Оружие Возмездия — страница 17 из 53

Так я болтался в подвешенном состоянии, набираясь душевного здоровья, пока вдруг не случились КШУ.

"Ка-шэ-у" — войнушка совсем понарошку, командно-штабные учения. Игра в карты, вроде подкидного дурака. Выглядит примерно так: чертежники склеивают большую-пребольшую карту местности. Офицеры рисуют на ней полосочки и стрелочки. Потом кладут перед начальником и ждут, чего этот дурак им подкинет.

Начальник тычет в карту пальцем и говорит:

— А вот здесь мы нанесем тактический ядерный удар! Две килотонны. Нет, лучше десять!

Офицеры хватают карту и бегут ее перерисовывать.

Офицеры, в общем, любят КШУ. Это для них и развлечение, и экзамен, и способ показать себя. Какая-никакая, а почти война, но без риска упасть с самоходки, угодить под обстрел или потерять в лесу вычислителя Саню Вдовина, что случается на полевых выходах.

Той осенью Бригаде Большой Мощности предстояло участвовать в каких-то окружных КШУ. Силами одного самоходно-минометного дивизиона. Изображать это могучее, кроме шуток, войско на полигоне Черниговской учебки должны были начальник штаба дивизиона, один командир батареи и пара нижних чинов.

С начальником решили мудро: назначили нашего майора Афанасьева, потому что он был грамотный НШ и ответственный мужик. С комбатом решили еще мудрее: поймали капитана Диму Пикулина, случайно забредшего в расположение части. Отсутствия Димы в четвертом минометном дивизионе все равно никто бы не заметил. Вот капитан и пригодился, раз сам пришел.

Доставить воображаемый дивизион к театру воображаемых боевых действий приказали младшему сержанту Косяку. Косяк отличался спокойствием, рассудительностью и прилично водил грузовик. В выборе именно Косяка был еще некий тайный умысел товарищей офицеров, о чем я сначала не подозревал.

В качестве "прислуги за все" и писаря-машиниста Афанасьев взял меня. На КШУ всегда прорва бумажной работы, но в дивизионе ее тоже было полно, да и нынешний "писарчук", без пяти минут дембель, не горел желанием покидать казарму. А я все, что надо, умел. Вдобавок Афанасьев знал, что меня старшие оставили в покое — то есть, я не сойду с ума от внезапно свалившейся на голову свободы.

Писарь четвертого дивизиона вручил мне едва живую машинку. Произошел обмен ритуальными фразами:

— Доломаешь аппарат — убью.

— Как доломаю, так и починю.

— Тогда посмотри, чего каретку заедает, ладно?

Оба знали, что писарь спит и видит, как бы "доломать аппарат", только чужими руками. Ему хотелось новую машинку, с этой развалиной он уже не справлялся.

С Косяком, здоровым парнем, тоже из "четверки", на призыв старше меня, я был едва знаком, но мы легко нашли общий язык.

— Я буду рулить, ты — спать в кунге, — объяснил Косяк мои функциональные обязанности. — Отопитель знаешь?

— Как свои пять.

— Не включай, угоришь. Если придется всем спать в кунге, будем ночью следить за отопителем. Твоя половина ночи — вторая. Не заснешь? Справишься?

— Проверено. Я на прошлом полигоне жил в таком кунге, отопитель был на мне. Ни у кого голова не болела, спроси хоть Сушинского.

— А я уже спросил! — Косяк хохотнул. — Готовить умеешь?

— Хреново. Считай, не умею.

— Да хрен с ним, я сготовлю. Все равно мне там делать будет нечего. Куришь? Тогда почаще кунг проветривай. Теперь двигай на вещевой склад. А я на продовольственный.

На вещевом складе мне дали четыре матраса, четыре одеяла и четыре подушки. Требовалось еще утеплиться на случай холодов. У Косяка, пришедшего в ББМ прошлой осенью, уже был свой "комбинезон" — куртка и штаны с ватной подстежкой, замечательная удобная форма. Мне только предстояло это все получить, когда бригада переоденется в зимнее. Нашли пока куртку, ношеную, зато вполне боевого вида. Поверх брюк от хабэшки я надел свободные черные штаны с карманами на бедрах из летнего полевого комплекта — стало очень комфортно и не жарко. Прапорщик Козолуп оглядел меня и восхитился:

— Красавец, настоящий танкист. Возьми еще шлемофон, если знаешь, где. Приедешь в Черниговскую учебку, напялишь его — там все от зависти сдохнут, они такое на картинках только видят.

— Сначала мне тут по этому шлемофону сапогом настучат. Тоже от зависти.

— Тебя же больше не трогают.

— Ну вот и я их… Не дразню.

Памятуя о том, что придется на свежем воздухе работать с бумагой, а то и печатать, я забежал в магазин и купил тонкие зимние перчатки.

В кунге на базе "Урала" был откидной диванчик, пара жестких сидений, шкаф и огромный стол. В шкаф мы запихали коробки с сухим пайком, на стол я свалил матрасы и прочее. Косяк недобро глянул на отопитель и напомнил, чтобы я не включал его. Этих адских машин в войсках боялись куда сильнее, чем вероятного противника. Пока агрессивный блок НАТО вынашивал свои коварные замыслы, простые советские отопители не теряли времени даром и угробили, по слухам, кучу народа. За ними требовался глаз да глаз.

Из новенькой канистры, выданной нам под питьевую воду, пахло дизельным топливом. Мы долго по очереди нюхали горловину. Потом я долго полоскал канистру, и мы снова ее нюхали. Запах, казалось, только усилился.

— Хрен с ним, — решил Косяк. — Лучше вода с соляркой, чем никакой воды.

Стартовали после обеда. Афанасьев придирчиво меня оглядел, заметил, что я в перчатках, и сказал:

— Молодец, сообразил.

С офицерами прибыло несколько объемистых бумажных пакетов: там оказались картошка и лук. Афанасьев вручил мне на хранение две пачки масла. Я уложил провизию в шкаф.

Офицеры залезли в кабину, "Урал" тронулся.


***

Это было волшебно. Я сидел в кунге и глядел через окно на дорогу. Обычную гражданскую дорогу, по которой ездят гражданские люди на машинах с гражданскими номерами. Свободные люди. Я не завидовал им — я любовался ими, их машинами, их свободой. Меня распирало от удовольствия. Я был готов ехать по дороге вечно. Ну, то есть, еще год, вплоть до увольнения. В последний раз меня так захлестнуло, когда нас везли поездом из учебки на Украину. Но тогда вокруг была толпа молодых сержантов, а сейчас я сидел один в герметичной железной коробке — наконец-то один! — и был счастлив.

На окраине Киева машина остановилась. Офицеры ушли за водкой и надолго пропали. Водку в те времена приходилось не покупать, а "доставать".

— Ты как? — спросил Косяк.

Я показал большой палец.

— Спать хочется, — пожаловался Косяк. — Они-то дрыхнут, и меня тоже в сон клонит. Ты не спи, ладно? Я буду знать, что ты не спишь, и мне будет легче. Ой, да хрен с ним, не боись, доедем.

Уже стемнело, когда мы подъехали к Черниговской учебке. Афанасьев полчаса с кем-то о чем-то договаривался, нас впустили, машина покатилась в парк. В свете фонарей я разглядывал чистые коробки казарм, вылизанную до блеска территорию, и удивлялся, насколько все тут не похоже на реальные войска. Полгода в ББМ, прожитые после учебки, напрочь отрезали от меня эту кукольную армию, поначалу казавшуюся суровой, теперь — игрушечной. Мимо промаршировала, отчаянно печатая шаг и размахивая руками, учебная батарея. Бедные ребята, подумал я. "Товарищи курсанты" спят и видят, как бы поскорее вырваться из учебки, с ее отупляющей муштрой и шагистикой. "Товарищи курсанты" знают, что в войсках их будут бить, но не очень верят в это, не до конца осознают. А бить начнут, где-то через пару-тройку дней, а может, и в первую же ночь — руками, ногами, ремнями, тапочками, сапогами, а то и табуретками, швабрами, дужками от спинок кроватей… Чем захотят, тем и будут. И ты не имеешь права защищаться, ты должен стоять, принимать удары грудью и держать строй. Кто выпадет из строя, за того всем достанется. Добро пожаловать в Вооруженные Силы, молодые люди.

Зато в войсках вам, быть может, доведется по-настоящему узнать свое удивительное оружие, большие пушки. Поработать на них. Полюбить их.

А может, и не доведется. Может, вы будете видеть пушки только издали, охраняя их, строя заборы вокруг них, возводя боксы для них. Кто знает, как все получится…

Косяк загнал машину в парк, опечатал ее и сдал под охрану.

— Переночуете в батарее управления, — сказал Афанасьев. — Не безобразничайте там, помните, что по вашему поведению будут судить об обстановке в войсках. Ясно?

— Ага, — только и сказал я.

— А ужинать? — спросил Косяк.

— Опоздали. Да и нужна вам здешняя баланда?

Косяк оглянулся на кунг, где лежал сухпай.

— Завтра позавтракаете, — пообещал Афанасьев. — Не вскрывать же теперь машину. И сухой паек лучше поберечь.

— Да хрен с ним, — мудро рассудил Косяк. Армейский ужин в учебке одно название, что ужин, прав Афанасьев: баланда. Остаться без кружки чая с куском хлеба не трагедия, а сухпай и правда лучше заначить.

Перед дверью казармы Афанасьев напомнил нам, что мы — сержанты из Бригады Большой Мощности, временно находящиеся в учебке с дружеским визитом. Я пожал плечами. А Косяк сказал:

— Здесь учился наш Швили. И братья Хашиги. И еще Шура Андрецов…

И огляделся, будто высматривая следы жертв и разрушений.

Дежурным по батарее управления оказался сержант-дед, тщательно заглаженный и до блеска начищенный. На нас с Косяком он посмотрел уважительно — мы из войск приехали. И куртки наши произвели сильное впечатление. Я бросил взгляд на шинельные шкафы. Там висели тщательно выровнянные шинели. Комбинезоны могли лежать в каптерке, но скорее всего, местным их вообще не давали. А рабочий бушлат хоть и теплей шинели, только какой ты самоходчик, в бушлате-то. Фигня ты на палочке, если тебе комбинезон не дают.

Афанасьев сказал, что после завтрака встречаемся у машины в парке, и с преувеличенной строгостью пожелал нам спокойной ночи. Кто его знает, может, он думал, что мы с Косяком всех тут заставим петь нам колыбельную и чесать пятки. Несмотря на явный численный перевес местных и требование майора вести себя прилично. В конце концов, Афанасьев сам был из ББМ. Он понимал, что наш личный состав делится на две категории: неуправляемых идиотов, и тех, кого жизнь в бригаде научила убедительно изображать неуправляемых идиотов. И не поймешь, кто хуже. В общем, Афанасьев д