термином философ обозначает «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления...»[42]. Но это также предметы и результаты такого наблюдения, а именно идеи «ощущение», «созерцание», «мышление», «акт созерцания», «акт ощущения», «акт мысли» и т. п. В результате состав опыта разделяется на две рубрики: опыт внешний и внутренний (рефлексия). Неокантианские интерпретаторы теории познания Локка истолковали факт выдвижения им понятия рефлексии как отказ от им же прокламированного материалистического сенсуализма. Но это неверно: ведь рефлексия у Локка может существовать только на основе чувственного, т. е. внешнего, опыта, и если последний отсутствует, то исчезают и те психические процессы и акты, которые являются непосредственным предметом рефлексии. Чувственное восприятие окружающих нас и действующих на нас вещей «есть первая и простейшая идея, которую мы получаем от рефлексии...»[43].
Понятие «рефлексия» было важным приобретением философии: ведь без него, строго говоря, человеческое познание невозможно. Оно указывало на существование в познании метауровня, обосновывало правомерность самонаблюдения и интроспекционистской эмпирической психологии (прогрессивной для того времени), а также дополнительно свидетельствовало в пользу познавательной ценности формальной логики. Выделение рефлексии как: особого объекта познания, возникающего только у достаточно взрослых людей, не только подчеркивало отличие рационального знания (и познания) от чувственного, но и (задолго до И. Канта и Ф. Брентано) указывало на необходимость различать между предметом знания (и познания), содержанием этого знания и особенной формой познавательных процессов и результатов последних, в основном в виде абстракций и общих понятий. Обнаруживается, что теория познания, согласно Локку, должна исследовать не только источник познания и механизм формирования его непосредственного и косвенного материала, но и познающую деятельность субъекта. Метафизичность Локкова подхода к рефлексии состоит в ограничении ее только комбинирующими операциями внутреннего созерцания. Однако нельзя сказать, что Локк полностью игнорировал познавательную активность субъекта. Гораздо больше, чем английский философ, упрека в этом заслуживает Кондильяк, отвергавший Локкову рефлексию. Конечно, интроспекция как метод ненадежна: сам акт наблюдения искажает результаты, разные люди по-разному описывают свои переживания, в свою очередь не тождественные, а искусственная, лабораторная «объективизация» данных интроспекции приводит к отрыву их от реальной практики жизни. И все же Локк был прав, широко используя интроспекцию и учитывая в своей гносеологии факты индивидуального сознания. В наши дни интроспективная психология после дискредитации фрейдизма и крушения его антипода — бихевиоризма вновь заняла достойное место в психологии и опять стала играть немалую роль в теоретико-познавательных исследованиях, например в «генетической гносеологии» Ж. Пиаже и «когнитивной психологии» У. Найссера, а также в психофизике, хотя и не без новых преувеличений[44].
Марксистская теория познания отдает интроспекции должное[45]. Ф. Энгельс отмечал, что имеется «два рода опыта: внешний, материальный, и внутренний — законы мышления и формы мышления»[46]. Внешний опыт вторичен в отношении объективного мира, а опыт внутренний — в отношении внешнего опыта. Таким образом, различение Локком внешней и внутренней частей опыта не означает продолжения онтологического дуалистического деления Декартом мира на две субстанции — внешнетелесную и внутреннедуховную, мыслящую. Не правы современные локковеды на Западе, нередко утверждающие, что Локк стал дуалистом[47] или что его рефлексия — зачаток феноменологического переживания у Гуссерля или Сартра[48]. Локково различение носит только гносеологический характер. При этом оно не имеет отношения к разделению чувственного опыта на результаты деятельности экстеро-, интеро- и проприорецепторов.
Основание для критики в адрес Локкова понятия рефлексии дает по сути дела лишь его мнение, будто рефлексирующая активность помимо внешнего опыта способна породить в головах людей такие фундаментальные идеи, как «существование», «время», «число»: эти идеи будто бы возникли только из наблюдения «умом» своих мыслей, их множественности и движения в сознании. Так, «идея продолжительности все равно была бы у нас, если бы вовсе не было чувства движения»[49], т. е. не было бы восприятия внешних объектов. Более того, без наблюдения сознанием проходящей в нем цепи идей люди вообще «не могут иметь понятия о продолжительности, что бы ни происходило в мире»[50].
Однако в филогенезе и в онтогенезе внешний мир играл и играет ведущую и определяющую роль. Если взять приведенные примеры, движение и множество мыслей могут наличествовать только тогда, когда сами эти мысли уже возникли на основе внешнего опыта (а иначе они, согласно самому же Локку, возникнуть не могут!), и уже только потом появляется рефлексия над ними.
Прежде чем перейти к дальнейшему исследованию рефлексии, т. е. ее операций над идеями, Локк считает необходимым более конкретно проанализировать исходное содержание внешнего опыта, т. е. именно простые, а потому первичные его идеи.
Локк справедливо замечает, что ответ на вопрос о том, какие идеи подлинно первичны, изначальны, труден. § 7 главы IX второй книги «Опыта...» так и назван: «Какие идеи первые, не ясно». Философ предпочитает оставить этот вопрос до конца не решенным, подчеркивая тем самым трудность проблемы. Но в отношении простоты, элементарности огромного числа идей внешнего опыта у Локка как будто особых сомнений не возникает, и напрасно. Между тем если в принципе выделение среди класса идей некоторой их группы как относительно более сложных целесообразно (анализ этой относительности требует диалектического подхода), то постулирование абсолютно простых идей ошибочно, метафизично. Лейбниц в главе II второй книги «Новых опытов о человеческом разумении» верно заметил, что, например, Локкова простая идея «зеленое» вовсе не проста, так как возможны различные способы ее получения, в том числе через разные смешения «синего» и «желтого», а это заставляет включить в идею «зеленое» и теоретические соображения. Что касается идей «плотность», «движение» и «воля» (их Локк тоже счел простыми), то они еще более сложны. Сам Локк колебался в отношении идей времени и пространства, не сумев установить, в какой мере они сложны и в какой «просты»[51]. Очень непроста, сложна, добавим, сама идея «простота». В наши дни обсуждение такого рода вопросов осложнено проблемами анатомо-физиологической экономизации передачи филогенетически приобретенной информации, а также теоретической «нагруженности» самых, казалось бы, простых чувственных восприятий и представлений в онтогенезе мышления. Теоретическая или хотя бы просто рациональная «нагруженность» имеет место и в отношении отдельных ощущений (которые, как заметил и сам Локк, часто «изменяются суждением»[52]) и целостных теорий; она носит и конкретно-деятельностный и общий мировоззренческий характер, будучи связана и с проблемой врожденных схем в поведении и познавательных установок детей, и с вопросами перенесения приобретенных навыков в подсознательную сферу и т. д. В вопрос о простоте простых идей Локк углубляться не стал. Сливая воедино гносеологический и психологический подходы, он, возможно, счел этот вопрос в каждом конкретном случае подлежащим интуитивному решению.
Следует подчеркнуть, что вся гносеология Локка была проникнута психологизмом в том знакомом нам смысле, что главный, если не единственный способ ее построения состоит в созерцании индивидом посредством своего «внутреннего ока» его собственных психических процессов. Истории наук как определенной дисциплины во времена Локка вообще не было, и он при всей своей любви к медицине и физике не смог ни сопоставить факты исторического развития врачевательного искусства, ни разобрать уроки истории уже оправдавшего себя многими достижениями экспериментирования в механике и оптике. Самонаблюдение, изучение сознанием своих внутренних процессов и их результатов — это главное поле действия теории познания Локка, так что рефлексия в широком смысле слова объемлет все ее содержание. В этом широком смысле как исследовательская деятельность субъекта вообще рефлексия рациональна, однако по исходному материалу она сенситивна: ведь ощущения суть ее питательная почва и основа, без них она пуста и мертва.