«Хочу кое-что тебе показать», – заявил он. Включил свет, вылез из постели и вытащил из-под кровати жестянку от печенья. Ту самую, где хранились памятные военные вещицы: снимки товарищей, пистолет немецкого офицера и счастливый чёрный камешек из Бридлингтона, который Билли носил в кармане и который не раз его спасал. И медали его там лежали, и пустая гильза от последнего за ту войну выстрела – от предупредительного выстрела над головой немецкого солдата. Тогда неизвестного солдата, а теперь известного.
Билли разложил медали на постели перед Кристиной. «Вот Крест Виктории, – принялся объяснять он. – С виду неказистый, правда? Другие-то вон как блестят, а он нет. И ленточка простая, старенькая. Но это из-за него весь сыр-бор. Мне его сам король вручил за сражение в самом конце войны. Деревня называлась Маркуэн, от неё немного осталось. Бой закончился, дело наше мы сделали. Повсюду убитые лежали и раненые, наши и их, но больше их. Да ещё в плен мы взяли несколько десятков. И вот тут-то этот фриц и объявился. Дым рассеялся, и мы смотрим: он стоит всего ярдах в двадцати от нас. И винтовка в руке. А я ребятам говорю, не стреляйте, он-то стрелять не собирается. Мы на него глядим, он на нас глядит. И так тихо кругом, Кристина. Тишина после боя – ничего нет тише этой тишины. Никто из нас не шелохнётся, даже мизинцем не пошевелит, и он тоже. И мы молчим. Мы все будто уснули, будто нам сон снится. А потом я стреляю в воздух и машу фрицу: проваливай, дескать, ступай домой. А он мне кивает и волосы вот этак рукой откидывает. И уходит.
Это он и был, Кристина, клянусь тебе. Адольф Гитлер. Тогда в кино я на него глянул – глаза-то на экране те самые. Гитлер, он ведь смотрит не как все люди. Он будто сквозь тебя смотрит, и тот солдат-фриц в точности так смотрел. Никогда я того взгляда не забуду. И теперь что выходит-то, а, Кристина? Я ведь мог его на войне пристрелить, покончить с ним раз и навсегда. А сейчас он нас втянет в новую войну. Ты только послушай его. Помяни моё слово, втянет».
Кристина попыталась его успокоить. Это совсем не обязательно тот самый солдат, сказала она. Может, он просто похож на Гитлера. Столько времени прошло. Память – штука коварная, мало ли какие у неё причуды. И не надо голову себе забивать, а то так и заболеть недолго. Да и вообще, может, и не будет никакой войны. Никто ведь заранее не знает.
Шли недели, и Билли изо всех сил внушал себе, что Кристина права. Очень уж хотелось, чтобы она оказалась права, прямо до смерти хотелось. Вот он и старался выкинуть Гитлера из головы. Но ничего у него не получалось. Та кинохроника словно крутилась у него перед глазами. И стоило Гитлеру заговорить по радио или мелькнуть на экране, Билли тут же заново убеждался, что память его не подводит. С газетных снимков на него смотрели те же глаза, и Билли знал, что ошибки тут нет. Кристина всё силилась его разуверить, твердила, мол, быть того не может, но Билли с ней спорил, стоял на своём. В конце концов Кристина отступилась и решила зайти с другого конца.
Ну хорошо, пускай это правда, сказала Кристина. Но ведь Билли ни в чём не виноват. Он просто поступил по совести. Быть милосердным, хоть бы даже и с врагом – разве это плохо? И потом, откуда ему знать, что тот солдат, которого он спас, обернётся чудовищем? Но как ни усердствовала Кристина, Билли не давало покоя то, что он сделал. В нём едва теплилась искорка надежды, что тот фриц всё-таки не Гитлер. Да, он такой же невысокий, темноволосый, волосы со лба откидывал по-особому, но это не Гитлер. Может быть, надо послушать Кристину, повторял себе Билли. Это всё причуды памяти. Кристина правильно говорит: столько лет прошло.
Но слабенькая искорка надежды вскоре погасла. Однажды утром Билли зашёл в библиотеку, хотел что-нибудь взять домой. И заметил на полке книгу под названием «Адольф Гитлер»
Он снял её с полки и открыл. В середине там были вклеены фотографии. Билли разглядывал их, и сердце у него стучало всё чаще. А при виде одного фото оно чуть из груди не выскочило.
На военном снимке группа немецких солдат в фуражках позировала у кирпичной стены. Никто не улыбался, все смотрели прямо в камеру.
И Билли мигом узнал Адольфа Гитлера. Самый низкорослый среди солдат, он стоял с краю, держась как бы немного наособицу.
Фриц, которому Билли спас жизнь. И под фото подпись: ефрейтор Адольф Гитлер. Теперь вопросов не осталось и надежды тоже. Это был он.
Часть четвёртаяОрёл на снегу
1
Билли шагал домой с книгой в руке, и по пути ему попался привокзальный лоток с газетами. Мальчуган-газетчик выкрикивал последние новости: «Войска Гитлера вступили в Австрию! Гитлер вторгается в Австрию!»[19]
Билли так и застыл среди улицы. «Это я во всём виноват, – подумал он. – И сейчас виноват, и ещё много раз буду виноват – во всём, что натворит Гитлер». Он, Билли Байрон, мог остановить его двадцать лет назад при Маркуэне, но не остановил. Билли не сомневался, да и мало кто тогда сомневался: рано или поздно Гитлер обратит свой взор на Британию. Это лишь вопрос времени.
– Тут он в точку попал, – раздался из темноты мамин голос. Я-то решил, что она спит, а оказывается, нет. – Я к тому, что ведь это уму непостижимо. Ваш друг Билли – Билли Байрон, правильно? – он мог просто нажать на спусковой крючок. И тогда, может статься, мы сейчас не воевали бы, и папа Барни не уехал бы от нас в пустыню, и никакого Дюнкерка[20] не было бы, и Лондон не бомбили бы, и Ковентри. И столько народу бы не погибло. Ведь это Гитлер всему виной, пакостник паршивый. У нас всё ещё был бы наш дом. А у дедушки – его любимец Большой Чёрный Джек. Одна только пуля – и все эти напасти не случились бы с нами. Всего одна пуля! Эта ваша история… Ничего, если я спрошу? Не хочу показаться невежливой. Но вы твёрдо уверены, что это не выдумки? По мне, так не очень-то похоже на правду. А вы не могли бы зажечь ещё одну спичку? Спица куда-то задевалась, никак не найду. – Мама копошилась на сиденье возле меня в поисках спицы. – И когда только этот поезд тронется?
Я слышал, как открывается коробок. Дяденька попытался зажечь спичку, но та только стрельнула искрой и тут же погасла.
– Вот тебе на. Отсырели, должно быть, – проворчал он. – Эти спички надёжные, так что не беспокойтесь. – Но я всё-таки беспокоился. – А ну-ка! – Он чиркал и чиркал, и наконец, к моему огромному облегчению, спичка вспыхнула. Мама тут же отыскала потерянную спицу – та закатилась в щель между сиденьями.
Я лелеял каждую секундочку, пока горела спичка. И со страхом следил, как она прогорала. Осталась всего одна. Пусть уж дяденька рассказывает дальше свою историю. А то спичка вот-вот погаснет.
– Но это же всё по-честному, да ведь? – уточнил я. – Что там дальше было? Что случилось с Билли?
– Ещё как по-честному, сынок, – тихо произнёс дяденька. – Хотя лучше бы не по-честному. Та история стала для Билли сущим проклятием. Сидела у него в мозгу как заноза. Он никому не рассказывал о спасённом фрице, только Кристине. Но его товарищи на заводе стали замечать, что с Билли творится что-то не то. Он ходил весь сам не свой, замкнулся, видно было: что-то его гложет изнутри. Все, ясное дело, знали, что он воевал, и подвиги совершал, и насмотрелся всякого. На заводе чуть не все были такие, как Билли, – повидавшие войну и мечтавшие о ней забыть.
Дяденька тряхнул спичкой, и она погасла. Мы снова очутились в самой чёрной черноте. Но я мысленно запретил себе бояться. Лучше я буду слушать внимательно, решил я. Если уйду с головой в историю, то и темнота нипочём.
– Товарищи Билли на заводе всё понимали, – продолжал дяденька, – или думали, что понимают. Они, как и Кристина, из кожи вон лезли, чтобы его ободрить. Но многие отступились – да так, пожалуй, было и к лучшему. Он каждое утро приходил на завод, делал свою работу, вечером возвращался к Кристине. Но всё время его преследовала мысль о том, что он совершил или, точнее, не совершил. Ни на минуту его эта мысль не покидала.
Он больше об этом не заговаривал даже дома, всё держал внутри, ушёл в себя, а между тем с каждой неделей, с каждым месяцем новости из Европы делались всё хуже и хуже. Что ещё натворит Гитлер? Куда ещё он вторгнется? Когда настанет наш черёд? Все кругом только о том и толковали. И все подмечали, как переменился Билли. Он словно в скорлупе спрятался. Держался отстранённо на заводе и с друзьями, даже с Кристиной сделался как чужой. Не шутил насчёт «кислых деньков». Они с Кристиной перестали ходить в кино, да и вообще редко куда-то выбирались. Он даже рисование забросил, к альбомам и не притрагивался. Кристина знала, что это очень дурной знак. Ведь рисовать-то он просто обожал. А теперь вот разлюбил. Вся жизнь превратилась в «кислые деньки», и, казалось, Билли никогда уже не найдёт в себе сил оправиться.
Кристина, однако, не сдавалась. Она надеялась, что однажды Билли сумеет обуздать свою хандру, что он снова станет прежним Билли, которого она любила, который её когда-то спас. Потому что в глубине души он таким и остался. Много лет назад этот прежний Билли поступил по совести. А сейчас он из-за своего поступка страдает и мучается виной.
И вот в сентябре тридцать восьмого года – каких-то пару лет назад, а будто бы вчера – наш премьер-министр мистер Чемберлен отправляется в Баварские Альпы, в местечко Берхтесгаден, повидать мистера Гитлера в его резиденции под названием Бергхоф. И там мистер Чемберлен делает всё возможное, чтобы договориться с мистером Гитлером. Помните? Нынче-то мы сообразили – да и тогда неплохо бы сообразить, – что с дьяволом договориться невозможно. Но наш мистер Чемберлен возвращается домой, весь довольнёшенек, размахивает бумагой и объявляет на весь свет, что всё тики-так. Они с герром Гитлером всё уладили. «Я привёз вам мир», – говорит нам мистер Чемберлен