, и эта вина будет преследовать меня всю жизнь.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я с головой погрузился в работу.
Четвертый этаж бывшего здания Manhattan Commercial Bank на Уолл-стрит подвергся полной реконструкции за рекордные десять дней.
Вскоре я уже поднимался по мраморной лестнице с резными балюстрадами, любуясь результатом работы лучших дизайнеров и мастеров Нью-Йорка. Стены обшиты панелями из красного дерева, привезенного из Гондураса, а пол покрывал персидский ковер стоимостью восемь тысяч долларов.
Эллиотт встретил меня у входа в новое отделение «private banking», гордо демонстрируя латунную табличку с элегантной гравировкой: «Merchants Farmers Private Wealth Management — Established 1930». За стеклянными дверями французского производства открывался мир роскоши и эксклюзивности.
— Мистер Стерлинг, — сказал он, проводя меня в приемную, — мы создали пять персональных кабинетов для наших самых важных клиентов. Каждый оформлен в уникальном стиле.
Приемная напоминала гостиную аристократического особняка. Кожаные кресла Честерфилд табачного цвета, столики из слоновой кости, хрустальные люстры, отбрасывающие мягкий свет на картины американских художников в золоченых рамах. За стойкой из полированного эбенового дерева работала секретарша в элегантном темно-синем платье, говорившая на четырех языках.
— Кабинет семьи Вандербильт, — Эллиотт открыл массивную дубовую дверь.
Помещение площадью четыреста квадратных футов было оформлено в английском стиле. Письменный стол из вяза восемнадцатого века, кожаные кресла с фамильными гербами, библиотечные полки с редкими изданиями по экономике и истории. Камин из каррарского мрамора создавал атмосферу домашнего уюта, а окна с витражами выходили на внутренний дворик с фонтаном.
— Здесь Уильям Вандербильт будет проводить совещания семейного совета, — пояснил Эллиотт. — Стальной сейф встроен в стену за портретом Корнелиуса Вандербильта. Прямая телефонная линия с биржей и нашим торговым залом.
Я осмотрел оборудование: современный телефонный коммутатор, шифровальная машинка для конфиденциальной переписки, сейф немецкого производства с комбинационным замком. Все продумано до мелочей.
— А кабинет Роквуда?
Мы перешли в соседнее помещение, оформленное в более современном стиле. Стальная и стеклянная мебель, карты нефтяных месторождений на стенах, географические схемы трубопроводов. Рабочий стол из черного гранита, кресла обтянутые кожей крокодила, барная стойка с коллекционным виски.
— Мистер Роквуд предпочитает деловую атмосферу, — объяснил Эллиотт. — Здесь он будет планировать международные нефтяные операции и координировать финансирование новых проектов.
Я представил себе, как Роквуд проводит здесь закрытые совещания с партнерами из Техаса и Оклахомы, обсуждает сделки на миллионы долларов, строит планы экспансии в Венесуэлу и Мексику.
— Какие услуги мы предлагаем этим клиентам? — спросил я.
Эллиотт достал папку с презентационными материалами:
— Льготные кредиты под залог ценных бумаг по ставке четыре процента годовых, это на два процента ниже рыночной. Управление семейными трастами с комиссией один процент от стоимости активов. Налоговое планирование через оффшорные структуры.
Мы прошли в специальное хранилище, где размещались банковские сейфы повышенной защищенности. Стальная дверь толщиной шесть дюймов, круглосуточная охрана, система сигнализации, подключенная к полицейскому участку.
— Арт-банкинг, — продолжал Эллиотт, показывая климатизированные камеры для хранения картин и скульптур. — Мы принимаем на хранение произведения искусства, антиквариат, ювелирные изделия. Плюс финансируем покупку коллекций под залог уже имеющихся ценностей.
В одной из камер уже хранились картины кисти французских импрессионистов, принадлежащие семье текстильных магнатов из Бостона. Моне, Ренуар, Дега — полотна стоимостью несколько сотен тысяч долларов каждое.
— Целевая клиентура? — уточнил я.
— Семьи с состоянием свыше пяти миллионов долларов, — ответил Эллиотт. — На данный момент у нас десять таких клиентов с общим капиталом тридцать два миллиона долларов.
Я кивнул, мысленно подсчитывая потенциальную прибыль от обслуживания американской элиты. Но радость от успеха снова омрачалась мыслями об Элизабет. Она бы оценила иронию ситуации: банк, который начинался с кредитов ирландским грузчикам, теперь обслуживает потомков железнодорожных баронов и нефтяных королей.
— Мистер Стерлинг, — сказал Эллиотт, заметив мое настроение, — отделение готово к открытию. Завтра утром мы принимаем первых клиентов.
— Отлично, Томас. Но помните: «private banking» это не только роскошь. Это доверие, репутация, абсолютная конфиденциальность.
Мой кабинет на втором этаже главного здания превратился в командный центр международной экспансии. На стенах висели карты мира с отмеченными финансовыми центрами, графики валютных курсов и схемы корреспондентских отношений между крупнейшими банками Европы и Америки. За письменным столом из клена лежали телеграммы из Цюриха, Лондона и Каракаса.
О’Мэлли стоял у окна, изучая шифрованное сообщение от нашего представителя в Credit Suisse. Его обычно невозмутимое лицо выражало сдержанное удовлетворение результатами переговоров.
— Босс, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — швейцарцы согласны на открытие представительства в Цюрихе. Минимальный капитал пятьсот тысяч швейцарских франков, что составляет около ста тысяч долларов.
Я отложил финансовые отчеты и взял телеграмму. Патрик Маколи, наш агент в Швейцарии, сообщал о завершении предварительных переговоров с руководством Credit Suisse. Швейцарский банк готов предоставить офисные помещения и лицензию на обслуживание американских клиентов в Европе.
— Какие услуги мы можем предложить? — спросил я.
О’Мэлли развернул схему операций:
— Валютные операции, конвертация долларов в европейские валюты, хранение ценностей в швейцарских сейфах. Плюс инвестиционные услуги для американцев, которые хотят диверсифицировать активы в Европе.
— А банковская тайна?
— Абсолютная. Credit Suisse гарантирует полную конфиденциальность операций. Никакая информация не передается третьим лицам, включая американские налоговые органы.
Это открывало невероятные возможности для наших состоятельных клиентов. Семьи вроде Вандербильтов, Асторов и Роквудов могли размещать часть капитала в швейцарских банках, защищая активы от политических рисков и налогового давления.
Бейкер вошел в кабинет с папкой документов под мышкой. Мой специалист по международным операциям выглядел воодушевленным результатами переговоров с британскими партнерами.
— Мистер Стерлинг, — доложил он, — Barclays Bank согласен на партнерство в сфере торгового финансирования. Мы получаем доступ к их сети корреспондентских банков по всей Британской империи.
— Какие конкретно возможности? — уточнил я.
Бейкер разложил на столе карту британских торговых маршрутов:
— Лондонский офис будет обслуживать валютные операции наших клиентов в фунтах стерлингов. Аккредитивы для торговли с Индией, Австралией, Канадой. Финансирование экспорта американских товаров в британские колонии.
Я изучал схему международных операций. Через Barclays мы получали доступ к рынкам Азии и Африки, могли финансировать торговлю хлопком, табаком, промышленным оборудованием.
— А венесуэльское направление?
— Через активы Manhattan Commercial у нас есть связи с Banco de Venezuela в Каракасе, — объяснил Бейкер. — Они готовы к сотрудничеству в сфере нефтяного финансирования.
Венесуэла переживала нефтяной бум. Американские компании по нашему проекту международного консорциума вкладывали миллионы долларов в разработку месторождений. Наш банк мог финансировать эти операции, получая комиссионные с каждой сделки.
— Золотые операции? — спросил я.
О’Мэлли достал отдельную папку:
— Босс, мы создаем сеть для международной торговли драгоценными металлами. Партнеры в Лондоне, Цюрихе, Амстердаме, Йоханнесбурге. Merchants Farmers Bank становится посредником между золотодобытчиками и промышленными потребителями.
Схема выглядела амбициозно, но реалистично. Золото оставалось основой международной валютной системы, а мы получали возможность участвовать в самых прибыльных операциях.
— К концу 1930 года, — подвел я итог, — мы должны стать первым американским банком с полноценной трансатлантической сетью. Представительства в Цюрихе, Лондоне, Каракасе. Партнерства с ведущими европейскими финансовыми институтами.
Бейкер и О’Мэлли кивнули. Мы обсуждали детали еще полчаса: размеры первоначальных инвестиций, кадровые назначения, юридические формальности.
— Джентльмены, — сказал я в завершение, — через год Merchants Farmers Bank должен контролировать финансовые потоки между Америкой и Европой. Это наша стратегическая цель.
Когда сотрудники ушли, я остался один в кабинете. За окном сгущались вечерние сумерки, а огни финансового района зажигались один за другим.
Я открыл ящик стола и достал фотографию Элизабет, сделанную в Cotton Club в один из совместных вечеров. Ее улыбка, ее умные глаза, ее вера в справедливость — все это погибло из-за моих амбиций. Каждый новый офис, каждый международный договор, каждый доллар прибыли напоминал о том, что я не сумел защитить самое дорогое.
Империя росла, но сердце оставалось пустым.
Глава 2Жажда мести
Ночной дождь со снегом барабанил по окнам моего кабинета в здании Merchants Farmers Bank на Стоун-стрит. Часы на каминной полке показывали половину девятого, а я все сидел в кожаном кресле, глядя на вечернюю газету. Заголовок на третьей полосе «New York Herald» жег глаза: «Трагическая смерть известной журналистки».
Элизабет погибла позавчера. Сегодня ее похоронили на кладбище Вудлон в Бронксе. Я не пошел на похороны, слишком много любопытных глаз могли заметить мое присутствие. Но цветы я отправил. Белые розы без подписи.