Действие и страдание есть всякая перемена, которую одна вещь в другой производит. Перемену производящая вещь называется действующая, а та, в которой перемена делается, страждущая, н.п., в сем предложении сильный ветр море волнует сильный ветр есть действующая, море – страждущая вещь, а волнение есть действие в рассуждении ветра, страдание – в рассуждении моря. Отсюду происходит о термине предложенныя темы 6 идей: 1) о нем самом как о действующей вещи, 2) о той, в которой она действует, 3) а самом действии, 4) или, противным образом, об оном же термине как о страждущей вещи, 5) о той вещи, от которой он страждет, 6) о самом страдании. К действию можно присовокупить идеи о инструментах, вспоможениях, воспящениях, о удобности, возможности или о неудобности и невозможности, н.п.: деревянный конь был инструмент и способ ко взятию города Трои[64].
Мышление Ломоносова эмблематично: ветер и море образуют что-то вроде герба, эмблемы, и ее можно подписать разными девизами, во славу воли, решительности или же готовности к любым испытаниям. Нельзя не вспомнить, что в 1705 году по заказу Петра I в Нидерландах была напечатана книга «Символы и Эмблемата», состоявшая из круглых эмблем и девизов на разных языках – она должна была создать новую культуру аристократических гербов, но оказала влияние на воображение русских образованных людей на много поколений вперед. Ломоносов требовал развивать и реалистическое воображение, представляя слушателям географию и возможные места описываемого действия. Например, оратор должен при поиске материала воображать не только вещи, но и места, на которых им естественно находиться:
Место подает первые простые идеи: 1) чрез движение вещи по оному, н.п.: место молнии есть воздух, по которому она блещет; 2) чрез стояние, н.п.: место острова, на котором он стоит, есть море, река или озеро. Сюда принадлежат и содержащие вещи, в которых другие включены. Так, город есть содержащая, а люди, в нем живущие, – содержимая вещь. О терминах темы можно рассуждать как о содержащей или о содержимой вещи, н.п.: река в рассуждении животных, в ней живущих, есть содержащая, а в рассуждении берегов есть содержимая вещь[65].
Ломоносов требует и живописного воображения, заставляющего вспомнить историческую живопись, где сколь бы ни были подробны детали, мы угадываем по нескольким сразу бросившимся в глаза признакам, что произошло. Быстрое узнавание и доставляет нам удовольствие познания, и дальше, довольные своей проницательностью, мы свободно и сколько хотим разглядываем картину:
Признаком называют все, что другую вещь указует, когда она сама нашим чувствам не представлена. Признаки показывают настоящую, прошедшую или будущую вещь, н.п.: дым есть знак настоящего огня; трясение земли почитают в Сицилии за признак наступающего возгорения горы Этны; обагренная кровию Тициева шпага, бледное лицо, отдаление от людей и бег от Семпрониева мертвого тела суть признаки учиненного убийства[66].
Ритор должен говорить подробно, и Ломоносов объясняет, как с помощью прямых и честных ассоциаций можно развернуть речь. Для этого нужно мыслить, как поэт: например, видеть действия не только самой вещи, но и отдельных свойств – то, что мы называем впечатлениями. Так же как поэту, ритору надо извлекать из совершенно обычных вещей, например названий месяцев, множество ассоциаций. Имя месяца – это настоящий склад различных изображений, через разные ассоциации – сельскохозяйственные занятия, знаки зодиака и т. д. Здесь Ломоносов мыслит в соответствии с обычаями народных календарей, восходящих к астрологическим календарям Ренессанса (вспомним фрески в Палаццо Скифанойя в Ферраре!) – каждый месяц это и сельскохозяйственные работы, и политические события, и астрономические сбывающиеся погодные закономерности, и все это связано единой мыслью о благе людей:
К каждому свойству можно приложить особливо действие его, страдание, происхождение, причину, предыдущее, последующее, признаки, обстоятельства, подобные, несходные, противные вещи, н.п.: к белости лилеи можно приписать увеселение очей как действие, переменение белости в блеклый цвет как последующее, к послушливому приложить повиновение гражданским законам, властям и родителям, к учтивому – наблюдение обычаев, к прилежному – исполнение должности как действия и страдания оных. <…>
Время подает вторичные идеи: 1) от своего разделения на части, н.п., когда год будет разделен на месяцы, день на утро, полдень и вечер; 2) от знаменования имени, н.п.: январь подаст идею о Яне, языческом боге времени, март о Марсе, боге войны, август о Августе, цесаре римском, от которых сии месяцы свои имена имеют; 3) от признаков и характеров астрономических: так, сентябрь месяц подаст о себе идею о весах, июль – идею о льве; 4) от предыдущего и последующего времени, н.п.: идея лета представляет с собою идею весны; 5) от обстоятельств и случаев, которые в то время обыкновенно бывают или приключиться могут, н.п.: летом обыкновенно бывают громы, а необыкновенно и нечаянно могут кометы показаться[67].
Но чтобы речь была еще полнее, нужно добавить витиеватость – то есть способность ритора сопоставлять и противопоставлять. Витиеватость (от слова «вития» – публичный оратор, а не от слова «витой») – это игра контрастами, находящая сходное в несходном и несходное в сходном, вдруг вводящая контрастные обстоятельства. Можно сопоставить витиеватость с эффектами контраста в театре: например, когда гаснет свет, мы погружаемся в ту атмосферу действа, которой только что не было; когда меняются декорации на контрастные костюмам героев, мы начинаем сильнее переживать за героев, и т. д. Ломоносов был настоящим мастером контрастов и как поэт, и как оратор:
Соединение противных себе видов и разделение подобных производит витиеватые речи, н.п.:
В златые дни со львом бессильный агнец спал,
И голубь с ястребом безбедно в лес летал.
От частей рождаются витиеватые речи: 1) Когда в животных вещах к каждой части приложено будет приличное жизненное свойство, н.п.: лице светлое щедротою, уста сладкие утешением, грудь искренностию отверстая. 2) Когда частям приличные действия присовокупятся, н.п.: благочестивый монарх единою рукою бога, а другою подданных объемлет. 3) Когда частям противные свойства или действия прилагаются, н.п.: лукавый языком любит, а сердцем убивает[68].
Витиеватость работает с «замыслами», то есть с концептами, которые отличаются от простых понятий («терминов», в системе Ломоносова). Концепт (concetto в итальянском барокко) – это то, что мы бы назвали «мотивом», что-то повторяющееся на протяжении всей речи и потому воздействующее на слушателя, меняющее его настроение и направленность его воли. Концепт подразумевает уже развернутую мораль, осуждающую не какой-то один недостаток характера, вроде жадности слишком скупых людей, а недостаток как социальный порок. Концепт позволяет осуждать не какую-то небольшую группу исключительных жадин, но жадность как зло, с которым каждый из нас сталкивается в жизни. И наоборот, концепт позволяет показать связь добра и красоты или справедливости и милости, то есть тех понятий, которые мы обычно разводим в бытовой речи:
От свойств замыслы происходят: 1) Когда одному свойству даны будут противные действия в разных вещах или персонах, н.п.: глупость в бедном смешна, а в сильном слез достойна. 2) Когда одно свойство другому как воспящающее представляется, н.п.: злой и глупый богач однем путем ходят; оный хотя пользу учинить может, однако не хочет, а сей хотя и хочет, однако не умеет. 3) Когда противным свойствам сходные действия последуют, н.п.: великодушный человек счастие свое умеренно правит, несчастие терпеливо сносит. 4) Когда одна страсть в другую переменяется, н.п.: праведный твой гнев есть милосердие, 5) Когда одно свойство другому уподоблено будет, н.п.: прекрасное твое лице небесному твоему уму подобно[69].
Речь, конечно, надо украшать метафорами и художественными образами. Метафора у Ломоносова не просто оживляет речь, но разнообразит ее, представляя какой-то отдельный предмет как общий. Например, «Демосфены» в смысле «ораторы» превращают каждого оратора в Демосфена, а «небесная труба» вместо «гром» преобразует торжественное настроение в общий способ рассмотрения явлений природы. Украшение речи – это способ обратить любой день в праздничный, любое исключительное явление и событие – в представленное нам здесь и сейчас:
Вместо свойственных слов, которые вещь или действие точно значат, часто полагаются другие, от вещей или от действий, с оными некоторое подобие имеющих, взятые, что может быть чрез четыре способа: 1) Когда слово, к неживотной вещи принадлежащее, переносится к животной, н.п.: твердый человек вместо скупого; полки текут на брань вместо идут; красно говорит вместо приятно. 2) Когда слово, животной вещи свойственное, приложено будет к неживотной, н.п.: угрюмое море вместо волнующегося; лице земли вместо поверхности; луга смеются вместо цветут. 3) Когда слово от неживотной к неживотной вещи переносится, н.п.: звезды кипящие вместо плещущиеся[70]. 4) Ежели от животной к животной слово переложено будет, н. п.: лает вместо бранит. Сие перенесение слов называется от риторов метафора, то есть перенос, и служит к пространному, важному, ясному, высокому и приятному идей представлению, причем наблюдать должно: 1) Чтобы метафора была не чрез меру часто, но токмо в пристойных местах, ибо излишно в речь стесненные переносные слова дают больше оной темности, нежели ясности. 2) К вещам высоким непристойно слова переносить от низких, н. п.: вместо дождь идет непристойно сказать: небо плюет. Однако некоторые слова, от нарочито низких вещей перенесенные, повышены могут быть прилагательными именами. Так, если бы гром назван был трубою, то бы метафора была низка, однако с прилагательным – труба небесная – будет уже много выше. 3