— А если найдется свидетель вашего разговора, который подтвердит ее слова? — спросил шеф. — Судя по всему, этого вполне можно ожидать.
— Оболгать живого человека сложнее, чем приписать мертвому какие-то слова, — Данилов машинально загнул указательный палец правой руки. — Кроме того, свидетель должен быть из числа сотрудников больницы, потому что дело было в оперблоке, куда посторонние не ходят. А сотрудники на виду у коллег и пациентов, так что запросто может получиться эффект одновременного присутствия в разных местах, — Данилов загнул средний палец. — О видеокамерах тоже не следует забывать, — к загнутым пальцам добавился безымянный. — И, как я уже говорил, у меня есть запись разговора.
Данилов загнул мизинец и вышло так, будто он показывает шефу оттопыренный кверху большой палец — мол, все у меня хорошо.
— А что с планом перепрофилирования? — переключился на другую тему шеф. — Судя по тому, что вы сегодня здесь, а не там…
— Все готово, — сказал Данилов. — Там, по сути, дел на один день. Осталось только собраться, утвердить и подписать. Но если хотите знать мое мнение, то вместо этой затеи с индивидуальными планами нужно было сделать толковые методические рекомендации по перепрофилированию, — на слове «толковые» Данилов сделал ударение. — В виде ясных и четких алгоритмов, а не в виде сборника приказов и инструкций, в которых без поллитры разобраться невозможно.
— На методических рекомендациях никаких бонусов не заработаешь… — шеф иронически хмыкнул, но дальше свою мысль развивать не стал, поскольку и так все было понятно.
На встречу Данилов пришел на семь минут раньше, но Жамараков уже сидел за столиком у окна, пялился в телефон и пил вторую чашку кофе. Кафе было семейным, со своими семейными заморочками. Кофе здесь варили хороший, выпечка всегда была свежайшей, но убирать ненужную посуду со столов особо не торопились, предпочитая делать это после ухода клиентов.
Жамараков не просто встал при появлении Данилова, а вышел из-за стола, смотрел приветливо, улыбался как лучшему другу, руку пожал крепко, но без намерения показать свою силу. Одет он был просто — клетчатая рубаха, кожаный жилет со множеством карманов, джинсы, кроссовки. Только вот часы, красовавшиеся на правом запястье, явно были дорогими, но насколько именно Данилов понять не мог. При явно нерусской фамилии, Жамараков выглядел коренным русаком, как сказал бы Тургенев — волосы светлые, глаза синие, нос небольшой, да еще и с вздернутым кверху кончиком.
Данилов ожидал, что собеседник сразу же перейдет к делу, да еще и скажет, что у него мало времени, но Жамараков вместо этого сначала похвалил кофе, затем похвалил погоду, и только потом поинтересовался, какую информацию приготовил ему Данилов.
— У меня, скорее, не информация, а наводка, — уточнил Данилов. — Вы, наверное, знаете, что в больнице имени Филомафитского от воздушной эмболии умер пациент…
— Которому устанавливали клапан, — подхватил Жамараков. — И теперь судят анестезиолога, по чьей вине в кровь пациента попал воздух. Я не люблю размениваться по мелочам, поэтому жду окончания суда, чтобы написать большую статью. Очередное заседание… м-м… кажется восьмого сентября…
— Восьмого, — подтвердил Данилов, слегка обрадовавшись тому, что Жамаракову интересна эта тема.
«Не торопись, Вольдемар! — сразу же одернул внутренний голос. — Вчера ты тоже радовался тому, как удачно все складывается. А чем все закончилось?».
— Так что наводка мне не требуется, — заключил Жамараков, вежливо улыбнувшись. — Я и так в деле.
— И это замечательно, — Данилов улыбнулся в ответ. — Тогда я могу сразу перейти к делу. Скажите, Арсен, вам не кажется, что анестезиолога Сапрошина выставляют виновным для того, чтобы отвести обвинение от хирургов?
— Не думал пока об этом, — ответил Жамараков. — Зачем пороть горячку? Вот когда начну писать статью, тогда обо всем и подумаю. Может, суд его оправдает.
— Навряд ли, — усомнился Данилов. — Один шанс против девяносто девяти. Но вы могли бы взглянуть на случившееся с другой точки зрения — а что, если виноваты хирурги? Я знаю, что вы любите идти против течения. Во всяком случае, по вашим статьям создается именно такое впечатление. Мог бы получиться резонансный материал, вы не находите?
— Если у вас есть доказательства, то идите с ними в суд, — посоветовал Жамараков. — А если вы просто хотите поддержать своего коллегу, то вы обратились не по адресу. Да, я люблю идти против течения, потому что по течению может плыть даже дохлая рыба. Но я прагматик и хорошо умею просчитывать последствия…
— А еще вы замечательно умеете выстраивать логические цепочки, — польстил Данилов. — Поймите меня правильно. Я не призываю вас обвинять хирургов, не имея на руках доказательств. Я призываю взглянуть на проблему с другой стороны, рассказать читателям, что воздух в сосудистую систему мог попасть и по вине хирургов. А еще можно обратить внимание на то, что обвинение опирается на пересказанный разговор о якобы неисправном датчике между анестезиологом и его медсестрой. Медсестра умерла, анестезиолог отрицает факт разговора… Разве это не странно? Может, вы не в курсе, но воздух мог попасть в сосуды и по вине хирургов. Я могу объяснить вам метод…
Стараясь выражаться как можно проще и лаконичнее, Данилов рассказал о постоянном вдувании углекислого газа в операционную рану. Закончил он свою речь так:
— У меня есть свой интерес — я не хочу, чтобы пострадал невиновный. Но я не пытаюсь вас использовать, а предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. Вы напишете очередную интересную статью, выражающую особое мнение, отличное от мнения большинства. Такие статьи привлекают внимание, правда же? А я готов дать вам необходимые консультации. Если захотите — могу свести с хирургами. Единственное, чего бы мне не хотелось делать, так это напрямую давать вам какую-то информацию по делу, поскольку я участвовал в работе судебной экспертной комиссии и не должен разглашать того, что узнал. Но, если вы в деле, то и так все знаете.
— Никакой полезной информации вы мне не сообщили, — констатировал Жамараков, глядя Данилову прямо в глаза. — Вы пытаетесь меня озадачить…
— Скорее — завербовать в союзники, — Данилов вежливо улыбнулся. — Тема-то интересная. И дело хорошее.
— Я подумаю, — Жамараков положил на стол пятисотрублевую купюру, встал и протянул Данилову руку. — Давайте свяжемся вечером восьмого числа, после судебного заседания, и я сообщу вам свое решение.
Вообще-то Данилову хотелось, чтобы статья в защиту Сапрошина была опубликована до суда, но, с другой стороны, сейчас уже вечер второго сентября, а суд — восьмого. Времени в обрез. Ладно, пусть будет так, как хочет собеседник, ему же статью писать.
— А можно узнать, почему вы решили обратиться именно ко мне? — спросил Жамараков после рукопожатия.
— Мне вас рекомендовали коллеги, — ответил Данилов.
— Могу представить, что они обо мне наговорили, — усмехнулся журналист и ушел.
Данилов, не торопясь, допил свой кофе и заказал еще одну чашку. Хотелось посидеть в уютной тишине и подумать. Настроение было «лирически-меланхолическим» — и скучно, и грустно, и некому морду набить… Ощущение собственного бессилия угнетало неимоверно. Такое же состояние бывало, когда не удавалось спасти пациента, но при этом немного утешало сознание того, что ты сделал все возможное для того, чтобы помочь человеку. А для того, чтобы помочь Сапрошину, Данилов пока еще ничего толком не сделал. Желание помочь имелось, опускать руки Данилов не собирался, но что именно ему следует предпринять, он не знал.
Что делают врачи, когда заходят в тупик и не знают, как помочь пациенту?
Зовут на помощь коллег — собирают консилиум.
Данилов позвонил адвокату Вепринцевой и спросил, какое у нее настроение. Инна Ильинична ответила, что настроение стабильно боевое, но в подробности вдаваться не стала и вообще по тому, как отрывисто она говорила, чувствовалось, что звонок пришелся не ко времени.
Данилов несколько минут помедитировал на перечень имен, полученный от Саакова, размышляя о том, не стоит ли отправить письма по всем адресам — вдруг кто-то откликнется, но в конечном итоге отверг эту идею. Жамараков не отказался, а всего лишь взял паузу. Было бы некрасиво «заряжать» его коллег этой же темой до тех пор, пока он не дал ответа. Пока что можно составить мнение о каждом журналисте из перечня и отобрать наиболее перспективных.
Этому Данилов посвятил вечер. В результате из двенадцати выбрал троих с хорошим стилем и тягой к скандальным темам.
Ночью Данилову приснился Менчик.
— Я могу сказать, что слышал, как Раевский уговаривал Шполяк солгать следователю, но за это ты должен помочь мне стать заведующим кафедрой, — сказал он.
— Для этого нужно сначала защитить докторскую, — ответил Данилов.
— У тебя диссертация почти готова, заканчивай ее быстрее и отдавай мне, — потребовал Менчик. — Только учти, что авансом я ничего не сделаю. Утром — деньги, вечером — стулья…
Диссертации Данилову жаль не было. Но как уговорить шефа уступить Менчику должность? От напряженной мысленной работы Данилов проснулся. Часы показывали пять минут шестого — начался час кролика по китайскому исчислению. Самое поганое время с точки зрения сотрудников скорой помощи, после небольшого предутреннего затишья на «скорую» обрушивается шквал вызовов. Ну а примерно за десять-пятнадцать минут до окончания смены провидение любит преподносить «вишенки» вроде госпитализации на другой конец Москвы или же трехчасового ожидания психиатров на вызове.
«Нет бы что-то дельное приснилось, — раздраженно подумал Данилов. — Или снилось бы дальше, до половины седьмого, а то ведь уже не заснешь».
Стоя под душем, он поймал себя на мысли о том, что идея выставления заведомо ложного «контрсвидетеля» не вызывает у него неприятия. Что называется — дошел до ручки.
«Наем лжесвидетелей — дело неблаговидное и бесперспективное, но немного потратиться на благое дело можно, — сказал внутренний голос. — Не справляешься самостоятельно — обратись к специалисту».