Подрыв положения арендаторов был тесно связан с важными изменениями в форме земельной аренды с момента перехода к двойным урожаям. Как уже отмечалось, одним из ключевых изменений стало фактическое исчезновение так называемой рисовой ренты (сева пади) и замена её рентой денежной (сева-тунаи)[216]. В 1967 году Хории установил, что чуть менее половины (48 %) договоров аренды земли в Седаке формулировались в денежном виде, а не привязывались к рису[217]. Однако к 1979 году исчезновение рисового эквивалента арендной платы было безоговорочным: более 90 % всех договоров аренды теперь предусматривали денежные платежи.
Как показано в Таблице 4.5, до 1970 года выплата арендной платы деньгами до начала посевного сезона была довольно редким явлением. Однако к 1979 году внесение арендной платы вперед стало довольно распространённым явлением – на долю этой схемы стала приходиться почти половина всех договоров аренды. В основном этот сдвиг произошел в первые два года двойных урожаев, когда первоначальные прибыли от новой ирригационной программы позволили большинству арендаторов платить авансом, а арендодателям – требовать арендную плату заранее. Для менее состоятельных арендаторов такая схема была весьма обременительной. Вопрос о том, сколько именно сельских жителей не смогли собрать деньги для оплаты аренды и в результате потеряли землю, как мы ещё увидим, является предметом оживлённых споров, в основе которых преимущественно лежит классовый критерий[218].
Таблица 4.5. Классификация арендных соглашений в Седаке по срокам внесения арендной платы, 1967–1979 годы
*N – количество участков, арендованных в течение отдельно взятого года, превышающее количество крестьян-арендаторов, поскольку многие из них арендуют больше одного участка.
Второе изменение в арендных отношениях заключалось в устранении возможности пересмотра ставок арендной платы из-за неурожая. Используемая в этих местах формулировка «живая аренда» (сева хидуп) подразумевает гибкость арендных ставок, тогда как в случае «мёртвой аренды» (сева маши) они жёстко установлены. К не допускающим изменение условий относятся все арендные соглашения, согласно которым арендная плата должна быть внесена до посадки риса, а также ряд жёстко соблюдаемых договоров о внесении арендной платы после сбора урожая. В последнем случае это особенно характерно для соглашений между землевладельцами и арендаторами, не имеющими родственных связей.
Как видно из Таблицы 4.6, до внедрения двойных урожаев арендные соглашения с негибкими ставками являлись исключением, однако к 1979 году они стали вполне распространенными – теперь на них приходится большинство всех договоров аренды. В зависимости от своих производственных издержек, арендатор, который платит за землю по средним и высоким ставкам, только для выхода на безубыточность должен собрать от семи до одиннадцати мешков риса[219]. Средний урожай риса в Седаке составляет примерно 13–14 мешков, а иногда падает до 7–8 мешков. При старой системе аренды фактическая арендная плата в таких случаях, как правило, снижалась, чтобы хотя бы частично компенсировать потери урожая. Теперь же, когда урожай риса, который даже в условиях ирригации всё равно подвержен капризам природы, оказывается недостаточным, арендатору приходится брать все потери на себя, да ещё и вносить полную арендную плату в преддверии следующего сезона. Несмотря на то, что арендатор почти в любом случае продолжит арендовать землю, издержки в неурожайный год могут приводить к серьезным последствиям: крестьянам приходится затягивать пояса, отправляться на краткосрочные заработки и влезать в новые долги. Между тем отношения между арендодателем и арендатором в таких случаях превратились в жесткий – пусть и неписаный – обезличенный контракт. На смену социальным узам, которые некогда по умолчанию подразумевали корректировку арендной платы в соответствии с реальным положением арендатора, пришли арендные отношения коммерческого толка, в рамках которых арендатору не приходится рассчитывать на снисхождение или получать его.
Таблица 4.6. Классификация соглашений земельной аренды в Седаке по возможности корректировки арендной платы, 1967 и 1979 годы
Примечание: Приведённые показатели для 1967 года являются приблизительными и основанными на данных исследования Хории, который указывает, что, помимо соглашений о долгосрочной аренде, редко корректировались арендные отношения между неродственниками (см.: Horii, «Land Tenure System», 60). Впрочем, в ещё одном фрагменте работы Хории также говорится, что снижение арендной платы возможно лишь в том случае, если она установлена в рисовом эквиваленте. Уверен, что последнее утверждение отчасти ошибочно, поскольку даже в 1979 году арендная плата в денежном выражении в соглашениях между близкими родственниками часто была предметом переговоров. Соответственно, для оценки приблизительной доли соглашений, где арендные платежи не подлежали обсуждению по состоянию на 1969 год, были суммированы соглашения между неродственниками и соглашения о долгосрочной аренде. Данные за 1979 год, напротив, основаны на проведённых мною прямых опросах о возможности корректировки соглашений в каждом отдельном случае.
Несмотря на нехватку земли в Седаке, которая выражается в сокращении размеров хозяйств, средний уровень арендной платы за рисовые земли значительно не увеличился. Если в 1967 году средняя ставка аренды составляла 71 малайский доллар за релонг, то к 1979 году она поднялась до 112 долларов, то есть темпы роста этого показателя были несколько ниже роста общих затрат на производство риса[220]. Для многих арендаторов – в особенности для тех, кто тесно связан с землевладельцами, – расходы на аренду земли в показателях доли выручки от урожая сейчас не более обременительны, чем в 1967 году. Однако тот факт, что рост арендной платы был относительно скромным, никоим образом не означает, что издержки для арендодателей увеличились сопоставимым образом. Наоборот, с переходом к двойным урожаям все землевладельцы благодаря ирригационной программе мгновенно получили постоянное неожиданное удвоение своих годовых доходов от аренды.
В Седаке, как и в остальной части Кедаха, все арендные соглашения, за единичными исключениями, представляют собой устные контракты, которые две стороны заключают неофициально. Такая схема нарушает постановление «О рисоводах» 1955 года (вновь вступившее в силу в 1967 году), где предусматривается регистрация арендных соглашений и устанавливается максимальная арендная плата (пропорционально среднему урожаю) для каждой категории почв. Вряд ли стоит лишний раз напоминать, что сегодня, как и в 1967 году, арендные ставки в Седаке преимущественно превышают этот потолок. Для обеспечения реализации указанного положения не предпринималось никаких серьезных усилий, поскольку это наверняка вызвало бы решительное противодействие со стороны землевладельческого класса, формирующего ядро сторонников правящей партии в сельской местности. Для тех, кто арендует землю у близких родственников, никаких официальных актов не требуется, поскольку их возможности землепользования, как правило, достаточно надежны, а ставки арендной платы являются гибкими и льготными. А для тех, кто платит за аренду по рыночным ставкам, требование регистрировать соглашения было бы первым шагом к незамедлительному расторжению контракта, и в любом случае не имело бы смысла, поскольку регистрация не препятствует владельцу земли возобновить её обработку своими силами либо, как происходит на практике, скрытно настаивать на неправомерно завышенных ставках арендной платы.
В то же время средние показатели арендной платы полностью вводят в заблуждение, поскольку в Седаке и в Кедахе в целом рынок аренды земли крайне фрагментирован, а ставки аренды по состоянию на 1979 год чрезвычайно варьируются – от 200 ринггитов за релонг до практически нулевого значения[221]. Как демонстрируют данные Таблицы 4.7, основные «линии разлома» на рынке земельной аренды проходят по критерию родства. Неравномерные размеры ставок отражают раздвоение системы арендных отношений, где значительная часть (42 %) арендаторов извлекают выгоды из льготных условий, предоставляемых их родителями или бабушками и дедушками. В рамках этого защищенного рынка сезонная плата за аренду рисовых земель оказывается существенно ниже той, что преобладает во внешней среде. Как и следовало ожидать, самые высокие ставки применяются в том случае, когда арендатор и землевладелец не являются родственниками, а примерно посередине между двумя крайними значениями находятся ставки для соглашений, заключаемых между относительно дальними родственниками. Несмотря на коммерциализацию, вызванную «зеленой революцией», в сфере землепользования по-прежнему преобладают арендные отношения между родственниками, на которые приходятся внушительные две трети всех арендных контрактов (аналогичная картина присутствует и во всём регионе Муда) и которые обеспечивают определенную защиту от полноценных эффектов перехода к последовательно капиталистическому земельному рынку. Однако на долю льготных арендных соглашений между близкими родственниками приходится лишь 40 % земли, обрабатываемой арендаторами в Седаке, поскольку средний размер участков, арендуемых у близких родственников, меньше участков, арендуемых у людей, с которыми нет родственных связей.
Таблица 4.7. Ставки аренды земли в зависимости от степени родства между землевладельцами и арендаторами в Седаке, 1979 год
Родство является не единственной социальной связью, смягчающей условия арендных отношений. Если и арендодатель, и арендатор живут в одной деревне, ставки арендной платы обычно ниже рыночного уровня. Например, плата, которую арендатор вносит не доводящемуся ему родственником землевладельцу, находящемуся