Но самое вкусное блюдо Иван приготовил уже в конце. Узнав от разведчиков, что, обнаружив одиночных бойцов на нейтральной полосе, немцы высылают группы захвата, он приказал оборудовать позиции для четырех пар снайперов. А затем выслал вперед двух полковых разведчиков. Ребята имели задачу не особо скрываться. Немцы засекли их довольно быстро и тут же вышли на перехват. Огонь снайперов был внезапен и безжалостен. Фашисты стали один за другим валиться на снег. Уцелевшие очертя голову бросились к своим. А на поле боя осталось лежать четырнадцать трупов.
Провожали снайперов, завершивших стажировку, тепло. Комдив пожал руку каждому бойцу, а Ивана обнял.
— Ты давай, младший лейтенант, не особо там засиживайся. Передохнешь — и обратно. Немцев у нас для тебя хватит, так что без работы не останешься.
Спустя несколько дней после возвращения с боевой стажировки Воробьева вызвал комбат. В блиндаже его ждали капитан Попов и еще один офицер со знаками различия дивизионного комиссара. Он тепло поздоровался с ним и заговорил:
— Ну, Воробьев, навели вы шороху. И у немцев, и у нас. Мне уже дважды звонили, просили прислать вашу команду. Молодцы. Так что принято решение организовать на вашей базе центр подготовки снайперов.
Этот центр действовал до начала наступления наших войск. За время боевых стажировок снайперская команда 239-й осб младшего лейтенанта Воробьева уничтожила девятьсот семьдесят четыре гитлеровца. На личном снайперском счету самого Ивана было записано восемьдесят три фашиста. За все это время из тридцати человек личного состава снайперы потеряли только одного. За мужество и героизм двадцать три снайпера удостоились высоких правительственных наград, а лейтенант Воробьев награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
Двое сидели, тесно прижавшись друг к другу, в крошечном окопчике передового охранения.
— Сколько времени, капитан?
Тот, к кому были обращены эти слова, зашебуршился и, накрывшись плащ-палаткой, поднес к глазам «командирские» с ярко светящимися радиевыми стрелками.
— Полчетвертого, товарищ подполковник.
На минуту в окопчике установилась тишина, потом капитан тихо прошептал:
— Наверное, прошли.
В этот момент где-то впереди раздался взрыв, следом другой, и тут же вся передовая немцев взорвалась огнем. Подполковник скрипнул зубами и выругался.
— Сглазил, черт.
Огненная вакханалия продолжалась с полчаса. Затем стрельба прекратилась. Но еще долго с той стороны доносились приглушенная немецкая речь и, время от времени, короткие, скупые очереди. Офицеры, уже добравшиеся до своей траншеи, слушали все это, нервно куря папиросу за папиросой. Наконец все стихло. Старший остервенело раздавил бычок и, глухо пробормотав: «Все, добили» — резко развернулся и, зло бросив: «Ладно, пошли», — двинулся по траншее.
Эта была уже вторая разведгруппа, которую разведка тридцать первой армии потеряла за месяц.
В землянке тускло горел светильник, сделанный из сплющенной гильзы от сорокапятки. Подполковник скинул шинель и сел за накрытый газетами стол, сцепив большие сильные руки.
— Что будем делать?
Капитан молчал. Вопрос был чисто риторическим. Готовилось большое наступление. Но нельзя наступать, не зная, что тебя ждет впереди. При подавляющем господстве в воздухе немецкой авиации рассчитывать на наши самолеты-разведчики не стоило. А сегодня провалилась вторая попытка отправить за линию фронта разведгруппу.
— Сами знаете, товарищ подполковник, разведрота только сформирована. Набрали с бору по сосенке. Боевого опыта никакого. Какие из них разведчики?
— Так учи!
Капитан насупился, но промолчал. Оба понимали, что за невыполнение задания командования армии по головке не погладят. В землянке повисла гнетущая тишина. Наконец капитан, еще сам сомневаясь, предложил:
— А если попросить помощи?
Подполковник скривил губы в усмешке.
— У Господа Бога?
— Да нет. Тут у нас на соседнем участке недавно снайперы были на стажировке. Из войск НКВД. Так они такие чудеса творили, нашим разведчикам и не снилось. Считай каждый день по нейтралке ползали, и ни один не подорвался. Как заговоренные. Да и командир их финскую прошел в особом лыжном батальоне.
Это была серьезная рекомендация. Знаменитый батальон кадровые военные помнили еще с той войны. Бойцы батальона сумели использовать против финнов их же тактику. Глубокие прорывы, дальние обходы, внезапные налеты на тылы противника. Подполковник задумался, а потом так же осторожно ответил:
— А что, стоит попробовать. Они из какого подразделения?
— 239-й отдельный батальон.
— Отлично! Это как раз в полосе нашей армии.
И они переглянулись, если и не довольно, то явно облегченно. Поскольку кроме всего прочего на этот раз возможная неудача падала уже не только на их плечи.
Спустя несколько дней подполковник рассматривал стоящего перед ним статного младшего лейтенанта.
— Ну так что, взводный, задача понятна?
— Так точно.
— Времени на подготовку операции у тебя будет мало. И мне нужен не просто язык, а офицер. Понял, именно офицер.
Спустя две недели подполковник и капитан, проводив разведгруппу Воробьева, вновь торчали в знакомом окопчике. Они просидели до самого рассвета, но все было тихо. Наконец офицеры выбрались из окопчика и ползком добрались до своей траншеи. Свалившись в нее, подполковник стянул с головы ушанку и вытер мокрую, несмотря на лютый мороз, голову. Капитан достал портсигар, раскрыл его и, протянув подполковнику, открыл рот, собираясь что-то сказать. Но не успел.
— Молчи, капитан, ради Бога молчи. Вот вернутся, тогда и поговорим, а сейчас молчи…
Разведгруппа двигалась по нейтральной полосе, утыканной минами, как еж иголками. Ползли по-пластунски, извиваясь, будто ящерицы. После нескольких оттепелей ударил мороз, сковав снег в прочный наст. Поэтому Иван надеялся, что даже если кто и проползет над миной, то ее взрыватель не сработает.
Впереди двигалась четверка группы поиска, сразу за ней группа захвата, а сзади и чуть в стороне прикрытие. Вместе с командиром вся разведгруппа насчитывала 13 человек. Чертова дюжина отчаянных парней.
Они уже проползли почти всю нейтральную полосу, когда впереди совсем рядом ударил пулемет. Все замерли. В голове младшего лейтенанта мелькнуло: «Неужели засекли?!».
Но пулемет дал несколько коротких очередей и затих. Все замерли.
Воробьев короткой командой двинул вперед поисковую группу. Спустя минуту по цепочке пришел странный доклад: «Пулеметчика нет». Иван чертыхнулся и пополз вперед.
Группа поиска взяла в кольцо отлично оборудованную пулеметную позицию, соединенную с основной траншеей широким ходом сообщения. Подползли к самому брустверу и осторожно заглянули в окоп.
У пулемета действительно никого не было. «Погреться пошел, — решил младший лейтенант, — ну что ж, устроим фрицу торжественную встречу».
Он перекинул за спину автомат и, вытащив полюбившийся еще с той войны трофейный финский нож, поудобней оперся на бруствер. В этот момент ударил пулемет. Разведчик отшатнулся. В этом было что-то нереальное. Стреляющий пулемет и… никакого пулеметчика. Наконец пулемет смолк. Иван сдвинул шапку и утер покрытое испариной лицо. Потом решительно перевалился через бруствер и съехал в окоп.
Пулемет был вморожен сошками в лед, а от спускового крючка вдоль хода сообщения тянулся шнур. Иван дал команду разведгруппе оттянуться в сторону, а сам, перерезав шнур, расположился неподалеку.
Спустя десять минут в ходу сообщения послышались шаги. Немец бежал сгорбившись, пропуская между пальцев шнур. Он то и дело останавливался и согревал пальцы. Наконец добрался до окопа. Ругнувшись, наклонился над пулеметом. Спустя минуту фриц для проверки дернул шнур, отчего пулемет выплюнул короткую очередь, и сразу немец вприпрыжку бросился назад, на ходу отчаянно потирая замерзшие руки.
Иван расслабился. Все обошлось. Но с этим любителем погреться стоило разобраться попозднее.
Через час они облазили все траншеи. Похоже, здесь стояла рота. Офицерскую землянку они обнаружили, но вот как без шума произвести захват, а потом оторваться от полутора сотен хорошо вооруженных гитлеровцев, Воробьев не представлял. И потому решил двигаться дальше.
К рассвету остановились на дневку в лесочке километрах в трех за передним краем. Недалеко виднелась небольшая деревенька. Снега насыпало столько, что нижние ветки елей пригнулись к земле и вмерзли в наст, образовав странные, почти сказочные шатры. Бойцы прорыли ходы и забрались под кроны. В такой близости от противника огонь не разведешь, поэтому хлеб и тушенку отогревали, засунув банки под ватники.
День тянулся отчаянно долго. Казалось, что природа сыграла какую-то странную шутку и сделала его длиннее ночи. Наконец солнце скрылось за кронами и стало быстро темнеть.
Разведгруппа начала выдвижение. Воробьев решил подобраться к крайним домам деревни и узнать, где немцы. Когда до околицы оставалось около сотни шагов, от двигавшейся впереди группы поиска пришел сигнал опасности. Командир пополз вперед.
— Товарищ младший лейтенант, там что-то непонятное на околице. Пятно какое-то необычное, издали не разберешь.
Первый закон разведки: непонятное — опасно, необычное — смертельно. Иван подтянул автомат, положил на него обе рукавицы, уперся в них подбородком и напряг зрение, но как ни старался, разглядеть преграду не сумел. Он выслал вперед пару разведчиков. Когда они вернулись, на ребят было страшно смотреть.
— Командир, там… ребенок. Грудничок… Животиком на забор насажен. Давно. Заледенел весь.
Когда люди немного успокоились, Воробьев приказал двоим тихонько подобраться к крайнему дому и расспросить хозяев.
Разведчики вернулись через полчаса. Сибиряка-сержанта, старшего дозора, когда он пересказывал услышанное от жителей, трясло. Фашисты приехали в деревню позавчера утром. Солдаты пошли по домам с приказом всем жителям деревни от двенадцати до шестидесяти лет прибыть на околицу с лопатами для рытья окопов. Одна молодая женщина, недавно родившая, подошла к офицеру, держа на руках завернутого в одеяло младенца, и попросила оставить ее дома. Гитлеровец молча выслушал молодую мать, а затем внезапно шагнул вперед и, выхватив ребенка, с размаху насадил его животиком на заборный кол. Мать страшно закричала и бросилась на убийцу. Стоящий рядом автоматчик застрелил ее.