И только сейчас я понимаю, что оставила свой пояс в той сторожке. Это осознание снова взбаламучивает мои чуть успокоившиеся мысли. Дрозил… Я чувствую, как к щекам приливает жар, и злюсь на себя. Позор какой.
— Меня схватили, — коротко поясняю я, стараясь не смотреть на братьев.
— Ты в порядке? — спрашивает кто-то из младших. Их голоса сливаются в один.
— Да, мне удалось сбежать, — говорю я и виновато добавляю: — Вот только я не принесла вам ничего. Простите. Орки всё забрали.
— Это ничего! — наперебой начинают успокаивать меня братья. — Главное, что ты цела!
И только Эрих смотрит на меня настороженно. Он не говорит ни слова, но его пристальный взгляд заставляет меня поёжиться. Он что-то заподозрил?
Я отхожу к костру, пытаясь унять дрожь в руках. Всё это слишком странно. Неправильно. Я должна забыть, что случилось там. Вот только, кажется, я всё ещё ощущаю прикосновения орка на своей коже. И от этого хочется выть не то от стыда, не то от какого-то другого, неведомого чувства.
Глава 6
Дрозил
Я сижу в углу, прислонившись к стене, и думаю о ней. Смотрю на льняную верёвку на своём запястье — пояс Берты. Я так и не смог просто избавиться от него. И когда это началось? Когда эта рыжеволосая бестия успела влезть мне в голову? Я вспоминаю, как она вырывалась, когда я поймал её на рынке. Вспоминаю, как её лицо вспыхивало румянцем от одного моего прикосновения, как она пыталась скрыть смущение за грубыми словами. Это было забавно. И мило… Да чтоб меня.
Я бью себя ладонями по щекам, чтобы хоть немного прийти в себя. Мои парни, переговаривающиеся за столом, поднимают на меня вопросительные взгляды. Я только мотаю головой, давая понять, что ничего не случилось. Но самому мне уже ясно, что сердце моё не на месте. Да, кажется, моя игра зашла слишком далеко. Я влюбился. И всё, о чём я могу думать сейчас, что скоро зима. Я слышал от местной травницы, что по всем приметам она будет суровой. И если всё действительно так, то лесной братии придётся очень туго. Мне хочется что-то сделать для них. Для Берты.
Знаю, что никто из моих товарищей этого не поймёт. А потому я не могу действовать открыто. Я встаю из-за стола и направляюсь к выходу. Решение появляется само собой. Есть одно место, где я могу попросить о помощи — храм Керкуса.
Я поднимаюсь по широким ступеням к храму. Мои шаги разносятся эхом по округе. Гляжу на белокаменное здание, с высокими колоннами и массивными дверями, украшенными рельефами. Учение Керкуса говорит о милосердии, о помощи слабым. Мне в голову приходит, что раз у жрецов есть достаточно средств, чтобы отстроить себе такой храм, то для них не составит труда приютить Берту и её братьев.
Внутри меня встречает свет множества свечей. Воздух пропитан запахом благовоний, а где-то в глубине слышны приглушённые голоса. На первый взгляд здесь спокойно, умиротворённо. Но стоит мне ступить дальше, как всё меняется. Я замечаю местного жреца. Неприятные мурашки пробегают по спине, как только он поворачивается ко мне. Рыжие волосы, худощавое лицо, цепкие зелёные глаза. Меня передёргивает от того, как сильно этот тип похож на Берту. Словно бы в их жилах текла одна кровь. Только вот если в Берте есть живость и отчаянная энергия, то в этом — что-то скользкое, неприятное.
— Что привело вас ко мне, уважаемый орк? — спрашивает жрец мягко. — Если я чем-то могу помочь господам, что охраняют покой и безопасность в нашем городе, я с радостью сделаю это.
Из его уст льётся мёд, но в мимике и голосе я улавливаю явное напряжение.
— Я хотел бы просить помощи, но не для себя, а для детей из Лютого леса, — отвечаю, подходя ближе. — Я говорю о тех, кого зовут «лесной братией». Скоро зима, если им не помочь, то они не выживут.
Жрец вздрагивает. Его пальцы сжимают тяжёлый медальон на груди. Мне это не нравится. Он словно бы пытается что-то скрыть от меня.
— П-почему вы пришли именно ко мне? — спрашивает он удивлённо и как будто даже возмущённо.
— Потому что Керкус учит милосердию, — я лишь развожу руками. Как по мне, ответ очевиден. — Разве это немилосердно — помочь тем, кто остался без родителей?
Жрец кривит губы в усмешке.
— Этот пункт применим лишь для приличных людей, — отвечает он, отводя взгляд. — А не для дикарей, воров и безбожников.
Во мне закипает злость. Я в два шага сокращаю расстояние между нами и едва не хватаю этого хмыря за его позолоченное одеяние. В самый последний момент мне удаётся сдержать себя. Даже если он подлец, я не должен уподобляться ему.
— Берта и её братья не выбирали свою судьбу! — говорю я, сжимая кулаки.
Жрец лишь пожимает плечами, не скрывая своего презрения. И мне вдруг всё становится ясно: этот человек, что должен проповедовать милосердие, сам лишён его напрочь. Он погряз в собственных грехах: злости, жадности, гордыне.
Отворачиваюсь и выхожу из храма, ощущая в груди неприятную пустоту. Я надеялся, что хоть здесь найдётся место доброте. Но, похоже, я ошибался. Придётся мне отыскать другой способ помочь Берте и её братьям.
***
Я снова ловлю её. Рыжая лисица крадётся между прилавками, ловко прячет что-то под одеждой, думая, что останется незамеченной. Но я уже знаю её повадки. Берта быстрая, но не настолько, чтобы ускользнуть от моего взгляда. Стоит ей сделать ещё шаг, и я перехватываю её за шиворот, поднимая в воздух, будто она ничего не весит.
— Опять ты, — произношу я, притягивая её к себе.
— Отпусти меня, орк! — Берта извивается в моих руках.
Её тонкие пальцы впиваются мне в запястья, но боли я не чувствую. Эта девушка куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. Но всё равно она лишь своенравная кошка в моих руках. Кошка с огненной шерстью и колючими когтями. Я вздыхаю и закидываю её себе на плечо, словно мешок с зерном.
— Эй! — Берта возмущённо колотит кулаками мне по спине. — Немедленно отпусти меня, окаянный!
— Ага, конечно. Чтобы ты опять сбежала? — ухмыляюсь, шагая в сторону поста охраны.
Она продолжает извиваться, но я не обращаю на это внимания. Кажется, рынок привык к таким сценам, и никто особо не удивляется, видя, как я в очередной раз тащу эту девчонку подальше от любопытных глаз. Люди расходятся, освобождая нам дорогу. Некоторые торговцы кивают мне: мол, молодец, поймал воровку. Но я не чувствую гордости. Только беспокойство.
Пост охраны встречает нас запахом перегоревшего фонарного масла. Я ставлю Берту на пол и закрываю за собой дверь.
— Хочешь, чтобы я снова обыскал тебя? — спрашиваю я, тесня её к стене. — Иначе зачем бы тебе раз за разом попадаться мне на глаза?
Берта краснеет до кончиков ушей. Прикусывает губу, но всё равно смотрит на меня с вызовом.
— Всё не так! — отвечает она с дрожью. — Мне совсем не нравится то, что ты делаешь.
Я делаю шаг вперёд, протягиваю руку. Берта зажмуривается, будто готовится к худшему. Но вместо того, чтобы лезть в её карманы, я медленно провожу пальцами по щеке, смахивая прядь медных волос.
— Ты дрожишь, — говорю я тихо. — Это страх или… предвкушение?
— Чушь, — огрызается она, но не отстраняется. — Ты мне просто противен!
Я улыбаюсь. Её слова совсем не совпадают с реакцией. Я поднимаю её подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза, и тут же ловлю её губы и целую. Берта замирает и, наконец, поддаётся мне. Её тело перестаёт сопротивляться и расслабляется. Я прохожусь широкими ладонями по её тонким плечам и спине. Не спешу, потому что знаю, что Гонзо и Крог нескоро вернутся на пост.
Берта судорожно выдыхает и прикрывает глаза, подставляясь будто кошка под мои прикосновения. Такая красивая и нежная. Такую хочется любить и баловать. Я опускаюсь на стул рядом и усаживаю её на колени. Она поначалу дёргается в смятении, но потом понимает, что так проще для нас обоих. Так мы можем целоваться, не беспокоясь о разнице в росте. Так мы можем чувствовать жар наших тел сильнее.
— Почему я всё время думаю о тебе… — вздыхает она, повиснув у меня на шее.
Я не отвечаю, лишь целую её в веснушчатый нос, а после забираюсь руками под рубаху. Сжимаю её небольшую грудь, ласкаю затвердевшие соски. Берта вздрагивает. Начинает неосознанно тереться своей промежностью о мой стояк. Я раздеваю её полностью и приспускаю свои портки. Берта чуть смущённо взбирается на меня снова и прижимается ко мне. Теплые ладони обхватывают напряжённый ствол. Ласкают его старательно. С минуту я наблюдаю за этим заворожённо.
Её кожа, такая светлая, нежная. От неё пахнет дымом и лесом. От каждого её прикосновения, у меня голова кругом. Мои руки смело блуждают по её телу. Гладят, сжимают, массируют. Когда я касаюсь её цветка, Берта слегка напрягается.
— Не бойся, я не посмею причинить тебе боль, — шепчу я, поглаживая её успокаивающе.
— Я не боюсь, — отвечает она еле слышно. — Просто я никогда раньше не…
Она умолкает на полуфразе, но я понимаю, что она хотела сказать. Я вздыхаю взволнованно. Значит, я её первый мужчина? Теперь понятно, почему она порой ведёт себя так странно. Я огибаю её бедро и снова касаюсь влажных горячих лепестков. Берта вздрагивает и закусывает губу. Я собираю влагу пальцами, слегка давлю и проникаю внутрь. Она болезненно морщится. Должно быть, для такой узкой дырочки мои пальцы слишком толстые. И всё же я решаю довести дело до конца. Погружаю пальцы глубже и глубже.
— Ах, я… — Берта вздрагивает и невольно сжимает мои волосы на затылке. Дышит часто-часто.
— Что такое? — спрашиваю я, глядя на неё внимательно. — Мне остановиться?
— Нет. Продолжай… — выдыхает она и упирается лбом мне в плечо. — Мне не неприятно.
Ну разве она не прелестна? Я вздыхаю мечтательно. Она сама слаще любых десертов. Войдя во вкус, Берта невольно начинает сама насаживаться на мои пальцы, одновременно с этим трётся о мой напряжённый ствол. Мне хочется оказаться внутри неё. Но я понимаю, что для первого раза это может быть болезненно. А мне не хочется делать больно. Мне хочется, дарить ей только приятные ощущения. Ведь её стоны, когда она кончает, — самая лучшая награда для меня.