На деньги я могу купить всё — вот основная правда мира. У меня, к двадцати пяти годам, было несколько богатых домов, машин, квартир. Как сказал дед — я ударился в «неблагородные методы заработка». Ну и ладно, я не рыцарь, но даже будь я Королём, или Императором — мне было бы всё равно на мнение других людей. В этом и преимущество, ещё одно. Мне всё равно на мнение других людей. Они могут иметь своё мнение, пускай. Их мнение может быть актуальным — тогда я принимаю его к сведению. Но в большинстве своём — мнение овец льву не интересно.
— Александр! Александр, — нарушая абсолютно любые, логичные манеры, ко мне за стол взгромоздился Джонатан.
Джонатан Ленз… Заурядный мужчина, происходящий из семьи незаурядных людей. Его отец — всемирно известный окулист, лауреат Нобелевской премии (прим. Автора — выдумка), мать — неплохой хирург-травмотолог. И у таких прекрасных людей родилась такая посредственность. Отец и мать Джонатана давно кормят червей. Джонатан был разбалован ими, как поздний ребёнок, рос с бабушкой. Он был моим одноклассником, но учился скорее благодаря деньгам, чем разуму. В итоге — никчёмный человек, который едва-едва получил диплом юриста, окунулся в мотовство, проматывая своё наследство до конца… Сбросить этого наивного барана в долговую яму было проще простого.
— Джонатан, — я заставил себя выдавить усмешку, похожую на приветливую улыбку. Улыбаться искренне крайне тяжело, если ты пытаешься искренне улыбнуться ничтожеству. — Присаживайся, — а ну да, он уже сел. — Будешь? — спросил я у него, кивнув на лежащее на столе меню.
— Нет, спасибо, Алекс, я поел, — улыбнулся Джонатан.
— Не называй меня так, Джонатан, я Александр, — процедил я. Я не люблю, когда моё имя сокращают.
— Как скажешь…
— Между тем, Джонатан, — я допил вино из бокала. — Что насчёт моего долга?
Джонатан, одетый в неопрятный костюм коричневого цвета преобразился.
— Я найду деньги, Алекс, найду, — нервно проговорил Джонатан.
— Верно, — кивнул я, — ты ведь их всегда находишь, не так ли? Джонатан, ты меня разочаровываешь, — выдержав паузу я продолжил. — Ты взял у меня под процент огромные деньги, где все они теперь? Кто мне обещал сверхприбыль?
— Она бы и была, если бы выпало чёрное, — буркнул Джонатан.
— Где-то я это уже слышал… Не важно, на самом деле, — задумчиво проговорил я. — Я позвонил тебе, дабы рассказать как ты ещё можешь получить от меня деньги, при этом я спишу тебе все твои долги мне.
Я запустил вилку в отрезанный кусочек стейка, обмакнув его в подливку.
— Тебе интересно, Джонатан? — спросил я у собеседника, изучая его реакцию.
— Интересно, Александер, — ухмыльнулся друг. — О чём идёт речь?
— Полмиллиона долларов сверху, плюс списание всех долгов с моей стороны и стороны моих… партнёров, — сказал я, припоминая имена всех, у кого занимал Джонатан и скольких я могу убедить не стрясать с него деньги. — За один единственный листок.
— Листок? — спросил Джонатан.
— Верно, друг мой, — улыбнулся я, — уверен, ты примерно догадываешься о чём речь. Патент на разработку твоего отца должен перейти в моё пользование, по всем законам. И за это ты получишь огромные деньги, — которые в тот же день просадит в Вегасе, или Монако, — возможность безбедного существования, — патент его отца основан веществе, которое я-бы назвал «панацеей для глаз». Вернуть зрение… Многие заплатят десятки тысяч долларов, лишь бы избавиться от линз, или очков. Если быть более точным, то исследование не завершено, но у меня есть бывший коллега Фреда Ленза, что точно сможет добить проект до завершающей стадии. Не завершённое исследование дало исследователю Нобелевскую премию… Что же даст мне завершённое исследование? Какие перспективы? Какие финансы? Что толку от Джонатана, он лишь получает отчисления, да сливает их в казино.
— Я могу подумать? — лицо Джонатана посерело, ясно, что он начал задумываться о своих перспективах.
— Естественно, друг мой, — улыбнулся я, опять выдавив из себя «добрую улыбку». — Естественно. Но, — приподнял я палец, — помни, друг мой, на раздумья я дать тебе могу не больше трёх дней. Увы, — скорчил я скорбную рожу, — коллеги мои не славятся терпением и если я, по дружбе старой, могу слегка закрыть свои глаза по твоим срокам, то они-то с тобой не дружат, друг мой.
— Я понял тебя, Александр, — процедил Джонатан.
— Чудно, — кивнул я, проглотив последний кусок стейка и воспользовавшись салфеткой, дабы вытереть с губ подливку. — Чудно, — я положил пять тысяч евро на стол. — Можешь поесть, на них, — махнув рукой, я вышел на улицу.
Центр Парижа был по-своему оживлён. Хотя я бы предпочёл бы его закрыть и отдать лишь пешеходам, полностью избавив от машин. Увы, в своё время никто не задумывался об этом, а теперь уже поздно. Хотя со мной многие могли бы поспорить, люди слишком недооценивают простую прогулку. Считают, что раз есть машина, то зачем ходить пешком… И я бы сам прошёлся, с удовольствием, но увы — моё желание сейчас ни на что не влияет. Мне сейчас нужна машина, точнее — учитывая моё состояние лёгкого алкогольного опьянения мне пригодится личный водитель.
Даже здесь, в центре, на мне задерживали взгляды. Ещё бы, выглядел я слегка старомодно. Трость постукивала по брусчатке, пока я шагал к своей машине.
— Сэр, — Маттеуш, мой личный водитель, улыбнулся когда я подошёл к машине. — Теперь куда? — спросил он у меня. Чёрноволосый мужчина был одет в чёрный костюм и белую рубашку. Сидел он на водительском кресле, за рулём, естественно ожидая, когда я закончу разговор с Джонатаном.
— В Банк, — сказал я, — мне нужно убедится, что всё готово.
Я открыл заднюю дверь серебристого Лэнд Ровера, усевшись с правой стороны, на заднем ряду. Кожа одарила меня приятной прохладой.
— Хорошо, — проговорил Маттеуш, заведя двигатель и мягко тронувшись, выводя машину с парковки. — Как вам обед?
— Всё пока неопределённо, — задумчиво проговорил я, потерев подбородок. — Надеюсь всё сработает.
— Я знаю вас достаточно долго, Сэр, чтобы не сомневаться в этом, — а ещё он знает, что во время больших прибылей — я не скуплюсь выписывать премии своим сотрудникам. Так что он заинтересован скорее, как получатель премии. Хотя Маттеуш и довольно предан, не показывая это из-за моего характера…
Происходит он из рядов Польских мигрантов, что бежали, кажется, во время развала Российской Империи — куда подальше. По словам Маттеуша, его прадед не поверил ни в Свободную Польшу, ни в коммунизм, а просто взял семью и свалил, сначала в Швецию, через Балтику, а затем в Британию. И правильно сделал. Поляки тогда долго, как отдельная страна не просуществовала, Чемберлен фактически отдал её на съедение Гитлеру и Сталину. А коммунизм — вообще утопия. Не существует равных людей, существует лишь равные возможности… И то утрировано. За примером ходить далеко не надо. Я и есть пример… Или каждого ребёнка в Британии тренирует рыцарь, явно служивший в одной из разведок, а после этот ребёнок поступает в Итон, завершая свой путь в Оксфорде? Нет… Равенство — сказка для детей.
Всегда будут притесняемые и притесняющий. К примеру меня можно отнести ко второму классу. Но не особо-то я и жалею об этом обстоятельстве, в конце концов — жалеть о чём-либо первый признак ошибок. О жизни нельзя жалеть, если хочешь жить, как следует.
— Я не сомневаюсь, Маттеуш, что ты в меня веришь, но не считай меня всемогущим, — вздохнул я. — Тем не менее. Давай сменим тему. Как семья?
— Вы и сами знаете, — а чего уж тут не знать. У него недавно родился третий сын, по счёту.
— Всё хочешь дочь, Маттеуш? — улыбнулся я. — Может уже хватит? Роды через год женщин не красят.
— Я бы сказал вам: простите, но я сам решу, Сэр, если бы не знал, что вы правы… Увы, доктор сказал мне тоже самое. Джелия не выдержит такого темпа, так что мы решили взять перерыв в пару лет, но я непременно понянчу дочку…
— У тебя уже три сына, Маттеуш, — заметил я с лёгкой улыбкой, — разве сложно уделить внимание им? Я бы посоветовал тебе не повторять ошибок моих родителей, — дошло до смешного, мои родители вышли на пенсию… Я видел их и много раз, но… Не думаю, что стал бы им помогать в чём-либо. Просто не чувствую, что они мои родители.
— Вы, как всегда, правы, Сэр, — слегка холодно произнёс Маттеуш. — Матка Боска, — удивлённо он посмотрел в боковое стекло, когда мы поворачивали на одну из улиц.
Я тоже поражённо замер, изучая… Этих… Два мужчины, стоя посреди улицы, целовались… Ох уж эта «свободная от консерватизма и разума Европа».
— Ужас, — лишь описал я эту картину.
— Я никогда не понимал подобное, — добавил Маттеуш, в голосе которого слышалось нечто подобное на гнев. Выращенный в польской семье, Маттеуш был добрым христианином и я бы сказал — католиком. Но рос он в Англии, где царило Англиканство, так что получилось что-то среднее, но к подобным парам в его семье относились с предвзятостью… И дед мне всегда говорил, что неважно что показывает тебе человек, важно лишь то, что он может сделать с тобой. Он-то, как раз, пытался вытравить из меня предвзятость, но не получилось. Гомо я ненавидел чуть ли не всем сердцем и мне давалось очень трудно общаться с такими вот.
— В последнее время люди мельчают, — иронично заметил я. — Феминистки — в большинстве случаев безмозглые аутистки, что хотят не равных прав женщин и мужчин, а доминирование женщин над мужчинами, что неприемлемо хотя бы потому, что у женщин и мужчин разные сферы деятельности. А эти идиоты за равные расы? Уже давно мы отошли от ошибок расовой теории, но они всё равно кричат о дискриминации, портят спорт и культуру… И наконец… Эти. Мне знакомый биолог, — обычный школьный учитель, между прочим, человек… Достатка «ниже среднего», учитывая, что учитель он в стране из СНГ, а там учителям особо много не платят, тем не менее, он, казалось наслаждался своей жизнью, ведь у него нет семьи, все деньги он тратит лишь на себя и ему хватает! — Как-то сказал, знаешь что, Маттеуш?