Местные, уже с нечеловечески изменившимися лицами, рассупонивают моторный отсек. Генерал заглядывает внутрь.
А там пусто.
Поясняю: двигателя нет.
Генерал спокойно так спрашивает: товарищи идиоты… То есть, виноват, товарищи офицеры, вы совсем идиоты? Ну правда, ну скажите. Интересно мне.
Те мнутся-мнутся, потом отвечают: никак нет, мы не совсем еще идиоты. Просто, докладывая вам о запуске двигателя, мы не предполагали, что вы решите вернуться, товарищ генерал.
И генерал им говорит все так же спокойно. Вот потому, говорит, что "вы не предполагали", это я к вам с проверками езжу. А не вы ко мне. Товарищи… офицеры.
Генерал всего лишь военный человек. Может устроить истерику на ровном месте. И тут же закрыть глаза на очевидный непорядок. Есть генералы-самодуры и генералы-торгаши. Если генералу до пенсии осталось всего ничего, он способен полностью выпасть из реальности и просуществовать так, не приходя в сознание, несколько лет. Это может быть очень дурно для части, а для кого-то из офицеров вообще обернуться трагедией. Только солдаты и сержанты это все простят. Будут за глаза называть генерала "Папой" и тихо радоваться. Потому что их генерал все равно самый лучший. Потому что он ни разу не повысил голос на солдата или сержанта. А вот как полковников дрючил — все видали многократно. И получили массу удовольствия.
Это такой армейский парадокс, над сутью которого мало кто из рядовых задумывается. Принято по умолчанию: генерал солдата не обидит, у него для этого офицеры есть. И правда, обычно генерал либо вовсе не замечает рядовой и сержантский состав, либо подчеркнуто душевен и ласков с ним.
Тут надо понять: между генералом и солдатом — пропасть. Большой Каньон. У генерала редко есть повод заговорить с солдатом. Он вообще не часто видит солдата вблизи. А случаи, когда генерал с солдатом делают общее дело, просто уникальны. Например, тот самый Архипов мог лично работать в "чертежке". И, оторвавшись от карты, вдруг оглядеть чертежника Пашу Гусева. И сказать:
— Ну ты, парень, и изгваздался! С ног до головы. Погляди, у тебя даже все кроссовки в краске!
За такого генерала, сами понимаете, любой в огонь и воду пойдет. Архипов еще и настоящим танкистом начинал, а это уважаемая в войсках профессия.
Нашего мулинского комдива генерал-майора Н. курсанты тоже любили. Хотя он основательно подзапустил учебку — к пенсии готовился. Но могло быть и хуже. Зато курсантам импонировало то, как старик отрывался на офицерах. И даже эпизод с выпадением из машины в сугроб, когда генерал с похмелья испугался глядящих на него гаубичных стволов, трактовался в его пользу. Типа, не задница штабная, помнит еще, зачем бывают пушки.
Вот марширует по плацу оркестр артполка. Играет так себе, под конец сбивается. "Папа" берет микрофон и презрительно допевает за оркестр:
— Ча-ча-ча!
После чего прямо в микрофон спрашивает стоящего рядом командира полка:
— Чем ты их кормишь, Зеленский? Даже прохиндей Малютин играл лучше!
Того Малютина с оркестра сняли, понятное дело, не за хорошую игру. Зеленский от великого ума решает тонко пошутить и говорит в ответ легкомысленно:
— Да их корми-не корми… Им бы спирту, вот они бы тогда…
— Что-о?! — внезапно наливается кровью генерал. — Спирту?! Я вам сейчас дам спирту! ДА Я ВАС ВСЕХ РАЗГОНЮ!!!
Народ инстинктивно бежит с плаца. Бегство возглавляет, громыхая и дребезжа, оркестр. Вслед ему несутся дикие вопли в микрофон. Всем очень весело.
Когда ББМ потеряла свеженазначенного комбрига, по территории бригады как раз гуляло несколько генералов. Проверка комиссией округа. И тут, в самый разгар проверки, наш комбриг исчез бесследно. Шутка ли, то у нас солдаты бегали, а теперь целый подполковник удрал. Командир, ёлки-палки. Генералы, мягко говоря, удивились. И даже мы занервничали слегка. Потому что перебор уже. Если сегодня этот придурок сквозь землю провалился, то завтра и впрямь можно ждать ядерного взрыва. Про который трудно сказать заранее, смешно получится, или нет.
Примчался из Киева страшно расстроенный генерал Бибко. Не помню, чем он занимался в штабе округа, но одной из его функций был надзор за Бригадой Большой Мощности. Для солдат и сержантов такое внимание было очень лестным. Может, мы и полные уроды, и самая неуставная часть в Белой Церкви, зато, хоть нас чуть больше сотни, а за нами генерал присматривает! Отдельной доблестью Бибко считалась манера ходить по полигону в солдатских кирзовых сапогах. Это сближало его с простой армейской массой. Вдобавок, Бибко был очень похож на бегемота. А в мультфильмах бегемот — символ дободушия. Такому генералу надо очень постараться, чтобы солдаты его не любили. Бибко у нас даже с дедовщиной однажды боролся, когда родители молодых закидали округ письмами с жалобами. По результатам борьбы с дедовщиной аж на целую неделю был посажен на "губу" Орынбасар Кортабаевич Арынов. Молодым потом вломили. А генерала полюбили еще больше.
И вот, на третьи сутки шоу ужасов "Пропажа командира", стою я дежурным по штабу. Зашел в туалет покурить, гляжу — внизу на улице скучает у машины генеральский водитель. Спустился, угостил его сигаретой, и спрашиваю:
— Слушай, а чего твой шеф по полигону в кирзачах рассекает?
— Говорит, летом для полигона кирзачи лучше всего. Не знаю… Он вообще приколист тот еще. Ему форма одежды по фигу. Мы прошлой осенью приехали в КУЦ[4], и тут подморозило. А у меня в багажнике старая шапка валялась, замызганная вся. Бибко фуражку снял, шапку эту напялил — с солдатской кокардой, представляешь? — и пошел себе, как ни в чем не бывало.
— Силен!
— Не то слово. Он клёвый дядька.
Стою, курю, и думаю, что Бибко вообще-то правильно себя ведет. Настоящий генерал, он и без штанов генерал. И настоящий офицер это не звездочки на погонах. Вот, допустим, капитан Каверин, который угнал автомобильный прицеп из парка… Каверин не виноват, что ему осточертела служба. Он даже в таком осточертевшем состоянии на две головы выше, чем комбриг. Которого, между прочим, десять минут назад отыскали в канаве под забором. Это мне по секрету с узла связи капнули.
Тут в окно третего этажа выглядывает Бибко.
— Как дела? — спрашивает.
— Нормально, товарищ генерал, — отвечаем хором.
— Тебе пакетик передали? — это он водиле.
— Ага.
— Это я тут стирального порошка купил… Ладно, не скучай, домой поедем скоро. Нашелся их командир. Он к маме уезжал, и у нее приболел слегка. Ничего страшного, могло ведь быть и хуже, правда?..
Я стою и думаю: какая прелесть, черт побери. До чего все уютно и по-домашнему. Стиральный порошок. Командир к маме уехал. Другая жизнь, параллельный мир. Сразу вспомнилось рукопожатие Бибко, крепкое и доброжелательное. Как хорошо быть генералом — человеком, излучающим во все стороны уверенность и спокойствие. Это ж талант врожденный нужен…
Они сразу окно кабинета закрыли, три генерала, когда им надо было комбрига вынуть из обмоченных штанов и засунуть в брюки от парадной формы. Не везти же этого… гондона рваного… мандавошку беременную… и так далее, и тому подобное… в Киев на расправу в мокрых штанах. Они, наверное, давно подполковникам не меняли подгузников, отвыкли — и застеснялись, что их комментарии будет слышно за версту.
А я помощнику сказал, что с меня хватит. И обедать ушел.
Довольно было того, как они этот заблеванный ужас и моральный террор вверх по лестнице волокли — а я стоял и глядел. Впрочем, о том было рассказано еще в первой главе. Только я тогда один момент не отметил.
Они, знаете, с большим достоинством его тащили.
Генералы, что тут скажешь.
ГЛАВА 21.
Сто дней до выхода приказа Министра обороны об увольнении твоего призыва в запас — культовая, знаковая, сакральная дата. Если воинская часть строго чтит традиции, в ней начнется черт-те-что. Деды (с этого дня дембеля) ночью постригутся налысо (утром их вздрючат, но не приклеишь же волосы обратно). На толстых дембельских подворотничках возникнут вышитые цифры — слева 100, справа 99. Приказ будет торжественно зачитан вслух молодым бойцом, стоящим на высоченной пирамиде из тумбочек. И так далее. Пересказывать все это — книги не хватит.
Даже для эстетов и снобов вроде вашего покорного слуги наступление "стодневки" многое значит. Армия, она засасывает, как болото. Помню случай неприятного культурного шока. Нам вдруг объявили, что мы весной переходим на "маскировочную" форму одежды: зеленые погоны, зеленые эмблемы, красные сержантские лычки. И я сильно расстроился. Ведь у меня была готова прекрасная форма с бархатными петлицами, бархатными погонами и металлизированными лычками. И вдруг меня этого великолепия лишили…
Тут и пришло осознание: я наконец-то слился с армией воедино. Привык к ней. Вписался в систему.
Разумеется, я тут же системе ответил. Генка Шнейдер купил мне в подарок на "стодневку" галстук. Зеленый, но чуть ярче армейского уставного цвета. И не на резинке. Настоящий! Я с наслаждением повязал этот галстук и отправился в наряд дежурным по штабу, чувствуя себя преотлично.
Все мне завидовали, включая офицеров. Только Минотавр ни слова ни говорил. Оказывается, просто не приглядывался. А когда пригляделся, аж сам позеленел. Минотавр был модником. В свободное от службы время разгуливал по Белой Церкви в белой куртке. Пошил себе форму с небольшими отступлениями от уставного фасона и цвета. Очень этим гордился. И тут, понимаете, его сержант… Галстук умеет завязывать, сволочь такая!
— Еще раз увижу этот галстук, — сказал Минотавр, — намажу горчицей и заставлю съесть!
Вот какая ранимая психика у военных. Поэтому они крайне чувствительны к ритуалам, церемониалам и знаковым датам.
Поэтому и я, временно военный человек, отнесся внимательно ко дню своей "стодневки". Я его записал. Все события, с утра до ночи.