— Первый раз о такой слышу, — прошептали за спиной Моури.
— Первый, да не последний.
— Н-но к-кто-то должен помочь н-нам разоб-браться, — заскулил Поджарый, разводя руками.
«Помощь» не заставила себя долго ждать — толпа вдруг расступилась, пропуская лоснящегося от важности блюстителя закона.
— Ну, — грозно прорычал он, — что здесь такое?
Поджарый с победоносным видом первооткрывателя ткнул пальцем в витрину.
— Вот-т, п-п-полюбуйтесь.
По мере того, как констебль усваивал прочитанное, глаза его округлялись.
— Кто??? — наконец рявкнул он, повернувшись к толпе.
Все замерли.
— Ублюдки!!! — прогремело в наступившей тишине. — Где были ваши глаза? А-а??
Никто даже не пикнул, можно было подумать, что люди действительно напряженно вспоминают, где же были их глаза.
— Кто, кто увидел это первым?
— Я, — выступил Поджарый, гордый своим острым зрением.
— Значит, ты должен знать, кто это сделал.
— Нет-нет, кэп.
— Ты в этом уверен? — проревел констебль, дыша Поджарому прямо в лицо.
— Да-да, кэп, — промямлил Поджарый, начиная нервничать. — Б-была-ла-а-а-авария-я-я-с-с-смот-т-т-трел н-на-а… — Он захлебнулся, не в состоянии справиться со своей речью, и виновато посмотрел на полицейского.
— Пшел вон! — Констебль махнул рукой, и Поджарого как ветром сдуло. — Если кто-нибудь намеренно укрывает преступника, — обратился он к остолбеневшим людям, — то он об этом горько пожалеет.
Толпа попятилась и на глазах начала таять; осталось не более трех десятков самых любопытных, в том числе и Моури.
— Может, в магазине вам что-нибудь подскажут, — вкрадчиво произнес он.
— Я без тебя знаю, что делать, — прохрипел констебль и, распахнув дверь, заорал, требуя хозяина.
Выскочил перепуганный владелец магазина и, оглядев витрину, застучал зубами от страха.
— Это не я, кэп. Я ничего не знаю. Заверяю вас, это не наша работа. Она, она — снаружи, а мы — внутри, кэп. Мы не могли этого сделать. Это — какой-то проходимец. И чем только ему приглянулась наша витрина, ума не приложу. Наша преданность отечеству…
— В Кайтемпи ты в пять секунд запоешь по-другому, — цинично заметил полицейский.
— Я сам офицер запаса кэп, я…
— Заткнись! — гаркнул констебль. — Он ткнул в сторону оскорбительной наклейки. — Снять! Сей момент.
— Да, кэп. Конечно, кэп. Одну секунду.
Хозяин нервно заскреб ногтем о стекло, пытаясь захватить уголки листовки, но безуспешно — листовка была пропитана специальным клейким веществом, о котором отсталые сирианцы могли только мечтать.
— Одну, одну секунду, — жалобно пролепетал владелец и скрылся внутри магазина.
Вернулся он с острым кухонным ножом и возобновил попытки. На этот раз он преуспел гораздо больше, оторвав четыре маленьких треугольничка.
— Кипятка, идиот! Принеси кипяток и отмочи! — взревел полицейский, вконец теряя терпение. — А ну, все вон отсюда! — заорал он. — Воо-он!
Люди нехотя принялись расходиться.
Оглянувшись, Моури саркастически улыбнулся, увидев хозяина магазина с дымящимся ведром в руках.
Не теряя времени, Моури опять принялся за дело и за двадцать минут нашлепал еще пару листовок в довольно приметных местах. Однако его неуклонно тянуло к злополучной витрине, и, в итоге, он не устоял перед искушением.
Листовка исчезла, однако на ее месте красовался тот же текст, правда молочно-белый, но зато глубоко вытравленный на прозрачном стекле. Констебль и хозяин магазина о чем-то жарко спорили. Вокруг них опять собрались зеваки и с удивлением поглядывали то на витрину, то на расшумевшуюся парочку.
Полицейский орал:
— Плевать я хотел, что эта стекляшка стоит две тысячи гульдов. Не хочешь менять витрину — заколоти досками.
— Но, кэп…
— Что еще за «но»! Делай, что сказано. Это антиправительственная пропаганда, и, следовательно, пре-ступ-ле-ни-е!
К вечеру Моури избавился от оставшихся листовок и подыскал более подходящее жилье.
— Завтра я уезжаю дней на семь, — объявил он в отеле и пожаловался: — Война так осложняет жизнь. Ничего нельзя планировать заранее.
— Вы хотите оставить за собой номер, господин Агаван?
— Да, я надеюсь вернуться. — Моури полез в карман. — Вот вам за десять дней. — Он протянул портье пачку гульдов. — Если я вдруг не вернусь — не стоит беспокоиться — это мои проблемы.
— Как вам будет угодно, господин Агаван. — Безучастный к тому, что кто-то швыряется деньгами, портье выписал квитанцию.
— Благодарю, — пряча квитанцию, произнес Моури. — Долгой жизни.
— Долгой жизни.
Подкрепившись в ресторане, Моури поднялся в номер, растянулся на кровати и так лежал до наступления темноты. Как только за окном погасли последние отсветы заката, он вскочил с постели, распихал по карманам новую порцию прокламаций, захватил небольшой кубик псевдомелка и двинулся в город.
В тусклом свете фонарей действовать было значительно проще, да и он уже достаточно хорошо ориентировался в извилистых лабиринтах Пертейна. Часа четыре Моури занимался тем, что осквернял и обезображивал стены домов и шикарные витрины самых престижных магазинов, так что к полуночи весь город был разукрашен разного вида воззваниями и угрозами в адрес правящей касты с неизменной и зловещей подписью «ДАГ».
Орудуя псевдомелком, Моури едва не хохотал, представляя, как спозаранку несчастные домовладельцы станут тщетно отмывать кощунственные буквы. Мел обладал коварным свойством въедаться в стену при соприкосновении с водой, то есть, чем упорней драить, тем ярче и отчетливее проступает надпись.
Наутро, с аппетитом позавтракав, Моури вышел из отеля и, игнорируя назойливых таксистов, сел в автобус. Раз десять он менял маршруты, всячески заметая следы, даже сдал кейс в камеру хранения. Была ли в этом необходимость — сказать трудно, но береженого бог бережет, кто может поручиться, что в отель не нагрянут с проверкой, и тогда…
«Кайтемпи. Предъявите книгу регистраций. Так, в основном, старые постояльцы. Кроме этого, Шир Агавана. Кто он такой?»
«Лесной инспектор.»
«Так было написано в его удостоверении, да?»
«Да-да, кэп. Оно было в полном порядке.»
«В каком Министерстве он работает?»
«В Министерстве Природных Ресурсов.»
«Вы в этом уверены? Там был штамп Министерства?»
«По-моему, да. Точно не могу сказать.»
«Вы обязаны замечать такие вещи.»
«Извините, кэп, но через мои руки проходит столько бумаг! Я не в состоянии запомнить…»
«Надо стараться. Хорошо, будем надеяться, что с этим Агаваном все в порядке. Хотя, знаете что? Дайте-ка мне телефон. Не помешает лишний раз проявить усердие.»
Короткий звонок, пара односложных вопросов, и трубка с грохотом падает на рычаг.
«В списках Министерства нет никакого Агавана! Когда он покинул отель? Что сказал? Куда направился? Очнись, кретин, и отвечай, когда тебя спрашивают! А ну, ключ от его комнаты, быстро! На чем он уехал? На динокаре? Опиши его. Кейс?! Какой? Кожаный?!»
Пусть и невелика вероятность такого поворота событий, тем не менее, случись что, в казематах Кайтемпи досадовать на промахи будет поздно.
Изрядно напетляв и уверившись, что теперь даже самая опытная ищейка собьется с ног, но не сможет проследить его извилистый путь, Моури забрал из камеры хранения кейс и отправился в свои новые апартаменты — две дурно пахнущие клетушки на четвертом этаже полуразвалившегося доходного дома. Там он провел остаток дня, приводя антисанитарную конуру в божеский вид.
Хозяин дома, человечек с бегающими глазками, без вопросов принял его как Гаста Харкина — железнодорожника, честного труженика, немного рассеянного и достаточно глупого, чтобы в срок платить за снятые комнаты.
Разделавшись с уборкой, Моури вышел купить вечерние газеты. О вчерашних событиях там не было ни строчки. Сначала он несколько огорчился, но, поразмыслив, решил, что это даже к лучшему. Ни один уважающий себя журналист или более-менее приличный редактор не упустил бы такой материал, а значит, не обошлось без давления сверху. Кто-то, наделенный немалой властью, прихлопнул публикацию тяжелым кулаком цензуры.
Да, всполошились, видно, господа из Кайтемпи, забеспокоились, заерзали в своих креслах. Что ж, это только начало, так сказать, оса крылышком махнула. То-то будет дальше. И чем упорнее молчат «наверху», тем красноречивее пересуды «внизу»; растет недоверие к правительству. «Что опять они от нас скрывают?» — уже завтра, Моури не сомневался, тысячи горожан зададутся этим вопросом. «Дирак Ангестун Гесепт» — эти три слова будут вертеться на языках десятков тысяч достопочтимых сирианцев, и все потому, что власти струхнули и сидят, как в рот воды набравши.
«Нет причин для страхов», — говорит правительство. Но кто ему поверит, когда оно боится признать столь пустячный фактик? А ведь шила в мешке не утаишь.
Если не бороться с заразной болезнью — само собой, вспыхнет эпидемия. Моури решил ускорить процесс распространения антивоенной бациллы и очередную вылазку предпринял в Редайн — небольшой городок с населением не более трехсот тысяч человек, расположенный в сорока двух милях к югу от Пертейна; райцентр с собственной электростанцией, бокситными шахтами и заводом по производству алюминия.
Утренний поезд был битком забит угрюмыми работягами, самоуверенными чиновниками, измученными солдатами, какими-то бесцветными бесполыми личностями — людьми, движимыми нуждами военного времени. Напротив Моури восседал свиноподобный тип с жирной харей — живая карикатура на министра пищевой промышленности — и томно, с барским равнодушием взирал на проносящиеся за окном пейзажи. Не прошло и пяти минут, как Свинорылый уже храпел, запрокинув голову и широко раскрыв рот. Во сне он еще больше напоминал борова, и у Моури руки чесались заткнуть его пасть апельсином.
Милях в тридцати от Редайна передняя дверь с шумом распахнулась, и в вагон ввалился вездесущий страж порядка в сопровождении двух суровых личностей в штатском.