Впрочем, почему казалось, луне на самом деле было всё равно.
Он стоял у окна и смотрел, как кроваво-красное солнце садится в чёрную тучу.
– Будет дождь, – с тоской подумал он и отошёл от окна.
Но дождя не случилось. Налетел резкий ветер, подхватил тяжёлую тучу и унёс её вместе со спрятавшимся в ней солнцем.
Наступили обычные тёплые сумерки, которые случаются во время бабьего лета.
Повеяло опьяняющими ароматами с цветущих клумб. Острее всего чувствовался запах бархатцев и хризантем.
Луна, едва проглядывающая в сумерках, с наступлением темноты засияла не просто ярко, а ослепительно.
Если бы, кто знал, как он любил ночь!
А лунные ночи он любил вовсе не за приписываемые ей магические свойства, а за то, что она скрывала его, или давала ему иллюзию сокрытия, благодаря которой он чувствовал себя всемогущим невидимкой. И в тоже время лунная ночь держала перед ним мир точно на ладони. Он видел всё и всех.
Именно в такие ночи его охватывало чувство всемогущества и безнаказанности.
Ему хотелось властвовать над миром, держать этот мир в страхе.
Однако разумом он понимал, что властвовать над всем миром вряд ли удастся…
Но вот женщины…
Женщины, выходящие в одиночестве на улицы, заполненные светом луны, бросали ему вызов. Он это ощущал каждой клеточкой своего сумрачного разума и принимал их вызов.
.Особенно были опасны те, которые носили на себе отсвет зари, то есть розовый цвет. Они напоминали ему о том, что ночь не вечна и наступит утро.
– Увы, – думал он, – остановить наступление утра не в его силах, зато он может сделать так, что они, бросившие ему вызов, до этого утра не доживут.
И поэтому каждую ночь полнолунья он выходит на охоту.
Они не оставляют ему выбора.
Вот и сегодня он должен идти, чтобы сражаться с пособницами света, призывающими утро и изгоняющими ночь. Ночь, которую он всегда носил в своей душе.
Он проверил своё снаряжение.
Как истинный рыцарь ночи, коим он себя считал, он всегда носил плащ. И оружие его всегда было при нём, даже если ему случалось выйти днём за хлебом или колбасой.
– И так, час пробил, – сказал он себе, – я должен идти.
Скрипнула, открывшись и закрывшись, входная дверь.
Потом одна за другой заскрипели ступени деревянной лестницы.
Дому, в котором он жил, уже исполнилось сто лет. Построили его ещё при царе, кажется для артельных рабочих.
После революции, жильцов уплотняли, выселяли, вселяли новых, потом на всех живших там, власти махнули рукой, но сам дом никто никогда не ремонтировал.
И вот теперь новый губернатор задумал снести весь квартал, назвав старые дома развалюхами и позором для города.
По замыслу новой власти на месте старых домов должен был появиться целый квартал современных благоустроенных домов со всей сопутствующей инфраструктурой.
Он возненавидел губернатора за эти планы сразу, как только услышал о них. И иначе, как инквизитором его не называл.
Он не мог простить молодому амбициозному лидеру города, то, что он посмел покуситься на его мир скрипучих лестниц, мрачных подворотен и теней.
И страстно сожалел о том, что губернатор, во-первых, не женщина, во-вторых, не ходит по ночам в одиночестве по тёмным улицам и в третьих, не носит розового. Ничего!
Он злобно пнул возникшую на его пути урну и тут же по-волчьи завыл от боли. Не рассчитал силу удара.
Мирослава верящая в то, что каждая вещь имеет душу и свой характер, непременно сказала бы, что урна дала обидчику сдачи.
Отдохнув, он, прихрамывая, двинулся дальше.
И тут увидел её!
Она шла, тихо насвистывая себе под нос какую-то весёлую песенку.
На ней был ослепительно белый плащ и чёрная широкополая шляпа. Лёгкий ветерок игриво трепал её длинный розовый шарф.
Луна с упоением лила на неё свой призрачный свет, и она была перед ним вся как на ладони.
У неё была уверенная походка, но шла она прогулочным шагом. Было видно, что она никуда не торопится, наслаждается лунной ночью, последним теплом и ощущением собственной неуязвимости.
Да, Да! Он почувствовал, что она бросала ему вызов, демонстрируя ему свою неуязвимость, своё превосходство над ним.
Но ничего, сейчас он развеет её иллюзию.
Забыв о свой хромоте, и не обращая внимания на ноющую боль в ноге, он ускорил шаг.
– Сейчас, сейчас! – билось в его мозгу.
И вот он нагнал её, молниеносно выхватил нож и взмахнул им, метясь в её дерзкую прямую спину, залитую светом луны. Его луны!
– Пусть это ночь станет последней! – злобно подумал он.
И она стала таковой….
Глава 7
Рано утром покинувший дом друзей, Наполеонов, примчался на работу весь в мыле.
– Александр Романович, у вас машина сломалась? – спросила его секретарь Элла Русакова.
– Ну, во-первых, здравствуй, – сказал он.
– Ах, да, здравствуйте! – спохватилась она.
– А во-вторых, с чего это ты взяла?
– Да вы же весь в пене! Как будто бегом бежали!
– Я не могу быть в пене! Я всё-таки не лошадь!
Она хихикнула, и он одарил её суровым взглядом, добавив, – только по лестнице поднимался быстрым шагом.
– А лифт?
– Не стал дожидаться.
– А.
– Есть новости?
– Пока нет.
– Слава богу!
Но радовался Наполеонов рано, новости пришли буквально через полчаса.
В одном из переулков ножом в сердце был убит мужчина средних лет.
Наполеонов сам выехал на место преступления.
Заполняя протокол, потом расспрашивая мед эксперта, он пришёл к мысли, что это убийство никак не связано с убийствами девушек. Выходит, что маньяк прошлой ночью не откликнулся на зов луны…
Свидетелей преступления оперативникам найти не удалось, камер наблюдения поблизости тоже не было. Ближайшие из них были на другой стороне улицы метрах в восьмидесяти одна на ресторане, другая на супермаркете.
Но записи камер всё-таки просмотрели, убитый мужчина ни на одном из кадров не фигурировал.
Значит, он пришёл с другой стороны, где сплошь жилые дома и никаких тебе камер.
По словам медэксперта, как всегда обещавшего подробности после вскрытия, убийство произошло около двух – трёх часов ночи.
– А я в это время пил чай с пирожными, – пронеслось в голове у следователя, – впрочем, нет, я уже спал, забыв о луне.
Но он тут же одёрнул себя, – вот только не надо себя виноватить. Я при всём своём желании не мог ему помочь.
На мысль о том, что в данном случае действовал не маньяк, убивавший девушек, наводил и нож, оставшийся в ране.
Маньяк нож всегда уносил с собой.
Уже когда Наполеонов сидел в своём кабинете, в который раз перечитывая протокол, позвонило начальство.
– Здравствуйте, Фёдор Поликарпович! Внимательно слушаю, – проговорил в урчащую трубку Наполеонов.
Начальство сообщило, что поскольку на нём висит дело о маньяке и ещё пара-тройка сложных дел, то убийство мужчины можно передать другому следователю.
– Фёдор Поликарпович! Можно я до завтрашнего утра подумаю, – попросил Наполеонов.
– Мне-то что, – проворчало начальство, – думай, на здоровье. Но только до завтрашнего утра.
– Так точно!
Но так долго думать ему не пришлось.
Позвонил эксперт криминалист Незовибатько, у которого Наполеонов чуть ли не в ногах валялся, умоляя Афанасия Гавриловича поскорее исследовать вещи потерпевшего.
– Могу тебя порадовать, – пробасил Незовибатько.
– Чем?
– В зажатой руке убитого обнаружена розовая шёлковая нитка.
– Розовая? – охнул следователь.
– Розовая.
– Отчего она?
– Не знаю… Но скорее всего от женского шарфа или платка.
– Рядом с трупом ничего подобного не обнаружено.
– Значит, убийца унёс его с собой.
– Скорее всего. Но зачем?
– Может он ночью увидел в руке человека, допустим, розовый платок, – предположил Незовибатько, – напал на него. А потом увидел, что обмишулился и убил не девушку, а мужика.
– Это, что же выходит, Афанасий Гаврилович, что маньяк близоруким оказался?
– Так ночь же…
– До этого он ни разу не ошибался!
– Но этого ему не попадался мужик, несущий в руке женский платок! – заметил Незовибатько.
– Ерунда какая-то, получается, – вздохнул Наполеонов.
– Может и ерунда, – легко согласился Афанасий Гаврилович, – но следователь у нас ты.
– Верно я, – снова вздохнул Наполеонов, – спасибо, пока.
– Не за что. Бывай! – пробасил Незовибатько в трубку и отключился
Вечер всё ещё не привык к тому, что день идёт на убыль и ему нужно пораньше выходить из его лилового дома, спрятанного от глаз людских неизвестно где.
А когда он всё-таки неторопливой походкой отправился в свой ежедневный путь, солнце начало клониться к закату…
Воздух постепенно густел и разливался по бархату мягкой тишины, впитывающей в себя не только звуки, но и ароматы.
– Самое ужасное, как я и предчувствовал, всё-таки случилось прошлой ночью, – проговорил Наполеонов, сидя на веранде Мирославиного коттеджа.
– Почём ты знаешь, что это и есть самое ужасное? – спросила она.
– Опять ты со своими загадками! – сердито махнул на неё рукой Шура.
– Предположим загадки это не мои, а твои, – парировала она и добавила, – возможно, их отгадки лежат на поверхности, – добавила она.
– Как же! Подумай сама, если маньяк начал убивать и мужчин, то найти его будет сложнее.
– Может он и не начинал убивать мужчин…– задумчиво проговорила Мирослава.
– Но я собственными глазами видел его труп!
– Чей труп?
– Убитого мужчины!
– Но ты не знаешь, кто он.
– Пока не знаю.
– Ну, так вот сначала узнай, а потом жалуйся на жизнь.
– Кстати, – заметил Морис, – ты ведь сказал, что нож остался в теле жертвы, – сказал Морис.
– Вот именно! – согласилась Мирослава.
– Не понимаю, к чему вы клоните?
– Маньяк, нападавший на девушек, всегда уносил нож с собой.