– Ты чё мент? – удивился и разозлился он одновременно.
– Типа того, – сказала Мирослава.
– Знаешь, что, впали отсюда, пока цела, – он стал подниматься с дивана.
– Сидеть! – рявкнула Мирослава.
Он уставился на неё округлившимися от изумления глазами, – чё?
– Сидеть, сказала. А если будешь рыпаться, так врежу, что костей не соберёшь.
– Не имеешь права!
– Не имею, – подтвердила Мирослава, – но врежу.
И он ей поверил, хотя понятия не имел об имеющемся у неё чёрном поясе по каратэ.
Спросил, – ты ненастоящий мент?
– Я частный детектив. Читать надо внимательнее документы, которые тебе предъявляют.
– И чё тебе от меня надо?
– Нина Силуянова здесь жила?
– Нинка? Ну, здесь. Только я её не убивал.
– Знаю, что не убивал.
– И я всё уже настоящим ментам выложил.
– Молодец, – улыбнулась Мирослава.
– Издеваешься?
– Ничуть, просто похвалила за сознательность и выполнение своего гражданского долга.
– Когда вы гражданин, Омелянов видели Нину Силуянову в последний раз?
– Так накануне её убийства и видел. Она, как всегда собралась, ушла и больше не вернулась.
– Во сколько она обычно возвращалась домой?
– Под утро.
– Часть пути она проходила пешком?
– Нет, она всегда приезжала на такси и я ума не могу приложить, что она делала в том долбанном переулке.
– Полиция выяснила, что её вызвал туда клиент.
– Да, они что-то такое говорили, но он вроде лыка не вязал, и Нинка убежала от него. Не знаю, почему она сразу такси не вызвала.
– Зато она звонила вам.
– Да, я потом увидел её пропущенные звонки. Но в ту ночь у меня был отключён телефон.
Она не стала спрашивать, почему он его отключил, а он не стал объяснять.
Зато полиции на этот вопрос ему пришлось отвечать. И Мирослава от Наполеонова знала, что Омелянов всю ночь прокутил с замужней женой одного из местных банкиров. Полиции он даже вынужден был назвать имя и фамилию дамы. Она подтвердила его алиби. И муж её, к счастью, для них обоих остался в неведении. Так и ходит бедняга с рогами трёхлетнего оленя и ни о чём не догадывается.
– Бывают же такие лохи, – нелестно думал Юрий Гаврилович о муже любовницы.
– Скажите, на Нине было что-то из вещей или аксессуаров розового цвета?
– Клипсы, – вздохнул Омелянов и добавил, – у вас на лице написано, что вы считаете меня сволочью. Может так оно и есть, но Нинку мне до слёз жалко, хотите, верьте, хотите, нет. Если бы знал, кто её, так своими руками порешил бы гада.
– Охотно верю, – сказала Мирослава, – прощайте, Юрий Гаврилович.
– Прощайте, чего уж там, – махнул рукой Омелянов.
Глава 6
– Какая яркая сегодня луна! – сказала Мирослава.
– Пожалуй, – согласился Морис.
– Не нравится мне всё это, – пробурчал Наполеонов, пролезая между ними.
– Тебе табуреточку принести? – улыбнулась Мирослава.
– У, злыдня!
– Шурочка, да я же любя, – она чмокнула его в макушку.
Наполеонов сердито отмахнулся, – тебе бы всё хихоньки, да хаханьки.
– Не ссорьтесь, – сказал Морис.
– Как же не ссориться? Когда такая луна?!
– Ну, луна, ну и что? Она уже миллион лет луна!
– Чует моё сердце, что сегодня ночью опять свершится убийство!
– Тоже мне пророк выискался, – иронично отозвалась Мирослава.
– У тебя, что, Шура, тоже интуиция? – спросил Морис.
– Какая к дьяволу интуиция! – вознегодовал Наполеонов, – я печёнкой чую!
– Ты бы определился, сердцем или печёнкой, – заметил Миндаугас.
Наполеонов сердито покосился на него.
– Он у нас авгур, – деланно серьёзно произнесла Мирослава, – те тоже по потрохам предсказывали. Правда, они по-птичьим, а Шура у нас гуманист, он по своим.
Морис улыбнулся.
– Да, ну вас! – сказал Шура и погрозил им кулаком, – вот я посмотрю, что вы завтра запоёте.
Он быстро вышел из гостиной и вскоре его силуэт, направляющийся к тропинке в саду, промелькнул за окном.
– Ну и зачем обидели человека? – спросил Морис.
– Сама не знаю, – пожала плечами Мирослава.
– А ведь он может оказаться правым, – грустно проговорил Миндаугас.
– Может, – согласилась Волгина, – луна и правда сияет вызывающе, – будь я на месте какого-нибудь…
– Вот только этого не надо, – перебил её Морис, – выставив вперёд обе руки.
– Ладно, не буду, – она взяла его за руку и увлекла за собой.
Вскоре они оказались на крыльце, где принимал лунные ванны Дон.
– Ты не знаешь, куда Шура побежал? – спросила его Милослава.
– Мр, – лениво отозвался кот, в смысле понятия не имею.
– Он мимо тебя прошёл, – не отставала хозяйка и даже присела рядом и потыкала в мягкий шелковистый бок.
Кот недовольно облизнулся, и перевернулся на другой бок, всем своим недовольным видом давая понять, что он не нанимался следить за хозяйскими гостями. Он не собака какая-то, а Кот!
– Всё с тобой понятно, – сказала Мирослава.
Морис с рассеянной улыбкой наблюдал за перепалкой кота и хозяйки.
– Вот уж точно говорят, – подумал он, – милые бранятся, только…
– Знаешь, я пожалуй, пойду спать, – донёсся до него голос Мирославы.
– А Шура?
– Не заблудится. У нас всё-таки сад, а не лес густой. Прогуляется, ветерком его обдует, успокоится и тоже спать ляжет.
– Как знаете, – отозвался Морис.
Она ушла в дом, а он остался на крыльце.
Постояв ещё минуты две, он спустился по ступенькам и направился к дорожке.
Главная дорожка вела к воротам, но от неё ответвлялось ещё несколько тропинок.
Выбрав наугад одну из них, Морис зашагал по выстилающей её плитке.
Дорожка привела его к пруду. От света луны было светло почти как днём.
При его приближении раздались шлепки. Это попрыгали в воду лягушки.
Но Шуры здесь не было.
Морис повернул обратно.
Прошёлся до старой ветвистой яблони, где они любили посидеть в жаркий летний полдень и поговорить о том, о сём.
Но и на скамье Наполеонова не было.
На ней были только листья, которые падали с веток, задеваемые едва ощутимым ветром.
Морис сорвал три яблока, два положил в карман вельветовой куртки, а одно вытер носовым платком и с удовольствием надкусил. Брызнул, приятно освежая, кисловатый сок.
Миндаугас свернул на другую тропинку.
На траве и цветах поблёскивали крупные капли росы. Лунный свет превращал их в светляков, которые так любили воспевать поэты прошлых веков и влюблённые.
– В наше время мало кто из влюблённых бродит по ночам в саду, они скорее сидят в сетях интернета, – почему-то взгрустнулось ему. И воображение ужасающе ясно нарисовало огромную сеть, конца которой видно не было и всюду смутные силуэты людей, молодых, старых и совсем детей. И казалось, что паук прячется где-то совсем рядом и что вот-вот промелькнёт его ужасающая тень. Морис затряс головой, прогоняя видение.
– А ведь эта ночь так хороша! – захотелось Морису воскликнуть вслух. Но он воздержался.
Молча, он наслаждался тишиной и покоем сада, смиренно и бесстрашно готовящегося встретить приближающиеся холода и метели.
Жаль, что людям так часто не хватало и смирения и бесстрашия.
Шуру он нашёл в самом дальнем углу участка, где росли старые липы, которые Мирослава любовно сохранила при планировании и благоустройстве приусадебного участка.
Под липами в виде лодочки стояли на земле качели.
На одной стороне на скамеечке из дощечек сидел Наполеонов.
Морис забрался вовнутрь, сел на противоположную сторону, достал из кармана второе яблоко, вытер его и протянул Шуре.
Тот, молча, принял угощение и впился в него зубами.
– Ну чего ты, – тихо проговорил Морис.
– На душе паршиво, – отозвался так же тихо Наполеонов.
– Кто знает, может сегодня ничего не произойдёт ужасного и твоя интуиция вводит тебя в заблуждение.
– Не интуиция! – воскликнул Шура, – а логика! – он постучал костяшками пальцев себе по лбу.
– Логика, – не стал спорить Морис, – тогда тем более.
– Что значит, тем более?
– Логика не всегда предсказывает верное развитие событий.
– Что, значит не всегда?! Ты луну видишь?! – Шура ткнул пальцем в небо.
– Вижу.
– Вон как сияет, зараза! Была бы она фонарём, взял бы камень и бах! Никаких проблем.
Морис невольно улыбнулся, – помнится мне, что камень орудие пролетариата.
– А я, по-твоему, кто? – вскинулся Наполеонов, – вкалываю, как последняя лошадь!
– Не только лошади вкалывают, – неопределённо отозвался Морис.
– А кто же ещё?
– Мулы, ослы…
– Не обзывайся! Научился у Мирославы. Кстати, где она?
– Спать пошла.
– Подруга детства называется, – почему-то обиделся Наполеонов.
– Слушай, пойдём лучше чаю выпьем, – предложил Морис.
– Ну, его, – отмахнулся Шура.
– Там, кажется, в холодильнике пара «наполеонов» завалялась… – небрежно произнёс Морис.
– Что значит, завалялась? – тотчас встрепенулся Шура.
Морис пожал плечами.
– И ты молчал? – произнёс Наполеонов с укоризной.
– Я подумал, что ужин был сытным…
– Подумал он, – Наполеонов выбрался из лодочки, – пойдём!
– Куда?
– Чай пить!
– А, – Миндаугас перебросил свои длинные ноги с пола импровизированных качелей на землю, – пойдём.
Они пили чай до часу ночи. Шура со своими любимыми пирожными «наполеон», а Морис просто так, прихлёбывая по глоточку из чашки свежезаваренный чай.
Перед тем, как разойтись, Миндаугас сказал, – знаешь, Шура, мне кажется, что чтобы сегодня не случилось, событие изменит ситуацию к лучшему.
– Вы поймаем маньяка на месте преступления?
– Я не знаю, – виновато пожал плечами Морис.
– Вот и я не знаю, – вздохнул Наполеонов и потопал в свою комнату, которая в коттедже Мирославы так и называлась, – Шурина комната.
А тем временем за окном, как ни в чём не бывало, светила луна. И казалось, ей не было никакого дела до людских радостей и печалей, её не касалось, о чём думают и что испытывают люди во время царствия полнолуния.