затянувшийся локальный конфликт столичных бритоголовых с рыночными торгашами прочих национальностей.
Чирикающее бандформирование переметнулось с тополей к черной мраморной стеле, застрявшей в молодой, еще не стриженой траве на узком газоне перед контрольно-пропускным пунктом внешнего периметра.
Доисторическая колючка, паутинообразные фиксаторы проникновения, угловые телекамеры, спаренные с тяжелыми пулеметами.
Блик от прицела скользнул по золоченому реестру павших, объективно подтвердив отсутствие знакомых фамилий.
Никто не посылал изысканные останки в черных пластиковых пакетах по забытым адресам, никто не вскрывал просевшие обветренные могилы, никто не резал автогеном гробы, дабы наконец-то вернуть в них правду, — ребят просто вычеркнули из сверхсекретной номенклатуры.
В «мир иной» их перевели гораздо раньше, в полном составе, прямо из академических аудиторий, включив особо отличившихся ситуативистов в число неопознанных жертв объемного взрыва новейшего типа.
На прощание назидательно продемонстрировали на ходу из-за тонированных стекол микроавтобуса памятное «мокрое место», оставшееся от хоккейной арены в день злополучного финала, и грузовым банановым авиарейсом «угнали в Сибирь».
Уставший от суточного доминирования воробей домовой, по чину (вздутый черный нагрудник) метивший в генерал-полковники предместного масштаба, занял самую ближнюю к ржавой шипастой спирали ветку — сухую, но крепкую, уже не раз опробованную желторотыми пассионарными наглецами.
Внизу, в бетонном ущелье, мелькнул знакомый гражданский силуэт, вспугнувший молодняк еще в том конце аллеи.
Дверь хлопнула гулко, с дребезжанием разводистого стекла и всхлипываньем пружины.
Воробей отрекогносцировался и безмятежно задремал.
Овчаристые псины, вдруг с урчанием заметавшиеся за рабицей, гарантировали притомившемуся вождю отсутствие кухонных террористов, злобно мяукающих вдали.
Для новой смены патологоанатомов в зябкую прозекторскую вкатили фрагментарный офицерский материал из-под Нижнеудинска.
Клок собачьей шерсти, переброшенный ветром с антисептичной территории, удачно десантировался на изрытый свежезасыпанными воронками от гранат асфальт горбатой улицы, которая от недостроенного кирпичного с брусовым этажом коттеджа извилисто и круто тянулась через концептуальную тесноту шиферокрышных приземистых изб с криволинейными огородами.
Первый снайпер легко и бесшумно отодвинул фанерную заслонку, смазанную по нижнему обрезу солидолом.
Готовность — минута.
Второй снайпер лизнул тыльную сторону рабочей ладони, только что распоротой малюсеньким ржавым чердачным гвоздиком без шляпки, неведомо как взявшимся в давно освоенной засадной точке.
Еще полминуту госпитальные кашееды будут мурыжить выпускника.
Третий снайпер, закончив королевский пасьянс из карт, обнаруженных за подвальной трубой еще в прошлое дежурство, едва успел распластаться на осклизлых кирпичах.
Живец в зоне риска.
Неурочный петух экзистенционалистично подал голос.
С водохранилища протяжно, с эхом, ответил патрульный катер, переброшенный месяц назад с Тихоокеанского флота для усиления звена, круглосуточно курсирующего между надплотинным микрорайоном Солнечный и поселком Листвянка, расположенным на Байкальском берегу недалеко от Шаман-камня, обозначающего исток Ангары.
В прицелах контролируемая идеально-киллерская позиция так и осталась невостребованной.
Отбой.
Ловля на живца закончилась безрезультатно. Никто не пожелал аккуратно свести счеты с очередным воскресшим.
На релейном заводе сирена дала старт очередной тренировочной обязательной эвакуации.
Первый снайпер перевел оптику на максимальное приближение — на ближнем огороде соседка роскошно мыла под холодной струей примелькавшиеся ноги, грязные после тщательной прополки длинной-предлинной грядки с морковью или свеклой.
Второй прямо через снаряжение, одолженное у окочурившегося заправского бомжа, вогнал в плечо дозу противостолбнячной сыворотки и обмотал сволочной гвоздик обрывком бинта.
Третий, помусолив карандаш, принялся старательно пририсовывать томным валетам и необузданным дамам убедительные рожки.
Ершовский залив Иркутского водохранилища (сразу за пятикилометровой насыпной плотиной, но в черте города), славившийся в мифические хрущевско-брежневские времена сначала глупыми блесноохочими щуками, а позже, при талонном режиме, килькой в томате и кустами для аморальных антипартийных соитий и бормотухо-бухаловых оргий, последние семь лет беспорочно служил общественной гаванью для десятитысячного парка индивидуально-семейных дельтаплановых глиссеров.
Неоспоримые антитеррорные преимущества — скорость, непредсказуемость траектории, схема движения «вода-воздух-вода», катапультируемая пуленепробиваемая капсула с автономным запасом кислорода на двадцать четыре часа и обогревом, автопилотная лазерная навигация — заставили местный, крупнейший в Азии авиазавод, когда-то выгодно обеспечивавший развивающиеся страны мноцелевыми штурмовиками, полностью перейти на выпуск незаменимого средства передвижения, прозванного работягами-ветеранами «глистом».
Административные, улучшенной отделки «глисты» и личные «глисты» особо уважаемых граждан и прочих достойных, приближенных к исполнительным, законодательным и тому подобным органам, базировались не в Ершах, а в самом центре города, на главном русле сумасбродной шлюхи-Ангары, дочери непримиримого консерватора Байкала, сбежавшей от почтенного старца к водонакачанному Енисею — точнехонько напротив Вечного огня (мемориал защитников отечества), Спасской церкви и Богоявленского собора.
Но такое эстетско-снобистское отношение начальствующих мужей к собственной безопасности считалось в массах и сознательном электорате не вполне уместным, так как не обеспечивало бюджетно выгодную ротацию в чрезмерно разветвленных коридорах местной власти.
Получив дельтаплановый глиссер прямо из декомпрессионно-вибрационной камеры (проверка на взрывчатку), госпитальный турист медленно вырулил на стартовый фарватер и, отметив нетерпеливым указательным пальцем на бортовой дисплейной карте точку прибытия, заснул без провидческих сновидений и навязчивых дежа вю.
ХАМАР ДАБАН
Присел на валун — серый, грубо квадратный, с золотоносными туманными прожилками.
Одиночная капля тяжело и неотвратимо сорвалась с днища парящей над письменным столом фарфоровой кружки с только что заваренным кофе (арабика в зернах) и пробомбардировала клавиатуру, точнехонько накрыв правый шифт.
На валун, за полдня щедро прогретый августовским солнцем.
Скомканный платок недельного использования стер влажный след от незапланированного каплеметания.
Ящерка-володушка (третичный реликт) сиганула в щель, обозначенную суровой осокой.
Кружка временно увенчала пухлую стопу проработанных личных дел с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».
Черная желна заработала по тронутому внутренней гнилью стволу мощным клювом.
Кривая, интерпретирующая запись телефонного сообщения осведомителя по голосовой модуляции, подтвердила обыденность и однозначность переданной информации.
Сине-зеленая сойка проскандалила в районе слоистого обнажения.
Опорожненная почти наполовину кружка с остывающим кофе втиснулась между скоростным принтером и монитором.
На глинистой отмели узкий четырехпалый след клыкастой мускусоносной кабарги.
Анализ видеозаписи подготовительного цикла угодившей в засаду группы укладывался по всем параметрам в допустимый ординар.
Труха, растревоженная упрямой желной, усеяла тропу.
За принтером свинья-копилка первой ступени фильтрации «боров» ждала, терпеливо помигивая индикаторами, очередного кротоуказывающего взноса, исполненного алым/синим/желтым/зеленым (по степени значимости) фломастером на карточке из плотного картона форматом с «визитку», пропитанного составом, ускоряющим срочное внутрикопилочное сгорание.
Сойка зигзагами перекочевала в распадок.
Бумаги, бумажки, бумажоночки — твердокаменные пазлы бюрократических падл.
Проглотив отменную личинку, желна продолжила зачистку.
Отзывы командиров учебной части… на сержанта.