Она держала камеру на трупе еще несколько секунд, снимая, как бежит на пол еще дымящаяся кровь, затем отпустила кнопку и опустила объектив.
— Ну, что еще?
Он отрицательно покачал головой.
— Развязка.
Большим пальцем он стер каплю крови с черного ствола. Его холодно-бледное лицо порозовело. Она вновь услышала его дыхание, теперь уже нервное и глубокое.
«По крайней мере сейчас он в полном порядке», — подумалось ей. Молчаниям на какое-то время придет конец. Под тяжестью камеры у нее уже начали ныть руки. Опять это удалось.
Они вышли из здания, не сказав друг другу ни слова.
На солнцепеке мальчишка-сорванец лет семи-восьми, с какой-то глиняно-неподвижной маской лица, что, впрочем, было весьма характерно для обитателей покинутых городов, пытался открыть капот автомобиля, по неизвестной причине мальчуган, похоже, был одержим техникой.
«Наверное, машины способны заменить детям людей», — подумала она. И внезапно ей невыразимо захотелось оказаться где-нибудь еще, убраться с этим мальчишкой вместе из этого огромного кармана застывшего времени. Когда они подошли к машине, то мальчик не убежал, а с безразличным видом проследил за тем, как мужчина открыл дверцу и швырнул ружье на сиденье. Порывшись в карманах, взрослый протянул что-то мальчику.
— Вот, — сказал он. — Такими еще в здешней округе пользуются.
— Еще бы, — мальчишка грязным пальцем разгреб горку монет на ладони мужчины.
— Возьми их.
Он ссыпал монетки в подставленные ладони сорванца.
— Иди, унаследуй землю или что-нибудь в этом роде.
Рассовав деньги по карманам, мальчишка пустился наутек по выгоревшей траве.
Теперь машину вел он. Она знала, что порой это его успокаивало. Пролетающие за стеклом мили безболезненного движения и впрямь могут стать утешением.
«Вернись», — призвала она его мысленно. Она боялась, что когда-нибудь он будет так подавлен бременем своей силы и власти, так перестарается в своем рвении, что она уже никаким образом не сможет вернуть его себе. Она держала камеру на коленях, взирая на проносившийся за стеклом деловой комплекс.
— То был действительно жадный сукин сын, — промолвил он после нескольких минут молчания и шумно вздохнул. — Прикончить его было непросто — он ведь действительно хотел жить. Любой ценой, каждой голодной клеточкой своего тела.
Оторвав руку от руля, он сделал пальцами кусающий жест.
— К ночи я отредактирую пленку. — Она коснулась его руки. — И мы передадим ее Фронту. И тогда ты сможешь как следует отдохнуть.
— Нет… На сегодня нам еще осталось последнее дело.
Она понимала, что он имеет в виду. Автоматически, как ни в чем не бывало, она поднесла камеру к глазу и нажала кнопку запись. Они уже говорили об этом прежде и решили записать все — от подготовки до самого конца. И даже сам выстрел.
Своего рода «магнус опус» для них обоих.
Она сфокусировала камеру на его лице как раз в тот момент, когда он пристально всматривался куда-то вперед.
— Пора с ним кончать.
— Стрезличек, — промолвила она, не прерывая съемки. «Что за резкое имя, звучит как кашель», — почему-то подумалось ей.
— Да, теперь пришла очередь Стрезличка. — Он плавно повернул рулевое колесо. — Наконец-то.
Импульсивно или же от страха, но она уже не могла держать в центре кадра его узкое, аскетическое лицо: у нее затряслись руки.
«Не знаю, смогу ли я выдержать это в очередной раз, после столь краткой паузы», — кричал ее внутренний голос. Она развернула камеру и стала снимать пролетавший за окном пейзаж. Край асфальтовой полосы, необитаемый пригород, очертания далеких гор. В небе парила птица, похоже, орел. Она сделала максимальное приближение, но птица осталась лишь темной точкой в фосфорическом сером мире камеры.
«Конец, — подумалось ей, — последний».
Скорбное изнеможение охватило ее, когда она снимала полет птицы. Кто будет любоваться на свободное паренье после того, как мы умрем?
ГЛАВА 1
Простыни, влажные от пота, скользили по его коже.
— О господи! — простонал Дорц, отбрасывая их прочь. Последние цепляющиеся обрывки сна. В пересохшем рту стоял привкус тухлятины.
«Так, значит, считается, что это приносит тебе пользу, — с иронией подумал он. Дорц сел; голые ноги влипли в пол. — Не знаю, смогу ли я выдержать по восемь часов подобного кошмара каждую ночь».
Матрас слегка скрипнул, когда Энн повернулась к нему. Ее рука коснулась его спины.
— Что, опять кошмары?
Голос ее в кромешной тьме был каким-то бестелесным. В ответ он лишь тяжело вздохнул, затем встал и потянулся к выключателю. Внезапно загоревшийся свет на какое-то мгновение ослепил его. Обстановка комнаты поначалу показалась чужой и нереальной, но затем приобрела конкретные очертания. Кровать, несколько ящиков, забитых одеждой, разбросанные по полу бумаги.
— Нет, мне просто это не нравится. «Смотри-ка, как по-интеллигентски», — подумал он, протирая глаза. Затем зажмурился и процитировал:
— Я умираю еженощно, и возвращение к утреннему свету — всегда награда для меня.
Это Дилан Томас. Он снова открыл глаза.
— Ну, валяй, спрашивай у меня, — кто же был на сей раз.
Она проигнорировала подобную инструкцию, чем слегка его разочаровала. Жаль, а то он ей как раз собирался продекламировать соответствующий сонет Шелли. Нет, судя по всему, проблем со старостью у него не будет.
— Тебе что-то снилось?
Он повернулся и изучающе посмотрел на ее безучастное лицо… Классический тип. Вылитая Грета Гарбо. «Господи, и почему это ко всему примешиваются эти давно умершие лица? Умершие еще до моего рождения. И почему я не могу хоть на короткое время от них избавиться? В том числе и от этого», — сказал он себе, вновь увидев узкое, изможденное лицо человека столько раз уже виденное на старых видеолентах.
«Вот результат того, что я столько времени провел в архивах компании».
Он потянулся к Энн и поиграл ее грудью. Грудь была тяжелой и, к его удивлению, прохладной… Ладонью он ощущал биение ее сердца.
— Я был… — он замер, пытаясь хоть что-то вспомнить.
То, с какой скоростью забывались его сновидения, порой приводило его в бешенство.
— Ну, я видел, — неторопливо промолвил он, — как тут все было еще до того, как пришел СКРАП. Когда город был пуст и неподвижен… И я вроде бы как проплывал сквозь эти покинутые дома, и все было покрыто толстым слоем пыли. Развалившиеся диваны, мертвые телевизоры. А потом я был в универмагах и торговых центрах, где все товары, одежда, тостеры и все прочее превратилось в однообразную грязную массу.
Он уставился в угол комнаты.
— А потом я брел по автостраде… и она была пуста, лишь сорняки… да редкие поржавевшие кузова.
Он знал, что в этом сне было что-то еще, но подсознательный ужас мешал ему припомнить, что именно. Державшая грудь рука безжизненно повисла, он присел на самый край кровати. Не торопясь, все еще сбрасывая с себя остатки ядовитых грез, он начал одеваться, подобрав одежду с пола. «Ничего это не значит, — подумалось ему. — Абсолютно ничего… Просто она за мной наблюдает и думает, неужто я не выдержал..».
Застегнув рубашку, он извлек из кармана сложенный вчетверо листок и развернул его. Бумага уже позатерлась. Он еще раз прочитал записку и опять положил ее в карман. ДОРЦ. ОНИ ЗНАЮТ, АЭРОПОРТ УТРОМ. Сукин конспиратор! Что они знают?
«Вероятно, все, — с мрачным видом решил Дорц, — в этом-то и вся проблема».
— Пошли, — он повернулся лицом к Энн. Она положила голову на свою элегантную бледную ручку, смерив его взглядом. — Нечего здесь сидеть.
— До рассвета еще несколько часов. Сейчас его там не будет.
— А я не могу здесь оставаться, — он вцепился в край матраса и потянул его на себя. — Я должен идти.
Она подняла голову и понимающе кивнула.
«Она знает, что я имею в виду… и что мне нужно».
Он встал, пересек комнату, подошел к окну, отдернул занавеску и посмотрел в ночь. К западу просматривались смутные очертания центра Лос-Анджелеса.
«Темные нависающие контуры на фоне ночного неба, ожидающие своего воскрешения», — по философствовал он.
Ослепительный свет заливал среднюю секцию окон одного из небоскребов. Слишком далеко, чтобы разглядеть занятые своей службой отделы СКРАПа, но он мог представить, как они там сейчас трудятся, неустанные, словно муравьи. «Но я-то знаю, кто жирная королева-мать их муравейника». Оторвавшись от окна, Дорц стал рыться по ящикам в поисках куртки.
Он вспомнил конец своего сна, уже когда они с Энн вышли из дома и направились к припаркованной у подъезда машине. «Вот что там было, — подумал он, почувствовав, как внутри у него что-то оборвалось. — Автомобиль». На мгновение он задержался около этого редкого экземпляра антиквариата, сжав изъеденную ржавчиной, прежде хромированную, ручку дверцы. «И было это на заброшенной автостраде, — вновь припомнил он. — Она была так же пуста, как и остальные. Я проплыл сквозь ветровое стекло и не было ни малейших признаков ни меня, ни кого бы то ни было. Лишь зияющая пустота да неподвижность».
— Что-нибудь не так? — Энни залезла в машину с другой стороны и растянулась на переднем сидении, глядя на него снизу вверх через открытое окно.
Дорц покачал головой. «Сны, мать твою…» — подумал он. Особенно последний хорош. Он оставил внутри какую-то тяжесть, вывел его из строя. Нагнувшись, Дорц тяжело вздохнул, набрав в легкие прохладного ночного воздуха, попытался растворить застрявший в горле ком. «Все пройдет, — успокаивал он себя. — Ну, давай, парень. Ты же можешь. Прыгай в машину и вперед, Адреналин Кид!».
— Дорц? — в ее голосе чувствовалось волнение.
— Да, все о'кей, — он распахнул дверцу и сел за руль…
Только бы вновь двигаться, а там уж можно ни о чем не думать. Повернув ключ зажигания, он прислушался к тому, как закашлял двигатель, — готово.
«И кроме того, — подумал он, выруливая на улицу, — через пару часов я должен буду каким-то образом найти его в аэропорту».