Не то, чтобы у него получалось.
Несколько рывков окончательно перекосили "Союз" и вдоль корпуса станции корабль полз уже под каким-то совсем нештатным углом.
- Володя, мы сейчас их цепанём! - Злотников отшатнулся прочь от иллюминатора так, будто его движение могло повлиять на полёт неповоротливого модуля. - Володя, дистанцию!
В размеренном гуле бортовых систем жизнеобеспечения "Союза" послышался негромкий посторонний звук. Орбитальный модуль самым краем задел корпус станции. Подскочил, дёрнулся, и задел его снова, уже сильнее. Задел достаточно, чтобы вибрацию от удара получилось услышать экипажу корабля.
- Дербент - Сириусу, - напряжённо сказал Никитин. - Есть угловая. Станция в свободном полёте. Смещение минимально.
Из двигателей "Союза" вновь ударили струи газа. Неповоротливая махина спазматически дёрнулась и медленно пошла вдаль от станции.
- Обошлось, - выдохнул Злотников. Корпус "Мира" полз в иллюминаторе вниз и назад. Расстояние понемногу увеличивалось.
- Звука удара на станции не было, - прокомментировал ситуацию Никитин. - Бортовые системы в норме. Жду удаления корабля для коррекции положения станции.
- Почему не заглушен эксперимент? - прорвался через давящую тишину дальней связи встревоженный голос из ЦУПа. - Параметры аппаратуры предельные! Немедленное отключение!
Виталий Никитин торопливо дёрнулся от своего поста управления к смонтированной прямо на временной контрольной панели установки. Откинуть защитный колпачок в яркой красной рамке он ещё успел.
Затем всё погасло. Моментально, будто кто-то рубильник повернул.
- Командир, - в гробовой тишине, особенно страшной тем, что не слышался даже гул вентиляторов, спокойная реплика бортинженера прозвучала громче любого крика. - Спускач умер.
Никитин какое-то невероятно долгое мгновение обиженно смотрел на серый пластик без единой подсвеченной кнопки и слепые мониторы бортовых компьютеров. Если бы не Солнце и отсветы Земли в иллюминаторах, на станции царила кромешная тьма.
- Юлий, - в первых словах командира экипажа с момента аварии никаких посторонних эмоций уже не прозвучало. - Бери фонарик и давай сюда. Будем смотреть. Валентин, за тобой визуальная инспекция. Посмотри, что у нас там снаружи.
- Е-есть! - слегка растерянный отклик медика прозвучал не столь уверенно. С его точки зрения, какой-то аварии должны были сопутствовать куда более грозные признаки. Шум, грохот, фонтаны искр прямо из панелей управления. Внезапная тишина особенно пугала тем, что много воображения, чтобы представить себе оплавленную и вспоротую по всей длине консервную банку вместо красавца "Союза" за иллюминатором ему совершенно не требовалось.
Из головного отсека уже доносилось яростное жужжание. Аккумуляторы в аварийном фонарике сдохли, и командиру приходилось яростно жать на рычаг динамо.
- Развалили страну, - раздражённо выплюнул он. - Угробили космонавтику! Даже батарейки в фонариках, и те сгнили!
- Командир, быть этого не может, - Бороденко зацепился ногой за скобу в полу на вежливом удалении от капитана. - Мне эти аккумуляторы в укладку ребята за валюту достали. Вообще новые, фирма. Они просто разрядились. В ноль. Все сразу. По всей станции.
- Да ну? - больше для порядка спросил Никитин. Как бы ему ни хотелось, чтобы гипотеза бортинженера оказалась ложной, она слишком многое объясняла. И прежде всего - полную безжизненность любой аппаратуры.
- Ну да, - Бороденко держал фонарик перед собой, направив в "потолок" отсека. - Смотри, вот я им пожужжал - какой-то заряд появился. Дохленький, правда. И предохранители я бы везде проверил.
- Так что, - командир экипажа повернулся к мёртвым панелям управления. - Получается, у нас тут всё это хозяйство сдохло? Сколько у нас времени?
- Если питание не восстановим - часов восемь. Ну, двенадцать. Задыхаться и перегреваться начнём часа примерно через два. Если шашки жечь, ещё потрепыхаемся, но температура будет как в бане - обрисовал ситуацию бортинженер. - Чинить нам с тобой - не перечинить.
- Значит, работаем, - подтвердил Никитин, и чуть повысил голос в тёмные глубины станции. - Валентин, что у тебя с осмотром?
- Пусто! - растеряно откликнулся тот. - Корабля около станции нет.
- Совсем нет? - переспросил Бороденко.
- Совсем нет, - подтвердил медик. - И установки на Софоре тоже нет.
- Как нет? - от этих слов растерялся даже Никитин. - Они её разбили, что ли?
- Я не знаю, что с ней сделали, но Софора теперь короче метра на три, и выглядит как оплавленая! - Степняков в недоумении глядел на вроде бы прочные металлические трубки монтажной фермы. Вокруг них облаком мелкого космического мусора парили оборванные кабели и лохмотья оплётки.
- Отправляйся по отсекам, проверяй на разгерметизацию, - приказал Никитин. - Мы попробуем восстановить питание.
- Есть! - торопливо согласился медик. Угрозу он представлял себе крайне хорошо. Это при сравнительно большой пробоине станция могла погибнуть за считанные минуты - но и слышно такую дыру в любом отсеке даже при активной работе всех бортовых систем. Небольшая трещина гораздо коварнее. Медленная потеря воздуха лишает сознания незаметно и эффективно. Степнякову оставалось только ухватить фонарик в одну руку, блестящую кастрюлю измерителя - в другую и отправляться в полёт.
- Связь бы нам, командир, - пожаловался в пустоту Бороденко, пока они пытались оживить питание с хотя бы одной солнечной батареи. Фонарик с разряженными аккумуляторами то и дело гас, и его приходилось каждые несколько минут подкачивать отдельно.
- Разберёмся с жизнеобеспечением, займёмся связью, - ответил Никитнн. - Если мы станцию не удержим, на ремонтную экспедицию может просто денег не хватить. Туриста сюда отправлять никто в своём уме не разрешит, а без валюты - сам понимаешь.
- Да уж, - мрачно прокомментировал ситуацию Бороденко. - Сказал бы мне кто это десять лет назад...
Несколько минут прошли в напряжённой работе. Затем вернулся Степняков.
- Течей на станции нет, давление в норме, - сказал он. - Командир, я кислородную шашку зажгу?
- Разрешаю, - согласился Никитин. - Только проверь сначала, как бы чего не вышло. Сам понимаешь, нам тут сейчас только пожара и не хватало.
- А-ага, - растерянно подтвердил медик. В теории пожар на станции можно потушить, а первое время сразу после него протянуть в изолированных противогазах. Но это на исправной станции, а не внутри набора полностью мёртвых отсеков, в которых уже не работали ни СЖО, ни даже аварийное освещение.
Коробка с укладкой кислородных шашек напоминала боекомплект старинной пушки - отдельные ячейки с крышками, под которыми ждали своего часа цилиндры с буквенно-цифровым кодом на корпусе.
Как он должен был проверять шашку и печь, Степняков не имел ни малейшего понятия, но послушно осмотрел и то и другое, повертел шашку в руках и чуть ли не понюхал. Затем очнулся, истерически хихикнул, вставил шашку на место, проверил затвор и решительно наколол специальным рычагом химический капсюль. Систему аварийной регенерации кислорода делали умные люди, и рассчитывали её на что угодно, включая ядерную войну - поэтому в самой кислородной печи не было даже электрики, не то, что электроники. А химия и механика решили вопрос просто и надёжно - как автомат Калашникова.
Зашипело.
Через многочисленные отверстия тёплой волной пошёл кислород. Степняков жадно вдохнул и решительно толкнулся прочь от установки. Хотя облака углекислоты без вентиляции и начинали понемногу давить на организм, дышать чистым кислородом тоже не стоило.
Любой из членов экипажа отлично понимал, что без постоянного разгона выдохнутого углекислого газа - движениями или резкими взмахами рук у лица, отравление углекислотой довольно быстро начнёт брать своё даже с тренированных организмов космонавтов.
Степняков просто немного лучше других знал симптомы и стадии отравления. Итог же виделся один - обманчиво медленное накопление отравы и резкая потеря сознания. Без питания и вентиляции станция могла превратиться в братскую могилу на троих за считанные часы. Оставалось только поторопиться к товарищам, и надеяться, что их сил и знаний хватит, чтобы успеть вовремя.
- Как там печка, в порядке?- встретил его Никитин.
- Да, подтвердил Степняков. - Никаких проблем.
- Отлично, - кивнул Никитин. - Давай к стеночке, посветишь нам тут.
Температура на станции медленно ползла вверх. Без циркуляции на теневую сторону корпуса жидкого теплоносителя, солнце грело станцию куда щедрее, чем на Земле. Конечно, между 130 градусами тепла на освещённой стороне и 120 мороза на теневой рано или поздно установилась бы какая-то равновесная температура - но понятиям о нормальной человеческой жизни она вряд ли соответствовала. Без активного теплообмена станция отдавала тепло куда хуже, чем набирала.
Земля в иллюминаторах бесстрастно отражала солнечный свет на внутренние поверхности станции. Пучки кабелей, провода, инструменты, коробки с мелкими деталями и прочая утварь в этих потёмках выглядели совершенно чужими. Даже намертво забитые на Земле в подсознание сведения о том, где что лежит, помогали не сильно.
Но техника постепенно отступала под натиском человека. Помогло то, что сильных физических повреждений бортовые системы не получили. Случись иначе - "Мир" превратился бы в гарантированный склеп для своего экипажа.
- Перекур, десять минут, - устало объявил Никитин, когда с единственной на скорую руку оживлённой солнечной батареи потекла энергия. Немного, только на аварийную сеть - но вполне достаточно, чтобы на станции появился хотя бы свет и хоть какая-то циркуляция воздуха. - И давайте хотя бы немного поедим.
Степняков и Бороденко послушно заняли места у стола. Заскрипел ключ по консервной банке, привычно зашуршали пакеты. Сил после ударного ремонта оставалось ровно на то, чтобы хоть как-то двигать челюстями. Еда казалась ещё более пресной, чем обычно.
- Голова побаливает, - сказал Бороденко. - Надышались таки.