Если же взглянуть на представленные выше данные по земельной собственности с несколько иной точки зрения, то в них фактически обнаруживается куда более кричащая несправедливость. Если ненадолго вынести за скобки данные о доходах из Таблицы 4.1 и просто подсчитать домохозяйства, вообще не владеющие землей для выращивания риса, то в эту категорию попадут 30 семей (41 %)[209]. Таким образом, почти половина деревни не обладает инструментами правового контроля над основным для рисоводства производственным активом. Если же обратиться к той половине (37 семей) домохозяйств Седаки, которые владеют наименьшим количеством земли, то окажется, что им принадлежит всего-то семь релонгов. Поскольку общая площадь рисовых земель, принадлежащих всем жителям деревни, составляет 235,5 релонга, перед нами возникает следующая картина: половина селян имеет в собственности менее чем 3 % рисовой земли, находящейся во владении местных. Напротив, десять крупнейших землевладельцев составляют лишь 14 % домохозяйств Седаки, но им принадлежит 133,75 релонга, или 47 % всех рисовых земель, которые находятся в собственности жителей деревни.
Чтобы оценить воздействие двойных урожаев и новых технологий, можно сравнить модель землевладения в 1979 году с ситуацией 1967 года. По сути дела, никаких изменений за последние 13 лет не произошло, то есть распределение земельной собственности, которое с самого начала было крайне неравномерным, осталось тем же самым. А если принять во внимание увеличение численности населения деревни с 56 до 74 домохозяйств, то даже незначительное повышение доли земли, принадлежащей обделенным этим ресурсом домохозяйствам, оказывается обманчивым. Например, к 1979 году безземельная половина деревни увеличилась на девять семей в сравнении 1967 годом – на их долю приходилось ничтожные 3 % рисовых земель. Несмотря на то, что доля безземельных домохозяйств несколько сократилась, сегодня в Седаке насчитывается больше не владеющих землями для выращивания риса семей (30), чем в 1967 году (27).
Соотношение между владением землей и доходами в этой экономической системе, основанной на выращивании одной культуры, очевидно. Лишь четыре из 22 самых богатых семей Седаки не имеют земли в собственности, и во всех четырех случаях эта аномалия объясняется различными сочетаниями малого размера семьи и заработной платы, получаемой из внешних источников, а прежде всего тем, что такие семьи арендуют рисовые земли (в среднем более восьми релонгов на одно домохозяйство). Напротив, отличительной особенностью той половины деревни, которая имеет самые низкие доходы, является отсутствие земли в собственности. Примерно 60 % этих бедных селян вообще не имеют земли, и только три семьи из этой группы владеют участками площадью более двух релонгов.
В ближайшем будущем распределение владения рисовыми землями внутри деревни едва ли заметно изменится. Получение более высоких и более стабильных урожаев в сочетании с традиционной неохотой малайцев расставаться с землей привели к выраженному замедлению процесса концентрации земли за счёт долгового обременения. Хаджи Кадир (№ 74 в Таблице 4.1), ныне являющийся крупнейшим землевладельцем в Седаке, за три десятилетия до 1970 года успел приобрести 25 релонгов у мелких землевладельцев с непосильными долгами в рамках восьми отдельных сделок. Сегодня он питает такой же ненасытный интерес к земле, как и прежде, однако с момента внедрения двойных урожаев ему не удалось прирастить к своим владениям ничего. Дело не только в том, что мелкие собственники, за землями которых мог бы охотиться Хаджи Кадир, реже оказываются в совершенно безвыходном положении. Есть и ещё одна причина: рынок аренды земли в настоящий момент настолько динамичен, что испытывающий трудности мелкий землевладелец способен легче разобраться со своими долгами, сразу сдавая свой участок в аренду на несколько сезонов (по схеме паджак) и при этом сохраняя за собой право собственности.
Таблица 4.2. Распределение собственности на рисовые земли в Седаке, 1967–1979 годы
Аналогичным образом выраженный рост цен на рисовые земли также исключил возможность восходящей мобильности для всех, кроме самых богатых. Такая мобильность за счёт покупки земли определённо не была распространённым явлением даже до перехода к двойным урожаям, однако пять жителей деревни, которым сейчас принадлежат участки площадью от трех до семи релонгов, сумели купить хотя бы часть этой земли. Но с 1970 года ни один мелкий землевладелец из этой категории не прирастил свои владения, и если для этой группы покупка земли фактически стала запретительной, то те, кто имеет в собственности менее трех релонгов – то есть большинство деревенских домохозяйств, – даже не рассматривают такую возможность.
После появления двойных урожаев купить или продать землю смогли только девять жителей Седаки. Модель этих сделок демонстрирует не только снижение темпов концентрации земель, но и тот факт, что даже данный процесс если и замедлился, то его направленность остаётся неизменной. Все без исключения покупатели являются состоятельными людьми, а продавцы преимущественно бедняки. Начиная с 1970 года четыре жителя Седаки приобрели в общей сложности 19,25 релонга земли, преимущественно за пределами деревни. Дауд, сын сельского старосты Хаджи Джаафара (№ 70), при помощи отца приобрел восемь релонгов, в том числе три у одного из односельчан. Нор (№ 68) купил 8,25 релонга также при помощи отца (живущего за пределами Седаки и уже владеющего более чем 50 релонгами), причем вся эта земля находится на некотором расстоянии от деревни. Амин (№ 73) на собственные сбережения приобрел 2,5 релонга местной земли у богатого землевладельца-хаджи в соседней унылой деревне. В совокупности три упомянутых домохозяйства выступают иллюстрацией того, какой именно класс деревенских жителей по-прежнему способен приумножать свои владения: указанные лица принадлежат к трём из шести самых богатых домохозяйств в Седаке. Единственным исключением выступает Фадзил (№ 42), купивший 2,5 релонга у другого жителя деревни, однако это исключение лишь подтверждает правило. Фадзил не входит в десятку самых богатых селян, однако ему принадлежит восемь релонгов земли, а его скромные текущие доходы лишь отражают тот факт, что ему пришлось сдать значительную часть своей земли в аренду, чтобы привлечь капитал для этого приобретения.
Пятеро жителей Седаки продали свои земли. Продажи двух самых крупных наделов, площадью в пять и десять релонгов соответственно, были совершены теми селянами, которые смогли попасть в государственные программы переселения и расстались со своей собственностью в родных местах[210]. Все эти земли, за исключением участка в 2,5 релонга, были проданы состоятельным посторонним лицам по ценам с премией к рынку. Третья продажа (надела площадью в три релонга) иллюстрирует обстоятельства, в которых могут оказаться бедные семьи, по-прежнему вынужденные расставаться со своей землёй. Сонаследницей этих трех релонгов была жена Тощего Мата (№ 6), наряду с ещё как минимум восемью другими братьями и сестрами. Однако наследники не смогли договориться, как поделить между собой рисовые поля, и через год решили продать землю и разделить вырученные деньги. Земля перешла к Дауду, сыну Хаджи Джаафара, то есть переместилась от одного из беднейших домохозяйств к одному из богатейших. Ещё две из упомянутых пяти продаж были совершены двумя бедными овдовевшими сестрами – Хаснах (№ 15) и Салмах (№ 20), каждая из которых продала по половине релонга своему куда более состоятельному брату, жившему в соседней деревне. Обе сделки были проведены в довольно исключительных обстоятельствах – в обычной ситуации ни одна из сестер не стала бы рассматривать возможность продажи[211]. Во всех пяти случаях проданная рисовая земля перешла в руки зажиточных или богатых людей. Двое из продавцов сами были зажиточными селянами, и то, что они решили расстаться с землей, можно рассматривать в качестве инвестиционных решений. Однако для остальных продажа оказалась очередным шагом к безземелью.
Диспропорции, представленные в описанной модели землевладения, иногда могут смягчаться фактической моделью землепользования. Иными словами, если лица, располагающие самыми крупными наделами, сдают значительную часть своих рисовых земель в аренду более бедным крестьянам, фактическое распределение размеров хозяйств может быть более справедливым, чем подразумевает статистика собственности. В случае Седаки фактическое распределение обрабатываемых площадей более справедливо, чем распределение прав собственности, но и здесь присутствуют значительные дисбалансы. Например, десять крупнейших хозяйств, на которые приходится не более 14 % домохозяйств деревни, обрабатывают в общей сложности 115,5 релонга, или 36 % от общей площади рисовых земель, возделываемых селянами. Средний размер этих хозяйств составляет 11,6 релонга (8,2 акра [3,32 гектара]). Напротив, половина деревни (37 семей) с самым мелким размером хозяйств, обрабатывают лишь 58,75 релонга, или всего 18 % рисовых земель, возделываемых жителями деревни[212]. Средний размер такого хозяйства составляет лишь 1,6 релонга, или чуть больше одного акра [0,4 гектара]. В данном случае воспроизводится общая ситуация в долине реки Муда: значительная часть земледельческого населения деревни не имеет доступа к производственным ресурсам, которые позволили бы им уверенно обеспечить средства к существованию. Небольшие участки способны давать многим из этих крестьян ежедневный рацион риса, однако они не смогут сводить концы с концами без тех денег, которые они зарабатывают в качестве наемных работников на рисовых полях или с помощью других занятий.
Как и в случае с данными по землевладению, мы можем сравнить распределение хозяйств по размеру на 1979 год с ситуацией в 1967 году, используя данные Кензо Хории за более ранний период (см. Таблицу 4.3). За относительной стабильностью распределения в процентных показателях скрываются гораздо более впечатляющие изменения. Мелкие земледельцы в Седаке буквально потеряли почву под ногами. Их доля в общей площади обрабатываемых земель сократилась с почти четверти до менее одной пятой, а общая площадь возделываемых ими земель уменьшилас