В смысле, мне хорошо.
Как другим – не знаю, характер у этого парня – совсем даже не сахар. С одной стороны он человек крайне жесткий, с другой – настолько же ранимый.
Такое вот, блин, единство и борьба противоположностей.
Бывает.
Причем, если ему что-то не по душе – никогда прямо не скажет. Будет молчать, дуться.
Прямо как девочка.
Если, конечно, подобного рода определение может подойти почти двухметровому гиганту с грубым, обветренным лицом и прозрачными неулыбчивыми глазами цвета темного бутылочного стекла.
У Сереги – другие достоинства.
В горах, да и просто по жизни, он абсолютно надежен, и мне это в нем откровенно нравится.
Что ему нравится во мне – не знаю.
Наверное, то, что я стараюсь ни при каких обстоятельствах его не напрягать.
Он это ценит.
А так – нам хорошо вместе, прежде всего оттого, что в походах мы преследуем абсолютно разные цели.
Его интересует процесс, физические нагрузки, вершины.
Меня – конец перехода, усталость в натруженных ногах, неожиданное чувство освобождения, когда сбрасываешь наконец-то с плеч надоевшие до смерти лямки тяжелого рюкзака.
И, естественно, основная цель моих «выходов» – это даже не столько горы, сколько верховья горных рек, где водится мой самый излюбленный рыболовный трофей – «царская» ручьевая форель, достойнейший соперник для любого, хоть раз в жизни державшего в руках спиннинг или нахлыстовое удилище.
Вот, исходя из этой разницы интересов, мы свои вылазки и строим.
Пробиваемся, насколько это возможно, на «Уазике», потом идем пешком. Когда приходим в намеченное заранее место, ставим базовый лагерь.
А дальше – по интересам.
Он – по горам лазить, я – вдоль берега спиннингом махать, с камня на камень перескакивая.
Вечером встречаемся, готовим ужин, обмениваемся впечатлениями.
Да и днем стараемся находиться в зоне досягаемости портативных раций, время от времени посылая друг другу сигналы, что все в порядке.
Мало ли что…
Горы шутить не любят.
Вот и в тот раз…
Я тогда только-только к этому ручью хоть как-то приспособился.
Уж очень необычный рельеф, фактически без «обраток».
Да и вода высокая.
С поверхности форель брать – напрочь отказывалась.
Пришлось снимать «сбируллино», ставить «мокрую» муху и огружать ее как следует.
Через некоторое время начались осторожные поклевки.
По впечатлению – прямо «со дна».
И тут – защелкал сигнал вызова.
Я выматерился.
Вынул, балансируя на камне, рацию из кармана.
– Да, – говорю, – слушаю. Что случилось?
– Херня, – отвечает, – случилась, Дим…
И замолкает.
Голос – внешне спокойный, но чувствуется – только внешне.
Серега в горах – парень опытный, куда опытнее меня.
Альпинист, мастер спорта.
Зря такими словами разбрасываться не будет.
– А поподробнее? – спрашиваю.
– А поподробнее, – говорит, – голую скалу видишь?
– Вижу, – отвечаю. – С полкилометра выше меня по течению…
– Ага, – констатирует удовлетворенно. – Вот я как раз под ней и валяюсь. Ничего серьезного, но ногу, кажется, все-таки сломал…
– Твою мать, – выдыхаю обессилено.
А что тут еще скажешь?
Мы сюда два полных дневных перехода шли.
А до этого почти четыре часа от ближайшего егерского кордона на «Уазике» пробивались.
Не ближний свет.
«Уазик» нас, кстати, – только через неделю там ждать будет.
Внизу.
На контрольной точке.
Значит – пешком…
Сначала туда, потом обратно.
За ним, с помощью, которую еще найти надо…
Ой, мама…
– Сейчас, – говорю, – выхожу к тебе. Жди.
А что делать?!
Когда я его нашел, он улыбался бледными от боли губами.
– Херня, – говорит, – Дим. Я кажется, ошибся. Ты, конечно, посмотри, но перелома, похоже, нет. Вывих сильный, растяжение – имеют место быть. А кости вроде целы, напрасно я паниковал. Если так – то идти смогу, а это главное…
Киваю, соглашаясь.
Мне, конечно, – два рюкзака тащить, да и его самого время от времени.
Но это проще, чем вниз-вверх бегать, да еще за идиота этого переживать: как он там, один в лагере…
А если что не так?!
Бррр…
– Ты, – спрашиваю, – откуда летел-то?
Руку поднял, показал на уступ прямо над нами.
Я прикинул – метров двадцать будет.
Чтоб для городского человека было понятно – примерно шестой этаж.
Это если в доме потолки высокие…
Хорошо, что кусты внизу, а не осыпь.
Или, того хуже, – обломки какие острые. Участок реки-то скалистым можно назвать…
– Ну, ни хрена себе, – вздыхаю.
– А ты как думал, – улыбается.
Угу.
Ты б на себя в зеркало посмотрел, думаю.
На лице – ни кровинки…
Посмотрел его ногу – кости, вроде, и вправду целы.
Но вывих такой, что…
А-а-а…
Махнул рукой, взялся поудобнее за ступню.
– Терпи, – говорю.
Он губу прикусил, кивнул.
Я примерился, дернул.
Как он не заорал – до сих пор не понимаю.
Отдышались.
Я ему ботинок аккуратно ножом подрезал, снял.
Содрал носок.
Нда, опухло серьезно…
Достал из нарукавного кармана штормовки пузырек с йодом и бинт, сделал «сеточку», потом перетянул покрепче.
Он – опять не кричал, только стонал сквозь зубы.
Да капли пота на лбу выступили.
Крупные.
Я засунул себе в рот две сигареты, прикурил, одну ему в зубы вставил.
Подымили.
– Ну что, – говорю, – пойдем?
– Пойдем, – кивает.
До лагеря добрались уже в сумерках. Он, по-моему, пару раз терял сознание от боли.
Но – дошли.
Я сбегал на речку, притащил свой спиннинг, рыбацкий рюкзачок и дохлый, врать не буду, улов.
Наловился.
Ага…
Приготовил ужин.
Заставил его съесть миску гречневой каши и напоил сладким чаем.
Ночью он несколько раз, забываясь, стонал от боли, но утром выглядел уже почти прилично.
Даже опухоль на ноге чуть-чуть спала.
Значит – все правильно делаем.
Собрал лагерь, распихал все по рюкзакам, еще раз осмотрел его ногу, новую «сеточку» йодом нарисовал, перебинтовал.
– Значит так, – говорю, – Серег. Играем с тобой в Чебурашку и крокодила Гену. Помнишь: «Я понесу вещи, а ты понесешь меня»?
– Помню, – усмехается. – Посох мне вырежи, так легче будет…
– Посох, – вздыхаю, – это само собой…
Тронулись.
Несмотря на то, что шли вниз, а не вверх, до вечера сделали только половину дневного перехода.
Да еще и нога у него опять опухла.
Беда.
Палатку ставить не стали, я по-быстрому сварил ужин на костерке, потом засунул его в спальник, залез в свой и моментально отрубился.
Устал.
За ночь опухоль на его ноге опять спала.
Да и сам он сказал, что спал почти нормально, на удивление.
Я сбегал, умылся в ручье, мы позавтракали и пошли дальше.
…Видимо, мы немного ошиблись с выбранным темпом.
Да и, к тому же, чем ниже мы спускались, тем сильнее припекало жаркое южное солнце.
Короче, к обеду вымотались так, что на ногах не стояли.
Правда, прошли – прилично, даже местность почему-то не очень знакомой показалась.
Решили, что – хорош.
Нашли живописную полянку рядом с древним, на удивление отлично сохранившимся дольменом, я кое-как разбил что-то похожее на лагерь, развел костерок, сбегал к реке за водой.
– Как ты, Серый? – спрашиваю.
– Да вроде ничего, – отвечает. – Только устал как собака на одной ноге-то скакать…
– Понимаю, – говорю.
– Да херня, – отмахивается. – Тут-то уже – дойдем. Какие проблемы. Вот, помню, нас однажды на Эльбрусе буран прихватил…
– Слышь, – смеюсь, – «буран». Ты меня со своей альпинистской братвой не путай. Я в ваших делах – чайник чайником…
– Да нет, – улыбается, – ничего, нормально держишься. А давай, кстати, водки выпьем! У нас же осталась, так какой смысл ее дальше вниз тащить. Да и мне «обезболивающее» лишним не будет.
– Давай, – киваю. – Сейчас только пожрать приготовлю…
– Угу, – соглашается.
Процесс готовки, правда, немного затянулся.
Пока я перекурил, пока палатку как следует закрепил, пока то да се.
Короче, к тому времени, как я разлил «по первой», уже начало смеркаться.
Там, наверху, на заснеженных склонах еще царил яркий, чуть по-вечернему розоватый свет, а здесь, в лесистой долине, уже вовсю наваливалась плотная южная темнота.
Потрескивал, рассыпая искры и высвечивая багровыми бликами высящийся рядом с палаткой древний дольмен, задумчивый вечерний костер.
Шумела перекатами шальная горная речушка.
Дымился, остывая, котелок с заваркой.
Хотелось поговорить.
Но сначала – выпили.
Отдышались, задымили сигаретами.
Он поуютнее устроил рюкзак за спиной, закинул руки за голову.
– А вот интересно, – говорит, – Дим, ты ж вроде историк по образованию?
– Да нет, – отвечаю, – филолог. А какая на хрен – здесь и сейчас – разница?!
– Большая, – вздыхает. – Видишь дольмен этот?
– Вижу, – жму плечами. – И что?
Он опять вздыхает:
– А вот был бы историк, рассказал бы, кто, когда и зачем эту херню здесь построил. Веришь или нет, но я их за свою жизнь столько здесь, на Кавказе, перевидал – всегда интересно было…
– На этот, – смеюсь, – вопрос, тебе, Серый, боюсь, и вполне себе профессиональный историк ничего не ответит. А если и ответит, то верить ему – ну, совершенно не стоит. Потому как ученые до сих пор спорят. А по-русски говоря, гадают на кофейной гуще: на кой ляд древние люди эти каменюки друг на друга ставили. Все, что известно, – верхний неолит. Культура так и называется – «культура дольменов». А что, зачем и почему – непонятно. Кто-то говорит – древние святилища, кто-то – могилы. А как было на самом деле – да кто ж его знает…
Серега хлопает себя по карманам.
Выуживает из бокового новую пачку сигарет, задумчиво вертит в руках.
– Да, – вздыхает. – Верхний неолит – это ведь поздний каменный век? Я, когда в Долгопу по молодости поступал, думал – физика самая сложная и интересная наука. А человек, оказывается, – и сложнее, и интереснее…