- Да как же так?.. – пробормотал он себе под нос. – Значит так, занчит так быстро привыкли, что вас отпускаю, как детей с продлёнки? Даже спасибо не скажете? Ну ничего… жизнь вас ещё научит, как вести себя с теми, кто может быть вам полезен.
Ученики уже ринулись к двери, не веря своему счастью, как вдруг за их спинами раздался холодный, как северный ветер, голос:
- А ну стоять. Все обратно. Сейчас я вам расскажу, откуда я знаю, сколько именно хрящевых колец в человеческой трахее...
Класс замер, словно вкопанный.
Вадим Долгих и Лёня Юдин, стоявшие ближе всех к выходу, выглядели так, будто им сейчас придётся обнимать атомную бомбу. Остальные медленно и обречённо вернулись на места.
Ярослав стоял у доски, глядя на них с видом безжалостного судьи.
- Вот теперь, детки, будет урок, который вы не забудете….
Короче, хана им. Они у меня научатся мне спасибо говорить!
Ярослав Косой произнёс свою фразу не громко – но с таким тоном, что воздух в классе будто стал гуще. Голос его прозвучал словно лязг затвора в тишине. И никто не осмелился ослушаться.
Ученики, сникнув, как побитые собаки, вернулись на места. Больше никто не смотрел на часы и не подглядывал в окно в сторону улицы, где вечерние отблески уже начинали соскальзывать с крыш.
После этого дня дети поплелись по домам, кто с опущенными головами, кто с полными слёз глазами. И что сделали бы нормальные дети на их месте? Конечно – нажаловались родителям.
- Мам, он нас заставляет сидеть на уроках до темноты! – выли один.
- Он говорит, что знает, сколько хрящей в человеческой трахее… потому что СЧИТАЛ ИХ! – вопила другая.
Но все жалобы, как сговорившись, натолкнулись на одинаковую реакцию взрослых.
- Твой учитель учит тебя больше, чем требует программа? – невозмутимо спрашивала мать, не отрываясь от крупы, которую перебирала у порога. – Так ты радоваться должен. А не скулить.
- Да, – подхватывал отец. – Лучше поблагодари его. А то останешься без головы – и не от волков. Впредь никаких жалоб. Особенно на Косого.
У детей округлялись глаза. Когда это родители стали стоять на стороне учителей?! И главное, что за странный у них у всех тон? Словно они чего-то знают… чего дети пока не понимают.
Но те, кто был посообразительней, начали догадываться. Особенно когда услышали, что отец Лёньки – солидный, седовласый человек с голосом глухим, как от старости или опыта - тихо сказал ему:
- Хватит ныть, солнышко. Лучше учись хорошо. Слушай своего учителя. Папка твой не хочет, чтобы ты отправилась на тот свет раньше него.
Лёня застыла. Как вкопанная. И долго потом смотрела на отца, будто видела его впервые. Что это он такое сказал?.. Не хочет, чтобы она УМЕРЛА раньше него?!
На следующий день в школе царила идеальная тишина. Ярославу стоило только войти в класс, как все двадцать четыре ученика взлетели на места быстрее, чем крысы, унюхавшие кошку. Никаких шепотков, никаких хихиканий.
А когда Ярослав, едва войдя, протянул руку к доске, чтобы начать очередную лекцию о выживании и точках для смертельных ударов, лица у детей стали такими серьёзными, что казалось, они пришли не на урок, а на похороны собственной беспечности.
Он читал урок, не поднимая головы, пока за окнами не погас последний отблеск закатного солнца, и ночь не разлилась по улицам города.
Когда вечер окончательно вступил в свои права, а за окнами уже сгустилась та самая тьма, в которой шорохи начинают звучать слишком отчётливо, ученики сидели в классе, словно загипнотизированные. Глаза их стекленели, а спины ныли от усталости. Но Косой продолжал говорить. Он будто вошёл в раж: голос его становился всё более проникновенным, движения – выразительнее, а темы – мрачнее.
Наконец, не выдержал Лёня, высокий и прямой, как берёзка у школы. Она подняла руку и с некоторым трепетом произнесла:
- Учитель… уже совсем темно. Нам… небезопасно будет идти домой, если вы нас не отпустите прямо сейчас….
Раньше, стоило кому-то сказать подобное – и Ярослав махал рукой: "Ладно, всё свободны". Но не сегодня.
Сегодня он прищурился, как бы задумался, а потом с такой ласковостью в голосе, от которой мороз по коже:
- Не переживайте. Всё будет хорошо.
Ученики переглянулись. Ага. Им хана.
В тот вечер Ярослав читал лекцию до восьми часов. За окнами стояла глухая ночь, по стеклу барабанил ветер, пахло гарью и сыростью.
И самое удивительное - ни одного жетона благодарности. Ни одного!
Но Ярослава это, похоже, не тревожило. Он стоял у доски, поправляя рукав и рассуждая вслух:
— Знаете, есть такая штука… Стокгольмский эффект. Чтобы вызвать благодарность, нужно сначала немного… ну, скажем так… напрячь человека. А иначе какой смысл?
Он улыбнулся.
- Ладно. Пора. Пошли, я провожу вас по домам.
Ученики замерли. Этот человек собирался сопровождать их по тёмным улицам города, где по слухам пропадали взрослые люди?
И да – он их повёл. Один за другим, как стадо овечек, возвращал каждого ребёнка прямо в руки родителей, отмечая, кто где живёт. Никого не потерялся. Никому не позволил сбиться с дороги.
А родители – в основном рабочий люд, измученный, с потухшими глазами – смотрели на это с неожиданным уважением.
– Вот это, я понимаю, учитель…, – шептали соседи. – Детей обучает, по домам провожает… не то что те старые дармоеды.
Они не знали, что Ярослав не из жалости это делал, а, чтобы подцепить ещё жетончиков благодарности. И его расчёт сработал – шестеро родителей, растроганных его «благородством», отблагодарили его мысленно и сердечно.
Так за один вечер общее число благодарностей перевалило за 50. Это был серьёзный прорыв: он получил больше за доброту, чем, когда спасал жизни в клинике.
Единственный, кто был не в восторге – это Проныра. Он всю дорогу шёл с мрачным видом, а вернувшись домой, молча сел у печки и весь вечер не проронил ни слова. Даже кашу не доел.
Да, – подумал Ярослав, – такая уж его цена за мой прогресс.
А ведь по времени урок длился всего часов пять… Но дети, привыкшие к полуторачасовым занятием и развлекательным "выживательным" рассказам, вдруг поняли, что Косой – это не просто учитель. Это – судьба. Тяжкая, местами даже проклятая.
На следующее утро Ярослав, как заведённый, примчался в школу пораньше. Но встретил его не весёлый гомон, а нахмуренный взгляд самого учителя, который вёл занятия до Ярослава.
- Косой, – сказал он, отведя того в сторону. – Я понимаю твоё рвение… Но ты забываешь одну простую вещь. Учить – это не вколачивать. Знание, как хлеб: если дать слишком много разом – подавится. Дай им время переварить.
Ярослав нахмурился. Но потом медленно кивнул:
- Спасибо. Я понял.
Только бы такой хороший план ему загубить. Ууу….
- Учитель, можете быть спокойны. Сегодня точно не стану держать класс до ночи, – с деланным благодушием пообещал Косой, ещё даже не входя в аудиторию.
Проныра, сидевший у окна и лениво разглядывав узоры инея на стекле, даже не повернул головы. Он и так знал, что брат его врёт. Вернее, что брату вовсе не интересен учебный процесс ради процесса. У него, как всегда, был свой, понятный только ему мотив.
- Уж не собирается ли он сегодня собрать новую волну благодарностей? – мысленно хмыкнул Лёха. Он слишком хорошо знал Ярослава.
И как в воду глядел.
Ровно в четыре пополудни, когда в небе донеслось протяжное и глухое «бум-бум» – это бастионные часы возвестили смену стражи, – Ярослав, стоявший у доски с мелом в руке, неожиданно расплылся в улыбке и с притворной добротой в голосе спросил:
- Ну что, может, закруглимся на сегодня? Как думаете?
Класс притих, как перед землетрясением. Молча. Ни одного шороха, ни вздоха. Лица у всех стали каменные, будто их разом залепили мукой и клеем. Они ведь не знали, чего от него ждать. Ответишь "да" – обидится, мол, уроки мои никому не нужны. Ответишь "нет" – не отпустит, будет до темноты скакать у доски, рассказывать, как правильно ломать человеку коленные чашечки.
Поэтому – молчание. Коллективное, гробовое. Как на похоронах уважаемого, но весьма опасного человека.
Но Ярослав, как ни странно, оказался сегодня на редкость снисходительным. Он развёл руками, будто прощаясь с публикой, и мягко произнёс:
- В обучении, ребята, главное – баланс. Между знанием и отдыхом, теорией и практикой, жизнью и лекцией. Вчера, скажем прямо, я дал вам немало…, а сегодня пусть мозги ваши немного проветрятся. Отдыхайте. Набирайтесь сил. Завтра продолжим.
Ученики чуть было не расплакались. Один Левка Снитков судорожно выдохнул так, будто держал воздух в лёгких с самого утра.
- Все свободны! – прогремел Ярослав и махнул рукой.
- Встать! - скомандовал староста.
- Спасибо, учитель! – хором вздохнул класс.
"Благодарность получена от Лёни Фисташкова, +1!"
"Благодарность получена от Вани Долгова, +1!"
"Благодарность получена от... (ещё 21 ученик)"
"Ну вот и славно", – подумал Ярослав, – "ещё немного – и разблокирую своё оружие. А эти сопляки всё думали, что просто вредный. Нет, ребятки. Я – стратег".
Как и два дня назад, Косой снова получил двадцать три жетона благодарности – все, кроме одного, от Лёшки Проныры. За каких-то три дня он едва не добрал сотню этих заветных жетонов, в которых сейчас нуждался, как никогда!
На руках у него уже было семьдесят три – и он почти дотянулся до цели: вот-вот откроется доступ к оружейному складу!
Проходя мимо класса, Ярослав краем глаза заметил, как в сторону школы стремительно приближался старик Ван. Его мешковатая куртка развевалась на бегу, сапоги громко хлопали по пыльной дороге, а на лице застыло выражение то ли тревоги, то ли срочности.
- Эй, старина Ван, что стряслось? – окликнул его Ярослав, выходя на крыльцо. – Не случилось ли чего с Лариской в клинике?
Мысль о возможной беде отозвалась у него острой тревогой – он уже был готов с Лёшкой мчаться домой без оглядки.