Цицерон умел повторять одну мысль несколько раз, чтобы все точно ее усвоили на всю жизнь. Но он умел в миниатюре представить и все ораторское искусство как занятие одновременно предельно кабинетное и предельно публичное, делящее себя между тишиной библиотеки, где стоят любимые лучшие книги, и форумом, где решается судьба величайшей страны. Приведенные выше слова – именно такая миниатюра. Ее можно бесконечно пересматривать, перечитывать, любоваться – и уроки Цицерона будут оставаться столь же чувственными, как первый весенний цветок.
4Вдохновитель риторических идейГермоген
Гермоген Тарсийский (ок. 160–230) – на первый взгляд незаметное имя: он не такой прославленный политический оратор, как Исократ или Демосфен, и не судебный оратор и философ, как Цицерон. Но учебник этого греческого ритора определил основные проблемы всей средневековой риторики. Мы будем прослеживать его влияние в том числе у М. В. Ломоносова в посвященной ему главе.
Учебник состоит из трех частей. Первая часть называется «О статусах» – греческое слово «стасис», соответствующее латинскому «статус», многозначно. Оно означает и восстание, и положение дел, и рассматриваемый в суде спорный вопрос, вокруг которого идет прение. Но Гермоген выделил элементарные «статусы», которые мы бы назвали обстоятельствами дела: кто, что, где, с помощью чего, почему, как и когда. Почти как передача «Что? Где? Когда?», но только статусов не три, а семь. Проводя судебную речь по этим статусам, можно не просто защитить клиента, а создать совершенно другую картину событий. Статусы позволяют и поставить под сомнение обвинение, и потом, на следующем статусе, снять обвинение как неуместное, как не вписывающееся в картину реконструируемых событий.
Вторая часть учебника называется «Об идеях». Идеи Гермоген опять же понимает своеобразно, не как Платон. Для Платона идея – модель, матрица для отливки, совершенный образ земной привычной вещи. Для Гермогена идея – это воспроизводимая модель, кочующая из сочинения в сочинение, из речи в речь: мы бы назвали это афоризмом или даже мемом, вспоминая современную теорию Р. Докинза об «эгоистичном гене», который сохраняет информацию о себе с целью беспрепятственно воспроизводить себя и захватывать среду обитания, пока на смену ему не придет более эволюционно ловкий ген. Для Гермогена идеи – наиболее яркие высказывания, которых больше всего у Демосфена. Несмотря на то что Демосфен был прежде всего политическим оратором, для Гермогена он был таким же универсальным гением, как современник Демосфена Аристотель. То, что Демосфен сказал на площади, вполне может быть применено в суде или на совещании. Этот непревзойденный оратор заявил, что он неповторимый универсал, и что его гениальность стоит выше всех трех видов красноречия – эпидейктического, совещательного и судебного – просто потому, что его «идеи» могут быть использованы в любом из трех видов без ущерба для них. Например, «любой честный человек возмутится» или «нет никого, кто бы не понял важность этого дела, и само положение вещей говорит о важности дела» – можете ли вы определить, это сказано на площади или в суде? В этой же части Гермоген говорит о стилистике как о том, что объединяет речи, принадлежащие к разным видам, – поэтому иногда название его трактата переводят «О видах речи», понимая вид как идею и вид как приметный стиль. Ведь употреблять «идеи» Демосфена и значит последовательно говорить «в стиле» Демосфена.
Наконец, третья часть называется «О нахождении». Несмотря на то, что некоторые ученые оспаривают авторство Гермогена, оно было закреплено за его именем пока этот учебник находился в практическом употреблении в Европе, до XVIII века включительно. В этой части описывался первый этап риторической работы, поиск «общих мест», разделяемых всеми слушателями остроумно представленных положений, на которых будут строиться все последующие доводы. Для Гермогена эти общие места требуют особого внимания: нужно, чтобы они не противоречили стилю риторического целого и были украшены привлекательными фигурами речи. У Гермогена не речь складывается из элементов, как из деталей конструктора, а напротив, речь как некоторое прекрасное целое, как идея идей, придает смысл всем своим элементам. К лицу подбираются украшения, а не украшения создают образ лица. Поэтому Гермоген – невероятно честный ритор, и его ценили как опытного в красноречии философа чести многие века.
Гермоген был мастером импровизации и учил не только долго обрабатывать речь, как это делали Демосфен и Цицерон, но и импровизировать. Часто политическая обстановка меняется внезапно, или даже судебный процесс начинается неожиданно, и времени на подготовку нет. Поэтому он отвергает и прямое подражание древним: ведь просто читать Демосфена, заучивать его, думая, что постепенно и твоя речь станет похожа на речь Демосфена, – путь чаще всего тупиковый. Ты станешь не вторым Демосфеном, а обезьяной Демосфена. А вот если ты прочел хороший учебник, усвоил принципы, как бы научные формулы риторики, тебя ждет немалый успех. Может быть, ты не станешь Демосфеном, но зато будешь лучшим ритором в своем поколении:
Дело в том, что ревностное подражание древним, когда оно опирается на голый опыт и упражнение без смысла, не может, я думаю, быть успешно даже там, где в счастливых природных данных нет недостатка. Пожалуй, напротив, природные преимущества загубит тот, кто без всякого искусства ринется на что попало. Когда же некто пожелает следовать древним, вооружась наукой и знанием предмета, то будь он от природы одарен весьма умеренно, все равно его не ждет поражение. Лучше всего, когда и природные задатки присоединяются сюда же; ведь тогда он сможет сделать хорошего гораздо больше. Если же их нет, тогда нужно попытаться приобрести то, чему можно выучиться и что зависит только от нас самих, ибо здесь и обделенные природой могут превзойти тех счастливчиков, прилежно и правильно работая над собой[11].
Демосфен для Гермогена – создатель ораторского искусства. Демосфен не писал учебников, но он на практике показал, как перейти от букваря уже ко взрослому пособию по искусству красноречия. Демосфен отобрал самые яркие и ясные идеи, общие места, как бы буквы риторического букваря, как бы прописи, те самые идеи-модели. Научившись их пускать в дело так же быстро и ловко, как научился это делать Демосфен, мы уже складываем из букв слова, начинаем читать предложения, то есть переходим из начального класса риторики во все более старшие. Поэтому Демосфен может считаться заочным учителем всех риторов, более того, заочным директором любой ораторской школы:
Итак, Демосфен, что было самое главное, политическую речь доведший до совершенства, достиг этого во всех случаях и повсюду смешениями, и, выступая в роде совещательном, не старался всячески отгородить свою речь от рода судебного или панегирического; одним словом, что бы он ни делал, прочего не избегал, в чем не так трудно убедиться любому, кто не раз обращался к его сочинениям. И в самом деле, по мнению моему, невозможно установить, какими образцами слога пользовался он словно буквицами, вырабатывая знаменитый свой слог, какие виды красноречия взаимным расположением образуют самый панегирик и прочие его речи. Да и установив это, не менее трудно об этом нечто высказать и показать с достаточной ясностью. Ибо прежде меня, кажется, не было никого, кто к настоящему времени сколько-нибудь отчетливо разработал то, к чему прилагаю труд я. Те же, кто и касался этого предмета, высказывались о нем смутно, сами себе не слишком веря в своих утверждениях; до того у них все перепуталось. Кроме всего прочего, те, кто полагает, будто говорит об этом муже, рассматривая его слог по частям и по мере своих сил, мало или вообще не размышляют о том, что есть некое целое, – я говорю о величавости самой по себе, о простоте и прочих видах слога[12].
Как мы видим, своих предшественников, авторов пособий по риторике, Гермоген бранит за то, что они умели анализировать отдельные речевые приемы, но не рассматривали речь как целое, в свете которого и обретают смысл отдельные элементы. Поэтому они сами путались в том, какая фигура должна иметь преимущество или в каком порядке выстраивать аргумент. В свете ясного целого и необычный порядок будет гармоничен, а если мы просто исследуем порядок, забыв о целом, мы остаемся только с обрывками аргументов в руках.
Прежде всего будущий оратор должен научиться восхищаться цельностью риторической личности Демосфена. Он ярок и ясен в своих словах, честен и порядочен, удачлив и разнообразен. Если мы будем спорить, прав Демосфен или неправ по какому-то политическому вопросу, мы не узрим ясного неба его речи. Но если мы сразу призна́ем, что Демосфен – мощнейший оратор, который говорит всегда весомые вещи, не тратит слов понапрасну, не суетится, не угождает направо и налево и расходует арсенал риторических средств с благородной щедростью, то мы будем восхищаться цельностью его личности, не меркнущей с веками. Интриги и сплетни проходят мимо, а понимание того, что общее благо нужно всем, что без диалога невозможна истина, что преданность людям неотделима от преданности истине – все эти «идеи» Демосфена, как бы ни были они просты, остаются с нами. Без них социальная жизнь одичает:
Итак, я утверждаю, что Демосфенов слог составляют следующие свойства, если кто хочет услышать все за один раз: ясность, весомость, красота, выразительность, верность лицам и обстоятельствам, истина, мастерство. Я разумею, что все эти свойства, как бы переплетенные вместе и взаимно пронизывающие друг друга, суть нечто единое; и таков Демосфенов слог[13].
Как именно все переплетено, мы до конца не распутаем. Но, восхитившись качеством этого сплетения, мы лучше поймем и его устройство. При построении речи, как и при анализе чужой речи, нужно начинать с мысли, вызывающей восхищение. Далее следует подумать, как эта мысль об