Настолько, насколько вообще могут кого-то любить в нашей среде.
Н-да уж…
…Мы с ним познакомились, в общем-то, случайно.
У него на фирме в который уже раз проворовалась очередная девица, заведовавшая отделом рекламы.
Вот он и – замучавшись, видимо, их нанимать, обучать и выгонять, – попросил знакомых порекомендовать «какое-нибудь надежное рекламное агентство, с хозяином которого можно договориться, чтоб не платил моим сучкам откаты».
Агентство оказалось моим.
Договорились, что «сучкам» платить не буду.
И ему, извините, хорошо, и мне больше достанется.
Вот и познакомились…
А потом и затусовали вместе.
Ему понравилась наша компания веселых и вполне себе разнокалиберных подонков.
Байкеры.
Рейсеры.
Пара-тройка мрачноватого вида ребят из серьезных фанатских «фирм».
Рекламщики.
Какие-то полубезумного вида специалисты по пространственному и ландшафтному дизайну.
Прожженные и пропахшие цинизмом и табаком журналюги из «ящика».
Окончательно очумевшие от ежедневных финансовых игр брокеры и всякие прочие трейдеры.
Рок-музыканты.
Владелец кошачьего питомника.
Один вроде как поэт, стихов которого, правда, никто и никогда не слышал.
Честно говоря – и не хотелось.
Пара-тройка вполне себе долбанутых бывших физтеховцев.
Все, кстати, как на подбор, бывшие кандидаты и доктора наук, по нынешним паскудным временам срочно перековавшиеся в продавцов компьютерной техники и прочего программного контрафакта.
Словом – всякой твари по паре.
Только геев не было.
Не приживались.
Не наш стиль.
Зато девиц всегда вокруг нас крутилось – хоть отбавляй.
В основном, конечно, – студентки, модельки, актрисульки из столичных театров и прочие искательницы всевозможных приключений на свои хорошенькие задницы.
Надоедливые и нудные – изгонялись.
На их место тут же стройными рядами вписывались новые претендентки.
Благо, красивых девчонок в Москве, слава Богу, куда больше, чем в каком-нибудь хваленом Париже.
Бывал я в этом Париже, и не раз, знаете ли.
Помойка и есть помойка.
Грязь.
Окурки горками на тротуарах, между кучками аппетитно пахнущего собачьего говна.
Парижане, понимаете ли, – очень любят собак.
Бумажные кульки.
Грязная, вонючая Сена.
Сплошной генетический мусор на улицах.
Будто ты не на родине Рембо, Бодлера и Луи Арагона, а в каком-нибудь сраном Тунисе.
Парижанки?
Да, ухоженные.
Да, с хорошо прорисованными мордочками.
Но до наших им – как до небес.
Или, точнее, – до Пекина, если путешествовать до этого города строго в указанной в поговорке позиции.
А по-другому – никак…
Кстати, справедливости ради, кое-кто из девиц в нашей компании – приживался. А одна, самая язва, даже умудрилась стать почти непререкаемым авторитетом.
Ее, по-моему, даже наши крутые футбольные хулиганы слегка побаивались.
Только это – уже совсем другая история…
Но и на этом фоне Боря умудрялся выделяться и постоянно оказываться в центре внимания.
Легко и свободно рассуждал обо всем на свете.
Смешно шутил.
Не задумываясь, сорил деньгами.
Не обидно и как-то не пошло хлопал ладонью по затянутым в кожу и джинсу хорошеньким девичьим попкам.
Не отказывался и от запускаемого порой косячка.
А однажды даже умудрился вогнать в глубокий ступор ребят из известной рок-группы: отобрав у одного из них гитару, выдал на ней такое, что бедный парень неожиданно для себя понял, что данным инструментом владеет на уровне пытающегося говорить по-английски среднемосковского пэтэушника…
А еще Боря, единственный в нашем кругу, неизменно появлялся на всех вечеринках в хорошем костюме и галстуке.
И не потому, что этого требовал его социальный статус, – плевать он на него хотел. Просто ему так больше нравилось.
И плевать он хотел на то, что у нас это «не принято»…
В общем – жил человек в свое удовольствие, всем нравился, а если кому и не нравился, то самого Борю это – ну, нисколечко не волновало.
А потом от него ушла жена.
Никчемная, в принципе, барышня.
И Боря неожиданно – поплыл.
Даже нет, не так, не «поплыл».
Просто начал осыпаться.
Кусками.
Блоками.
Как осыпается слепленный ребятишками из мокрого песка и гальки красивый домик на каком-нибудь крымском пляже.
Солнце палит, песок высыхает, домик осыпается.
Рушится.
Не сразу, но очень быстро…
…Сначала Боря запил.
Нет, не вглухую, не люто, как запивают время от времени мужики в русских деревнях.
И не истерично, с визгом, с ненавистью к миру, с неизбывной любовью и жалостью к себе, драгоценному, как любит уходить в запои не очень-то, врать не буду, мною любимая столичная интеллигенция.
Нет.
Просто его ежедневная норма алкоголя неожиданно резко выросла.
До вполне себе умопомрачительных размеров.
Я бы, наверное, умер.
Но это – только сначала.
Потом на его всегда элегантных костюмах и галстуках стали появляться подозрительные сальные пятна, а в его обществе – подозрительно сальные девицы.
Потом он как-то неожиданно обрюзг.
А потом у него начались проблемы на работе…
Удивительно, но наша, в общем-то, отнюдь не сентиментальная компания не раз пыталась ему помочь.
Пытались найти мужику пару – одна из наших девчонок даже прожила у него пару недель.
Правда, без толку.
А я созвонился с его бывшей женой Катей.
Встретились.
– Почему? – спрашиваю я.
– Потому, – отвечает она.
И, подумав, добавила:
– Не твое дело.
А ведь и действительно, не мое, думаю.
Допила кофе – и ушла.
И зачем, спрашивается, приходила?
На меня, что ли, посмотреть?!
…Через некоторое время его устали «спасать» и просто прекратили звать в нашу компанию.
Потому как – бесполезно.
А вам самим интересно было бы видеть перед собой еще совсем недавно блестящего мужика, который не может связать двух слов еле ворочающимся языком?!
А если и связывает, то несет такую чушь, что становится тошно жить, и уши, просто как в самолете, закладывает?!
Я, правда, как-то умудрился поймать момент, когда он был почти что в сознании, и попытался вытащить его на «серьезный разговор».
Так.
Напоследок.
Можно сказать – просто для очистки совести.
Мы сидели в одном из моих любимых ресторанчиков на Лубянке, в «Хардкоре», и пили хорошее красное вино – мне удалось убедить его отодвинуть в сторону тут же заказанную бутылку виски.
– Борь, – спрашиваю, – ты хоть понимаешь, что разваливаешься?
– Понимаю, – кивает.
– Ну, так зачем тогда?!
Он как-то странно усмехнулся и неожиданно посмотрел на меня совершенно трезвыми и безжалостными глазами.
– Просто я ее люблю. Тебе этого не понять…
После чего его зрачки обрушились внутрь себя, и он начал безостановочно глушить виски стаканами.
А я – ушел.
Это было слишком тяжело и неправильно.
Да и не нужен я был ему тогда, по большому-то счету…
…Потом он потерял бизнес.
Партнерам стало невмоготу удерживать от распада впадающего время от времени в ступор генерального директора.
Пару раз парни видели его выпивающим с бомжами у Ленинградского вокзала.
Потом он пропал окончательно.
…Прошло пару лет.
Мы сидели в «Метелице Спортленд» и пили пиво в ожидании трансляции очередного матча Лиги Чемпионов.
В нашем пабе что-то случилось с «тарелкой», вот и пришлось переместиться.
Обсуждали, сумеет ли пробиться на следующий год в Лигу Чемпионов, слава Богу, начинающий медленно и мучительно возрождаться родной московский «Спартак».
Словом – убивали время.
Впрочем, как и всегда.
И вдруг Руслан говорит, что недавно видел Бориса.
Трезвого.
– Как он?! – спрашиваю.
– Знаешь, – медлит, – я не понял… Боря, он же еврей?
– Судя по фамилии, еврей, – смеюсь. – Не Сидоров, в конце концов. Найман. А так – хрен его знает.
– Просто он, – говорит Руслан, – с попом был. Ну, в смысле, с батюшкой. На скамейке в скверике сидели. Я подошел, поздоровался. Хотел узнать, что там, как. Так он, вроде, крестился недавно. Сначала в больнице долго лежал, лечился, а потом – крестился. Сейчас куда-то под Псков уезжает. В монастырь. То ли послушником, то ли сразу монахом – я так и не понял…
– Ни фига себе! – говорю.
Я действительно не мог представить себе Бориса в монашеской рясе.
Впрочем, года три назад я его и спивающейся развалиной не мог себе представить.
Такой блестящий мужик был…
А еще где-то через года полтора я неожиданно встретил Борю сам. В одном из своих любимых пивных баров на Смоленке. Я туда обычно сваливаю на время, когда компания в пабе начинает меня по каким-то причинам напрягать.
Так – тоже бывает.
Ага.
Хорошо еще, что нечасто…
Короче, встретил.
И, слава Богу, – не в рясе.
Во вполне цивильных джинсах и свитере.
– Привет, – говорю.
– Привет, – отвечает.
Глаза улыбаются.
Взгляд вполне трезвый, осмысленный.
Слава тебе Господи.
Выяснилось, что он действительно год с небольшим прожил в каком-то монастыре под Псковом.
Потом ушел.
Не понравилось ему там что-то.
Что – не знаю, не сказал.
Но что-то не понравилось.
Сейчас продает квартиру, пытается выбить из бывших партнеров какие-никакие деньги и куда-нибудь уехать из Москвы к чертовой матери.
Здесь ему теперь нравится еще меньше, чем в монастыре.
Чем будет заниматься – еще не решил.
В раздумьях.
Выпили еще по кружке, обменялись телефонами и попрощались. Мне надо было бежать на очередную встречу.
Рекламщика, как и волка, – ноги кормят.
Преимущественно…
Борины партнеры оказались в меру порядочными людьми, и какие-то, пусть и сравнительно небольшие, деньги он с них все-таки получил.