Поэтому, пребывая в легкой эйфории по поводу того, как славно и без жертв завершился мой первый фиктивный брак, а также по поводу того, что небольшая попойка в честь регистрации моего второго фиктивного брака обошлась без неприятных эксцессов, я, оформив прописку Веры М., совершенно в ус себе не дул и временами, забывая о своем семейном положении, начинал даже строить далеко идущие планы относительно совместной жизни с моей нынешней (не фиктивной) женой (назовем ее на всякий случай вымышленным именем Марина З.).
Но вот спустя какое-то время мне звонит Вера М. и сообщает, что благополучно разрешилась от бремени мальчиком. «Что ж, — сказал я себе, — все идет как по-писаному: теперь она разведется со мной, выйдет за своего Васю К., купит кооператив и выпишется с божьей помощью из моей комнаты». Но тут Вера М., перебив мои приятные размышления, сказала, что просит меня, чтобы я зарегистрировал этого новорожденного ребенка на свое имя, поскольку ее Вася К., не помню уже сейчас из-за каких причин, не может записать его на себя.
Только пусть читатель не подумает, будто бы в дальнейшем речь пойдет о неправедном взыскании с меня алиментов и о прочей банальной чепухе, недостойной упоминания в художественной литературе. Все будет гораздо интересней и неожиданней.
Здесь, впрочем, следует сказать, что скорее всего у Васи К. не имелось никаких особенных причин, по которым он не мог бы признать своего отцовства. Просто Вера М., будучи человеком социально мнительным и весьма смутно (как и все мы) представляя себе функции и прерогативы многочисленных учреждений, регулирующих вопросы брака, прописки и деторождения, опасалась, как бы где-нибудь в инстанциях не показалось странным, что она, едва выйдя замуж за одного мужчину, рожает ребенка от другого. Что же касается меня, то я, конечно, был несколько удивлен таким развитием событий, тем более, что все это никоим образом не оговаривалось в нашем контракте, и даже слегка растерялся. Но тем не менее, чувствуя себя связанным некоторыми обязательствами и абсолютно (и, как показало будущее, небезосновательно) доверяя Вере М. в пресловутом вопросе об алиментах, а также желая поддержать свою репутацию человека, чуждого всем предрассудкам и условностям нашей жизни, я согласился выполнить ее просьбу, причем не последнюю роль в моем решении сыграла мысль о том, что мне не нужно будет теперь платить налог за бездетность, всегда вызывавший во мне возмущение своей несправедливостью и непомерной величиной. Хотя я, как честный человек, предупредил Веру М. о полной беспочвенности ее страхов и о непредсказуемости последствий этого шага, который лично я считал и до сих пор считаю опрометчивым. Впрочем, тогда я еще и сам не знал, до какой степени я окажусь прав.
Но как бы то ни было, мое предупреждение не возымело желанного действия, и мы договорились, что я встречусь с Васей К., как сейчас помню, в переходе на станции метро «Белорусская», он передаст мне необходимые документы, а я схожу и зарегистрирую этого младенца как своего сына.
В условленный и, надо сказать, довольно ранний час наша встреча состоялась, и, передав мне нужные справки и документы, каковые я со свойственным мне легкомыслием не читая сунул в карман, счастливый Вася К. поведал мне волнующую историю о том, что у него есть друг, с которым они ходили чуть ли не в один детский сад; так вот у этого друга и у Васи К. сыновья родились в один и тот же день, да еще к тому же и первого апреля. И здесь Вася К. вскользь упомянул, что сыновей своих они назвали Степаном и Семеном (имена, конечно, вымышленные). А я в тот ранний час то ли был с похмелья, то ли просто еще толком не проснулся — не помню, но всю эту трогательную историю выслушал без должного внимания и, наспех пробормотав какие-то невразумительные поздравления, поехал досыпать на работу (я, кажется, работал тогда завхозом на Московском вертолетном заводе забыл имени кого).
Должен признаться, что я в то время, несмотря на уже вполне зрелый возраст, не только не имел собственных детей, но и с чужими сталкивался довольно редко. Правда, году, кажется, в 1973 случилась со мной одна странная история, и я, пожалуй, сейчас ее расскажу, хотя она и не имеет прямого отношения к моему повествованию. Это будет у меня как бы вставная новелла.
Так вот, летом упомянутого года я работал в одной геофизической партии помощником взрывника. Наша партия занималась изыскательскими работами в бассейне речки Зарамаг (это в горах Северной Осетии), и мы квартировали на одноименной турбазе. И вынужден с прискорбием, но нисколько не погрешив против печальной истины, засвидетельствовать, что разнузданность нравов на этой турбазе не поддавалась никакому описанию. Контингент туристов, съезжавшихся сюда со всех концов страны, был весьма пестрым по национальному составу, но почему-то преимущественно женским, каковое обстоятельство по вечерам привлекало сюда практически все мужское население соседних аулов в возрасте от 13 до 70 лет, и корпуса турбазы, а также близлежащие живописные окрестности еженощно становились ареной буйного и беспорядочного совокупления.
Что же касается меня, то я был в те годы крайне романтически настроенным юношей, и этот дикий праздник плоти не мог вызвать у меня ничего, кроме глубокого и совершенно искреннего омерзения. Тем более что я состоял тогда в возвышенной любовной переписке одновременно с несколькими прелестными и высоконравственными студентками филологического факультета МГУ им. Ломоносова — так что весь этот разврат мне был бесконечно чужд и неинтересен.
К счастью, сначала я жил отдельно от своих коллег-геофизиков, которые в те редкие минуты, когда не предавались, по изящному выражению А.С.Пушкина, «чувственному наслаждению пиянства», в половой невоздержанности ничем не уступали темпераментным горцам, и поэтому по вечерам имел возможность уединиться в своей хибарке, служившей по совместительству складом нашего инвентаря, и предаваться там поэтическим и эпистолярным восторгам. Но через некоторое время ко мне подселили одного вновь прибывшего геофизика (назовем его на всякий случай вымышленным именем Андрей Д.). Этот Андрей Д. с первого же дня невероятно активно включился в светскую жизнь турбазы и буквально каждую ночь, совершенно не стесняясь моим присутствием, стал приводить к нам крайне легкомысленно настроенных особ прекрасного пола самого разного возраста и этнической принадлежности. Так что мне поневоле приходилось быть очевидцем всевозможных душераздирающих эротических сцен, глубоко потрясших мое юношеское воображение.
А надо сказать, что турбаза «Зарамаг» была транзитной на маршруте к знаменитому Цейскому леднику и туристические группы задерживались здесь только на 2–3 дня. Этот порядок и определял частоту, с которой сменялись избранницы моего неистового сожителя. Но одна из его пассий, весьма молодая особа лет 16–17 (поскольку за давностью лет я забыл ее настоящее имя, мне ничего не остается, как назвать ее вымышленным именем Надя Т.), почему-то отстала от своей группы и задержалась у нас чуть ли не на две недели. То ли она немного прихворнула и врачи не разрешали ей идти выше в горы, то ли она была родственницей кого-то из обслуживающего персонала турбазы — не помню. Так вот, эта Надя Т. удивительно привязалась к Андрею Д. (что в ее положении было естественным), а заодно и ко мне (что было по меньшей мере странным) и все две недели, по сути дела, прожила в нашей хибарке. При этом она, узнав, что Андрей Д., в отличие от меня, был женат, причем не в первый и даже, кажется, не во второй раз, постоянно высказывала вслух твердое намерение выйти замуж за меня, к чему я, со своей стороны, не имел никакого желания и, естественно, не давал ни малейших поводов. Более того, в личных беседах с Надей Т. я неоднократно подчеркивал химеричность и абсурдность ее планов, но, как я понимаю теперь, делал это в излишне мягкой и деликатной форме, что, по всей видимости, позволило Наде Т. понять меня не вполне однозначно. Короче, в конце концов Надя Т., успев уже до последней крайности надоесть и мне и Андрею Д., которому ее присутствие мешало реализовывать его природную склонность к полигамии, уехала с турбазы, но на прощанье Андрей Д., этот вероломный друг, тайком от меня и, очевидно, из юмористических побуждений дал ей мой московский адрес.
Вскоре наша экспедиция завершилась. Я, гордый тем, что в этой клоаке разврата ни разу не поддался слабости, вернулся в Москву и был весьма удивлен, когда где-то через месяц получил не то из Донецка, не то из Ростова-на-Дону телеграмму следующего содержания: «Марк, если ты на мне не женишься, у меня от тебя будет ребенок. Надя Т.» Поскольку мое (невымышленное) имя в начале телеграммы исключало то, что телеграмма попала ко мне по ошибке и на самом деле была адресована Андрею Д., я усомнился, вполне ли понимает юная Надя Т., отчего бывают дети. Но так как я сам в те годы не имел еще на данный предмет исчерпывающего знания и был не в состоянии оценить степень подготовки Нади Т. по этому вопросу, то на всякий случай решил ничего на ее телеграмму не отвечать и не ответил. А на ноябрьские праздники я с чистой совестью уехал в составе Московского поэтического театра на гастроли в город Ярославль.
Буквально через несколько часов после отхода поезда в дверь моего родительского дома уже звонила Надя Т., а спустя еще несколько минут она уже представлялась моему отцу как моя невеста. Причем отца, которому мой богемный образ жизни и без того доставлял массу острых ощущений и которому я, дабы их не усугублять, не показывал вышеприведенную странную телеграмму, больше всего поразило, что прямо под пальто у Нади Т. было надето свадебное платье. Однако никаких других признаков беременности отец у нее не заметил, и сообщение об этом оказалось, пожалуй, единственным приятным моментом во время моего объяснения с отцом, состоявшегося, когда я вернулся из Ярославля, уже не застав, к счастью, Нади Т., которая, проведя у нас ноябрьские праздники, отбыла за день до моего приезда, неизвестно почему не дождавшись меня.