Дыхание весны ощущалось все явственнее. Там, где пригревало солнце, на земле появились проталины. От деревьев шел пар, в долине клубился сизый туман. В окно я видела, как Содгэрэл носит в дом дрова. Чем больше я всматривалась в Тайванбаяра, тем дороже он мне почему–то становился. Никак не хотелось мне, чтобы он убежал, и я всячески старалась завлечь его. Пришел Цэнгэл. Когда мимо окна проходил отец мальчика, новый сосед, я внимательно присмотрелась к нему. У него были густые, слишком, пожалуй, красивые для мужчины брови. В сильных руках он держал лом. Ступал он уверенно, неторопливо.
Цэнгэл вымыл руки и сел за стол, а я налила ему чаю. Только тут он заметил Тайванбаяра, притаившегося за моей спиной.
— Значит, этот человечек сразу к нам, от своих отбился, — приласкал он мальчугана, погладив его мягкие черные волосенки, и улыбнулся. — Нам бы с тобой такого молодца завести. Как на этот счет, новостей не слыхать? — продолжал он шутить, по–доброму посматривая на меня.
— Заведем, конечно, — ответила я.
Цэнгэл, не выпуская из руки чашки, взглянул на меня недоверчиво и вопросительно.
— Как ты говоришь? Ну–ка сядь рядышком. Неужели дело с места сдвинулось?
— Когда–нибудь заведем, — проговорила я.
Муж сделал большой глоток. Я наблюдала за каждым движением Тайванбаяра. Со двора послышался стук топора. Я выглянула в окно. Сосед, одетый в коричневый ватник, колол дрова. Цэнгэл тоже повернулся к окну и спросил:
— А ты дров наколола?
— Не успела. За домашними делами время пролетело, и не заметила.
— А надо было успеть, дрова — тоже домашнее дело. Небось целый день конфетами занималась?
— Без них пока не обойтись, мы с мальчиком только начинаем понимать друг друга. А славный он, правда?
— Чего чужого ребенка расхваливать?
До Цэнгэла, наверно, и не дошло, как он меня этими словами обидел. Испачкав руку, он попросил тряпку, а потом сказал:
— Новый сосед — сноровистый парень. Силищи, как у быка. Говорит, на сомонном надоме [1] борется.
— Так это хорошо. Там, где народу мало, что лучше работящего человека?
— Ничего не скажешь, парень он умелый. Золото–человек, если только из–под этого золота медяшка не покажется, когда его жизнь ковырнет.
Вошел сосед. На вид он и в самом деле был крепким, мышцы угадывались даже под рубашкой. Тайванбаяр кинулся навстречу отцу.
— Папа, а мне конфет подарили.
Ухватившись за отцовскую руку, мальчик повернулся к нам. А отец улыбнулся спокойно и широко — так степь осенью глазам раскрывается — и негромко сказал:
— Значит, вот как ты, пострел, с жизнью знакомишься? Мужчина вроде, а конфетами балуешься?
Он поцеловал сына. Сразу было видно, что от этой ласки душа маленького человечка встрепенулась.
Цэнгэл уважительно приветствовал соседа:
— Присаживайся, Нацаг. А это моя Алимаа, — кивнул он в мою сторону.
— Мы с твоим сыном уже подружились, — сказала я, разливая чай. Только сейчас я заметила, что сын очень похож на отца, и подумала: наверно, это хорошо.
— А у вас такого богатыря нет? — спросил Нацаг.
Цэнгэл закурил, отшвырнул в сторону спичку, даже не загасив ее, и грубо ответил:
— Жена у меня нерадивая какая–то. Третий год яловая ходит.
Нацаг смутился, и даже больше, чем я. Круглое белое лицо его стало медно–красным, как луна над степью, и он замолчал, видно, осуждая себя за неуместный вопрос.
В наступившей тишине слышалось только попыхивание трубки Цэнгэла да топот мальчика, носившегося по комнате. Затянувшееся молчание прервал мой муж:
— Как ты насчет охоты? Отпуска скоро начнутся.
Нацаг посмотрел на него с какой–то настороженностью.
— Я не любитель.
— Это не дело. Если уж ты в Хэнтэйскую тайгу попал, то охоте просто обязан научиться. Прошлой ночью к нам медведь забрел, чуть беда не случилась.
Нацаг слушал его не дыша, а я от стыда покраснела.
— Плохо, если медведи к самому дому подходят. Я медведя увижу — сразу руки вверх подниму… Понятия не имею, что с ним делать.
— А какое тут понятие нужно?
Нацаг вдруг поднялся и взял сына за руку.
— Пошли, сынок, домой пора. Загостились мы с тобой. Чайник, наверно, весь выкипел.
Они ушли, и стало буднично, как всегда. Цэнгэл забарабанил пальцами по столу и забубнил:
— Тоже мне, на надомах борется, а медведя боится. Чудной он какой–то, хотя неплохой как будто парень.
Я промолчала. Вскоре опять прибежал Тайванбаяр, а за ним, улыбаясь одними глазами, пожаловала в пестром красивом халате Содгэрэл.
— Повадился он к вам. Удержу нет, убегает из дому, и все тут. Наверно, все конфеты у вас перетаскал.
— Заходи, подруга, веселей будет. А мальчик пусть себе бегает, он никому не помеха.
Содгэрэл без всякого стеснения оглядела нашу комнату и дружелюбно обратилась ко мне:
— Ай–ай–ай, сына у матери отбиваешь. Смотри, оглянуться не успеешь, как он у тебя весь дом вверх ногами перевернет.
Она понюхала шелковистую головку сына [2], от которой, я это уже знала, пахло ветром. Словно издалека откуда–то, вмешался в разговор Цэнгэл:
— Да бросьте вы свои церемонии. Пусть ходит сюда, когда ему вздумается.
Не успела Содгэрэл присесть, как пришел Нацаг. Цэнгэл оживился.
— Так–то лучше. Почаще надо всем нам вместе собираться, жить веселей будет. А вообще тут ничего, от скуки не пропадаем. Глядишь, сейчас начальник Муна придет, а за ним и Дэмбэрэл Гуай с женой. Оставайтесь, чего домой спешить?
Нацаг обернулся к жене.
— Содгэрэл, чай готов. Пойдем–ка домой, поздно уже.
— Пожалуй, пора, да и голова что–то побаливает. — Содгэрэл потерла виски.
Нацаг взял сына за руку.
— Еще бы у тебя голова не заболела. Сколько нас трясло, пока сюда доехали! И устала ты.
Уходя, он пригласил нас:
— Приходите чай пить. Мы, можно сказать, уже устроились.
Не успели они скрыться за дверью, как Цэнгэл, выбивая трубку, сказал:
— Похоже, неженка она.
Я чуть было не ответила: «Видишь, какие мужья бывают», — но вовремя сдержалась. Для меня, не избалованной вниманием мужа, взаимоотношения в новой семье были в новинку.
— Давай, что ли, сходим к ним. Ты только переоденься, а то халат у тебя блестит, как держалки для котла. Как–никак в гости собираемся.
— Погоди немного. Прибраться еще надо.
— Вовремя это делать полагается. Весь день людям в рот глядишь, вот времени и не хватает. Давай побыстрее, Алимаа…
— А сапоги чистить не будешь?
— Нет, так сойдет.
За стеной послышался плач Тайванбаяра. Я вздрогнула, этот плач в груди у меня отозвался. Невольно заторопившись, я наспех прибралась. Хотела было переодеться, но вдруг мне подумалось: уж не завидую ли я соседке? И я осталась в старом халате. Когда мы вошли к соседям, Нацаг смущенно улыбнулся.
— Богатырь наш опять хотел к вам убежать, и у нас из–за этого нелады получились.
Тайванбаяр поочередно оглядел нас с Цэнгэлом. В глазах малыша все еще стояли слезы. Содгэрэл собирала с пола валявшиеся там и сям игрушки и какие–то пестрые картинки.
— Пришлось нашлепать его. Зато теперь на полчаса покой будет.
У меня в голове не укладывалось, как можно шлепать такое маленькое, такое беззащитное существо. Жалко мне было Тайванбаяра.
Новые соседи оказались гостеприимными и разговорчивыми. Втроем — Содгэрэл, Цэнгэл и я — уселись мы за круглый стол, а Нацаг тем временем возился у печи, готовя угощение. Руки его двигались быстро и ловко; видно было, что он привык готовить. Нацаг резал лук, но не терял нити общего разговора и то и дело вставлял словечко. Тайванбаяр с надутыми щечками тихонько повсхлипывал, а потом подошел к матери и уткнулся ей в колени.
— Иди сюда, к тете, — протянула я к нему руки.
Он словно ждал этого приглашения — тут же перебрался ко мне. Содгэрэл, поглаживая сына по головке, объясняла:
— Кто его ни приласкай, сразу тянется. Удивительный ребенок, совсем не дичится чужих людей.
На сей раз я не решилась понюхать головку Тайванбаяра. От его волос пахло молоком. С каждой минутой мальчуган казался мне все симпатичнее, милее, и я еле сдерживалась, чтобы не приласкать его.
Глядя куда–то поверху, Цэнгэл между тем говорил:
— Похоже, дорожное управление забыло, что здесь люди живут. Никого не бывает, а мы в этой тайге совсем ведь одичали.
— На южной дороге в этом смысле лучше, — отозвался Нацаг, пробуя суп.
— Это понятно — там ведь Гоби. Если в пустыне про людей забыть, они же сбегут оттуда. Я, например, в той жарище и трех дней бы не выдержал. По мне, лучше без дела валяться, по только здесь.
— Да, жара там невыносимая, а. весной и осенью всюду песок, — улыбнулась Содгэрэл.
Нацаг, во всем, видно, согласный с женой, только кивал головой.
— Жена просто не переносит Гоби. Ей там дышать было нечем. Чуть не со слезами упросили дорожное управление перевести нас сюда.
Нацаг налил в чашечку бульона и дал жене на пробу. Причмокивая, Содгэрэл со смехом сказала:
— А соли–то сколько! Ты думаешь, мы верблюды?
Нацаг подмигнул — тут я заметила, что у него красивые черные глаза — и ответил:
— Не выйдет, видно, из меня повара. Все время жена ругает. Увольняться с кухни надо.
Не знаю, о чем подумал Цэнгэл, но только он сначала глянул на меня, а потом уставился на Содгэрэл, словно пытаясь понять, как это может женщина понукать мужчиной, будто он конь или верблюд. Участие мужчины в домашних или кухонных делах Цэнгэл считал позором, отступлением от всех правил жизни. Я знала, что про себя он гордится мною, потому что я всегда стараюсь добросовестно выполнять обязанности, по обычаю возложенные в семье на женщину.
Нацаг разливал чай и накладывал в чашки мясо. Он сновал между печкой и столом, но успевал, смахивая с лица пот, расспрашивать о природе здешних мест.
Я очень люблю осенние утра, когда говор реки особенно внятен, а вершины гор укутаны плотным туманом. Деревья, которые все лето стояли в плотных темно–зеленых шапках, осенью начинают шуршать своей теперь уже поредевшей, желтой листвой при самом легком дуновении ветра. Иногда на гребне горы, белесой из–за тумана, вдруг затрубит сытый олень. В его реве слышатся довольство и счастье, словно подведем итог всем сменявшим одно другое временам года. Сколько я передумала всего под осенним голубым небом! Мне приходило в голову, что, когда приходит осень или зима, лето прячется далеко в горах, где вечно зеленеют сосны и ели. Наверно, оттого и мила человеку природа, что времена года, сменяя друг друга, уходя и возвращаясь, не дают привыкать к себе — у каждого времени свое неповторимое дыхание, и как хороню, что колючие морозы зимы чередуются с ласковым теплом лета. Я любила природу, чувствовала ее, но до недавнего времени не догадывалась, что, оказывается, и мне в моей жизни нужны ветры и бураны, дожди и солнце.