А для меня книги — живые, и то, чем Пелевин занимается в последнее время, — труположество.
Некрофилия.
Не хочу…
…Фикус в горшке не поливали уже, наверное, пару недель. Странно, у него же вроде домработница…
Или выгнал?
Там же, в горшке — несколько бычков.
В том числе пара «беломорин».
Привет славному городу Амстердаму.
Не знал…
Свитер на кресле.
Само кресло, кстати, — дико неудобное, с резными деревянными ручками и очень прямой и жесткой спинкой.
А ему нравилось.
Музыкальный центр.
Интересно, а что он слушал?!
Тьфу, говно какое…
Книжные полки.
Так, ну это — от родителей.
У него папа профессором МГУ был.
А вот это уже сам покупал.
Браун, Поланик, Хелл, Коупленд, Мураками.
Джентльменский набор.
Часть — даже не читанные.
Грустно им, наверное.
Ага…
…И вообще — сумеречно в комнате.
Плохо.
На полке, рядом с томиком Кастанеды — черно-белая фотография молодой красивой женщины.
Ирка…
— Знаете ее? — спрашивает капитан из-за спины.
— Знал, — отвечаю. — Это Ира Кондратьева, в прошлом — директор нашего Свердловского филиала. И его первая и единственная любовь. Она умерла лет восемь назад. Рак. Поздно спохватились. Ничего сделать было нельзя. Старики этой гадостью могут долго болеть, а молодые — в момент сгорают. Вот и она. За три месяца…
— Понятно, — говорит.
Да что тебе тут может быть «понятно», думаю.
Молчу.
Иду дальше.
— Может, — говорит со вздохом, — они сейчас и встретятся, кто знает…
Я только головой покачал:
— Знаешь, — говорю, — капитан. Я всегда себе с ужасом представляю все эти фенечки, типа «встречи на небесах». Люди, похоже, вообще не думают, когда так говорят. Это ж — ужас ужасный. И он за годы так изменился, что она его не узнает. Да и она в его воспоминаниях, наверняка, совсем другой стала. Совсем не такой, какой при жизни была. Так что — ну его на фиг…
Он помолчал.
Потом опять закурил сигарету.
— Интересный, — говорит, — у вас взгляд на вещи, Дмитрий. Нестандартный. У меня от таких взглядов — мороз по коже…
— Капитан, — смеюсь, — ты же не барышня, еще и не такое в жизни повидал. Человек в каждый период жизни — разный. Помнишь, кто «остановить мгновенье» от Фауста требовал?!
— Нет, — хмурится.
— Дьявол, — говорю, — сатана. Понимаешь, почему?
Он некоторое время молчит.
Пепел стряхивает.
В тот самый горшок с фикусом, кстати.
Забрать, что ли, отсюда, этот фикус?
Жалко бедолагу.
А сколько ему еще всего веселого предстоит…
— Кажется, — кивает на труп, — догадываюсь…
— То-то и оно, — вздыхаю. — Ладно, пойдем дальше…
— Пойдем, — соглашается.
А вот и моя фотография.
Точнее, наша с Ростиком.
На рыбалке.
Стоим, смеемся…
— Это вы где? — капитан спрашивает.
— Под Астраханью, — отвечаю. — Рыбак он был знатный. Один из лучших…
— Вот оно что, — вздыхает. — Я сам туда каждый год езжу. Под Харабали…
— Для меня, — киваю, — рыбалка вообще как наркотик. Как только свободные выходные — сразу или в Дельту, или в Карелию…
— Согласен, — кивает. — Только для этого деньги надо иметь.
— На это пока хватает, — кривлюсь.
— Завидую, — усмехается.
Я только плечами пожал.
— Все, — говорю, — капитан. Ничего особенного не разглядел. Кроме гильз от травки. Не знал, что он начал покуривать…
— Ну, это фигня, — морщится. — А больше ничего?
— Ничего, — говорю.
— Жаль, — вздыхает. — Но все равно спасибо. Если что, я позвоню. И вы звоните, если вдруг что интересное услышите. Он ведь вам, судя по всему, не чужой был…
— Да в последнее время, — тоже вздыхаю, — уже почти что чужой. Все реже и реже виделись. У него своя жизнь, у меня — своя…
— Так часто бывает, — говорит.
Я на него с интересом глянул.
— Первый раз, — говорю, — на моей памяти мент свидетеля утешает. На тему, что тот уж не совсем неправильно жизнь свою ведет. Спасибо…
— Вам спасибо, — улыбается. — И до свидания. Мы вас, наверное, все-таки вызовем. Когда в бизнесе его ковыряться будем.
— Да нет проблем, — опять жму плечами. — Приду. А пока — всего доброго…
Вышел из квартиры, спустился на лифте, прошел ограждение, закурил.
Дождь.
Со снегом.
Мокро, холодно.
А по двору дети носятся.
А что им?
Уроки сделали…
Собака, вон, ковыляет, на трех лапах.
Четвертая поджата.
Бедолага.
Прямо как тот фикус.
Вот же ж, блин…
…Я водителю махнул, чтоб подождал, сел на скамеечку.
Сижу, дымом давлюсь.
А ведь смерть, думаю, это очень просто. Это когда пробегающий мимо ребенок бежит дальше.
Но уже без тебя…
…Докурил.
Встал, отряхнул снег с дубленки.
И медленно пошел в сторону машины.
Да, думаю, с Машкой сегодня в ресторан ужинать не стоит идти.
Только настроение испорчу.
И ей, и себе…
Фанатка
Номер в мобильном телефоне не определился, но трубку я все-таки взял.
Мало ли что?
Ведь часто бывает, что кто-то из нужных людей или просто добрых знакомых звонит откуда-нибудь с обычного городского номера.
Или «сим-карту» новую поставил.
Обычное дело.
Поэтому на звонки я отвечаю всегда. Потому как, если человек знает мой номер, — имеет право рассчитывать на ответ. Абы кому не даю.
Ну, если уж быть совсем честным, — почти всегда.
Иногда я не отвечаю.
Но это только в том случае, если четко знаю, КТО звонит. И именно его в настоящий момент времени я слышать, ну, совершенно не хочу.
А так…
Короче, поднимаю трубку:
— Да, я вас слушаю…
— Дмитрий?! Извините — Дмитрий Валерьянович?
— Он самый, — отвечаю. — А в чем дело?
— Это, — говорят, — вас из МЧС беспокоят.
— Откуда-откуда? — переспрашиваю.
— Из МЧС, — уточняют. — Спасатели, в смысле…
Я аж задохнулся.
— Так, — говорю. — А теперь быстро и четко — с кем из моих что случилось?! Подготавливать меня и нести утешительную хрень не надо. Я мальчик взрослый. Только информацию и как можно четче и короче. Машка разбилась?! Где она?!
— Да вы не волнуйтесь, — успокаивают. — С вашими вроде все в порядке. И с родными, и с близкими. По крайней мере, у нас никакой негативной информации нет. Просто нужен ваш совет и, возможно, помощь…
У меня от сердца отлегло.
Выдохнул, что называется.
У Машки этим вечером как раз какая-то особо сложная гонка…
— Спасибо, — говорю. — Вот только о помощи просить не нужно. Такая организация, как ваша, помощи не просит. Требует. И правильно, кстати, делает…
— А вот за это спасибо, — отвечают. — Тогда, раз уж у нас с вами такой консенсус вырисовывается, не могли бы вы немедленно подъехать к Экспоцентру. Именно немедленно. Ситуация того требует, простите. Причем, настоятельно. Мост там пешеходный знаете?
— Знаю, — говорю. — А что случилось-то?
— Приедете, все объясним, — хмыкают. — По телефону долго и ни к чему. Да, кстати, там оцепление. Скажите номер и марку машины, чтоб пропустили.
— «Лендровер Дискавери». Цвет — мокрый асфальт. Номер такой-то.
— Спасибо, — говорят, — принято. Когда вас ждать?
— Да минут через пятнадцать-двадцать, — отвечаю. — Я еще водителя не отпустил.
— Это в полвторого ночи? — удивляются.
— Работа у него такая, — жму плечами. — Оплата его устраивает…
На другом конце провода хмыкают.
— Хорошо. Ждем…
И трубку повесили.
…Когда мы с Вовкой подъехали к этому мосту, там, и правда, оцепление стояло, хоть и жидкое.
Менты.
Пропустили — без звука.
Вылез из машины, ко мне тут же подходит какой-то мужик в гражданке.
— Дмитрий? — спрашивает.
— Он самый, — отвечаю.
— Пойдемте. Вас ждет полковник Воронин…
И рванул скорым шагом, чуть ли не бегом.
Я — за ним.
Ладно, думаю, посмотрим на этого полковника…
Он оказался тоже в гражданке.
Большой, жилистый.
С холодными глазами профессионального убийцы.
Фига себе, думаю, спасатель…
Но он мои сомнения довольно быстро развеял.
Просто протянул руку и представился:
— Полковник Воронин. Федеральная служба охраны.
— Здрасьте, — говорю. — А зачем тогда эмчеэсовцем представлялись?
Он только плечами пожал.
— Звонил вам не я, — говорит. — Просто пока вы ехали, руководство операцией передали мне. Ситуация немного изменилась, понимаете ли…
— Вот здорово, — хмыкаю. — А что это за операция такая? И какое к ней отношение имеет, извините, моя скромная персона?
…Я до этого момента думал, что про русский мат все знаю.
Не первый год на свете живу.
И не только в столице.
По провинциям всеразличным помотаться пришлось и с чиновниками пообщаться разнокалиберными.
Да и по рыбалкам поездил.
По таким деревням, где матом не ругаются, а разговаривают.
Ан нет.
Век живи — век учись.
Жалко, диктофона с собой не было.
Времени бы на расшифровку не пожалел…
Когда он проматерился и закурил, глаза у него стали заметно светлее.
И даже, я бы сказал, — добрее.
Если к таким глазам вообще применимо подобное определение.
— Вон там, — говорит, немного успокоившись, — на перилах моста сидит ребенок. Дитятко, блядь. Девятнадцати лет от роду. И собирается кончать жизнь самоубийством. А папа у этого дитятки…
И называет фамилию.
Тут даже я присвистнул с уважением.
— Здорово, — говорю. — Хороший мальчик. Или девочка. И что ваше ведомство здесь делает, мне тоже, вроде как, стало понятно. А вот что здесь делаю я, не объясните идиоту?
— Объясню, — усмехается. — Тебе такой рок-коллектив знаком?
И произносит название группы.
У него, кстати, — неплохо получается.
Конферансье, блин.
— Знаком, — говорю, — естественно. Даже дружим. Я этого, в общем-то, и не скрываю…