Макар Александрович уже знал, что женой пропавшего учёного была младшая из сестёр Рогожиных — Елена, поэтому невозмутимо пожал плечами, подумав про себя о странном нарушении старинной традиции — выдавать младшую дочь замуж только после старшей. Впрочем, после смерти отца сестры остались совсем одни — их знаменитый дядя Парфён Семёнович умер ещё в молодом возрасте на каторге, — так что с недавних пор могли распоряжаться своею судьбой самостоятельно.
«Что они, судя по всему, и делают, причём весьма весело!» — отметил про себя Гурский, поднимаясь по лестнице и прислушиваясь к гитарному перезвону, доносившемуся из зала на втором этаже. Следователя никто не сопровождал, поскольку швейцару так и не удалось дозваться ни одной из горничных, что вызвало сердитый вздох старика: «Совсем распустились после смерти хозяина, упокой Господи его душу! —
Сел бы я в широки сани,
Да поехал бы гулять;
Самому покрасоваться,
Красных девок повидать, —
неожиданно запел красивый баритон, принадлежавший молодому человеку явно не старше тридцати лет.
— Это ещё что такое? — невольно замедляя шаги, успел пробормотать Гурский, прежде чем невидимый солист начал второй куплет:
Спел бы я лихую песню
Да и выпил бы вина;
Эх, румянец — загляденье,
Эх ты, девица одна!
Макар Александрович любил народные песни и романсы, поэтому на сей раз выслушал молча, тем более что и голос был весьма хорош.
Сел бы я на пень-колоду,
Стал бы думу я гадать —
То ль жениться в одночасье,
То ль маленько подождать.
Что ты, жизнь, звенишь уныло,
Бубенцом да под дугой?
Так и ж е ж и не решился,
Свадьбу праздновал другой, —
искренне печалился неведомый молодец. Впрочем, это продолжалось недолго, и застывшему у дверей следователю не пришлось дожидаться нежданно залихватского финала:
На Руси красавиц много —
Глаз устанет выбирать;
Нам печалиться негоже
И негоже горевать.
Я б ожёг коней ретивых
Да поехал бы домой;
Ну их, девок тех спесивых,
С этой молодостью злой!
После такого горестно разудалого признания гитара жалобно тренькнула и смолкла, зато послышались отчётливые звуки шлепков, а затем грохот опрокидываемой мебели и звон бьющейся посуды. Всю эту катавасию венчал возмущённо весёлый женский визг, под аккомпанемент которого из распахнувшейся двери прямо на Макара Александровича вывалился долговязый и нескладный молодец с ярко-чёрными глазами и сладострастно-влажными, чересчур большими для узкого подбородка губами. На его смуглой, румяной и слегка удлинённой книзу физиономии играло смущённо-довольное выражение. Такое выражение обычно бывает у опытных деревенских ухажёров, которые намеренно провоцируют девок на скандал какими-нибудь непристойностями, а сами прикидываются невинными овечками.
— Убирайся вон, свинья! — закричал ему вслед звонкий женский голос. — И не смей появляться, пока не осознаешь всё свинство своего поведения!
— Чего это я свинья-то... — забормотал молодец, глянув на Гурского с таким видом, словно ища сочувствия. — Сами виноваты, Ольга Семёновна! Поставили человека на карачки, загнали в лужу, а потом ещё удивляются — ведёт себя, дескать, как свинья!
— Что-что-что? Ты мне ещё возражать смеешь? — И в дверном проёме, зашуршав подолом эффектного темно-бордового платья, возникла статная женская фигура.
Молодец предусмотрительно шмыгнул за спину Гурского, пока тот с нескрываемым интересом рассматривал старшую из сестёр Рогожиных. Она оказалась жгучей брюнеткой с безупречным овалом красивого матового лица и совершенно замечательными, как писали в старинных романах, «ищущими поцелуев губами». Глаза у неё были такими же ярко-чёрными, как и глаза её незадачливого ухажёра, но при этом искрились всеми оттенками насмешливого женского кокетства.
В своём притворном гневе девушка была столь хороша, что следователь не мог не улыбнуться, ощутив некогда привычное, щемящее душу волнение. Когда-то такое волнение сопровождало сладостные надежды, теперь же — лишь напоминало о них...
— Простите, — увидев незнакомого человека, пробормотала красавица и тут же топнула ногой на поклонника. Убирайся, Сенька, не по тебе шапка!
— Это мы ещё посмотрим! — задорно закричал тот, шумно сбегая по лестнице. — До встречи, радость!
— Проваливай, бездельник!
— Что это за тип? — вежливо осведомился следователь, поймав на себе вопросительный взгляд хозяйки дома.
— Да ходит тут женихаться... — буркнула было девушка, но тут же, видимо, вспомнив о случившемся только что, громко расхохоталась.
— А что он имел в виду, когда говорил, что его поставили на карачки и загнали в лужу?
— Понятия не имею! Привык выражаться фигурально, как приказчик из лавки, которым он когда-то был... Вы же не думаете, что это правда?
Следователь улыбнулся, покачал головой и наконец-то счёл нужным представиться:
— Макар Александрович Рурский, старший следователь сыскной полиции.
— Ольга Семёновна Рогожина, девица на выданье, — с приторной серьёзностью отвечала красавица. — Но вы, как я понимаю, не по мою грешную душу?
— Мне необходимо поговорить с вашей сестрой.
— Я так и поняла... Бедняжка Филипп! Лучше бы пропал этот несносный Сенька и хоть ненадолго оставил меня в покое! Ох, как же он мне надоел!
— Вы имеете и виду с моего поклонника? Кстати, он замечательно поёт. Могу я узнать его имя и род деятельности?
— А вы хотите пригласить его в полицейский хор? Пожалуйста, только он слишком ленив даже для роли хориста... Семён Кузьмич Николишин, то ли служащий какого-то ведомства, то ли сын новгородского купца. Впрочем, если не врёт, возможно, и то и другое. Однако не врать он не может — и это видно по его хитрой физиономии...
Говоря всё это и не позволяя Гурскому вставить ни слова, девушка вела его по длинной анфиладе комнат, закончившейся и левом крыле здания. Остановившись перед белой, изукрашенной позолоченной резьбой дверью, Ольга оглянулась на следователя, приняла серьёзный вид и негромко постучала.
— Ленок, это я. К тебе можно?
— Конечно, зачем ты спрашиваешь, — тут же откликнулся приятный девичий голос.
— Но я не одна. К тебе господин из полиции.
— Ну и входите! — слегка раздосадованно и словно бы обижаясь на подозрение в том, что её могут застать за каким-то непристойным занятием, воскликнула невидимая собеседница.
Ольга кивнула Гурскому и открыла дверь в будуар сестры. Младшая из Рогожиных проигрывала старшей в красоте, но превосходила её обаянием. Она была шатенкой, с таким же, по всей видимости, наследственным овалом лица, однако её чертам недоставало чёткости, носик был чуть менее красив, нежели у сестры, щёки — чуть более пухлыми, а очаровательные губы не имели столь совершенной формы. Да и в карих глазах сиял не задорный огонь прирождённой кокетки, а ровно струилась ласковая внимательность, сразу располагавшая собеседника.
Елена проворно спрыгнула с софы, оставив книжку на красиво инкрустированном столике, и направилась к Гурскому, заранее протягивая ему руку.
— Здравствуйте, Макар Александрович, наконец-то мне посчастливилось познакомиться с вами лично.
— А... — вскинулся было следователь, но вовремя сообразил, что младшую из сестёр Рогожиных наверняка предупредил о его предстоящем визите родственник её пропавшего мужа — Денис Васильевич Винокуров.
— Проходите, присаживайтесь, — ласково предложила Елена, пожимая руку Гурского.
— Вы не станете возражать, если я тоже посижу с вами? — тут же спросила сестра.
— Нет-нет, — покачал головой Макар Александрович, — напротив, буду только рад... — И он опустился в предложенное кресло, мельком оглядев бело-голубой будуар, обставленный изящной мебелью в стиле «рококо».
— Вам удалось что-нибудь узнать о моём Филиппе? — возвращаясь на софу и присаживаясь напротив следователя, спросила младшая Рогожина.
— Нет-с, пока почти ничего. Однако мне стало известно, что в день исчезновения вашего мужа ему в ресторан звонила какая-то женщина. Я полагаю, что этого не делала ни одна из вас? — И Макар Александрович вопросительно посмотрел на сестёр.
Обе молча вразнобой покачали своими очаровательными головками.
— И вы не представляете, кто бы это мог быть?
— Надеюсь, что за два месяца нашего брака Филипп ещё не успел обзавестись любовницей, — пожав плечами, с принуждённой усмешкой заявила Елена.
— Даже не думай об этом! — всплеснув руками, пылко отозвалась сестра.
— Но у кого-нибудь из вас имеются хоть какие-то предположения о том, кому могло понадобиться похищение господина Богомилова?
И вновь обе красавицы изобразили недоумение и растерянность, при этом глаза Елены даже подёрнулись грустной поволокой.
— Ну, хорошо, — не унимался Гурский, — но неужели за эти два дня вы не получали никаких писем или телефонных звонков? Никаких требований, угроз, предложений?
— Да нет же, нет! — воскликнула Ольга.
— Но ведь у господина Богомилова были какие-то знакомые, помимо его учёных коллег? Возможно, кто-то из них мог показаться вам подозрительным или странным?
— Странным иногда бывает только мой Семён, — заявила старшая сестра, — хотя никакие странности не отменяют его невыносимой заурядности.
— А они с Филиппом были знакомы?
— Конечно, — на сей раз ответила Елена, — в начале этого года мы с Олей познакомились с ними в скейтингзале мадам Форш, который находится неподалёку — на Мойке.
Макар Александрович был несколько озадачен — что могло быть общего у того долговязого прохвоста, который так душещипательно исполнял романсы, с молодым учёным? Дружба детства или новомодное увлечение катанием на роликовых коньках в переоборудованных для этого танцзалах? Он уже хотел задать следующий вопрос, как вдруг обратил внимание на ту книжку в бумажной обложке, которую Елена читала перед его приходом.