– Не издеваюсь. Сообразите сами; как он меня опознает и как я его?
– Вот для этого и надо слушать до конца, а не строить из себя умника.
Во-первых, этот человек заметит Павла уже по брезентовому чехлу с лодкой, он приедет в дом отдыха несколько раньше. Но на курорте найдется много отдыхающих с лодками в чехлах. Поэтому…
– Поэтому поднимайся, приведи себя в божеский вид, и пойдем погуляем по городу.
Куртис посмотрел на часы. Было два. Хозяйка где-то задержалась.
– Не будем дожидаться Эмму. Пообедаем где-нибудь по дороге.
Он таскал Павла по улицам, будто экскурсовод экскурсанта. Павел так и не понял, где Куртис хочет показать, предъявить его Леониду Кругу, где должно состояться это одностороннее знакомство. Они обошли весь центр, съездили к вокзалу, были у стадиона, у электролампового завода, возле базы кинопроката, в речном порту, около телецентра и, когда после двухчасового блуждания сели в маленьком ресторанчике пообедать, бедный Куртис дышал, как загнанный.
Провожая Павла, Куртис досказал основную часть своих инструкций.
Павел возьмет землю и воду и будет держать их у себя.
Когда тот человек спросит о халве, Павел отдаст ему пробы. И вот наиболее важное – то, что Павел должен зарубить себе на носу: на все время пребывания в доме отдыха он поступает в беспрекословное подчинение к незнакомцу и обязан исполнять все, что тот прикажет. А дела там могут быть посложнее, чем поездка за пробами. С
нынешнего дня и до самого отъезда на курорт Павлу запрещается выходить из дому. Строго-настрого.
И последний параграф: по истечении срока путевки
Павел возвращается домой с теми вещами, которые у него окажутся.
По мере того как излагалась программа, всегдашняя бесшабашность постепенно сползала с Павла, и от Куртиса это не укрылось. Серьезный Павел нравился ему больше.
Куртис поднялся с ним в квартиру, поговорил с Эммой.
Уходя, отобрал у Павла ключи.
Павел протестовал вяло.
– В такую погоду…
– У моря надышишься.
В начале трехнедельного карантина, похожего во всем на тот, первый, Павел переживал тревогу и неуверенность.
Что делать? Надо позвонить и поставить своих в известность о том, что он узнал. Но Куртис торчит в квартире целый день. А старуха, кажется, вовсе перестала спать по ночам. Можно, конечно, улучить удобный момент, убежать, когда Куртиса нет, а старуха ковыряется на кухне.
Однако вернуться в квартиру незамеченным не удастся.
Эмма обязательно донесет Куртису, и это может навести на
Павла подозрения, которые, возможно, заставят Надежду изменить планы.
К тому же, что существенное, чего не знали бы Марков и Сергеев, мог в данную минуту сообщить Павел? Им и без него все должно быть известно, в том числе и сроки путевок. Они не знают только, что вторая путевка именно у него.
Что ж, узнают 12 июня. Тут ничего страшного нет, все равно раньше 20-го ничего случиться не должно. И Павел решил не испытывать судьбу.
Он научил Куртиса играть в буру и в шестьдесят шесть, а старик научил его раскладывать пасьянсы. Куртису не понравились ни бура, ни шестьдесят шесть, а Павлу понравился пасьянс под названием «чахоточный», посредством которого удавалось успешно убивать время.
Кроме того, Павел заставлял Куртиса приносить ежедневно свежие газеты. Все, какие бывают в киосках. Он говорил, что ему доставляет удовольствие хотя бы видеть на печатных страницах названия различных городов, если уж нельзя их посетить лично. Иногда он читал Куртису вслух длинные статьи, читал с выражением, и это было на редкость трогательное зрелище.
Иногда Павел тренировался: раскладывал на полу аккуратно склеенную лодку и надувал ее с помощью велосипедного насоса. Это была очень трудная и долгая процедура.
Однажды он заявил, что гантели, купленные им еще в пору работы на хлебозаводе, его больше не удовлетворяют.
Нужна гиря. В магазине спорттоваров должны продаваться. Куртис, кряхтя, приволок новенький полуторапудовик.
Как старик вознес его на четвертый этаж – уму непостижимо, но клял он Павла искренне и с большим темпераментом.
Но все приходит к концу. 12 июня утром Павел с маленьким чемоданчиком из искусственной кожи в руке и с большим брезентовым чехлом на плече ступил на перрон вокзала в городе N и, щурясь на солнце, от которого успел отвыкнуть за три недели, не спеша вышел на привокзальную площадь. А еще через час автобус доставил его в дом отдыха «Сосновый воздух».
ГЛАВА 24
«Идемте гулять» и Паша-лодочник
Дом отдыха, куда приехал Павел, имел только один каменный корпус – центральный, где на первом этаже размещались столовая и клуб. Большинство отдыхающих располагалось в четырехкомнатных деревянных коттеджах, разбросанных в беспорядке среди соснового леса, который недалеко от берега переходил в лиственный. В
лесу обитало множество белок, они совершенно не боялись людей.
Вода была еще холодна для купанья – пятнадцать-шестнадцать градусов, но солнце грело жарко, и после завтрака все отправлялись на пляж. Лежали на песочке, подставляя солнцу по очереди то грудь, то спину.
Становились в широкий круг и пасовали друг другу волейбольный мяч, вскрикивая, когда кто-нибудь с силой гасил. Владельцы разноцветных надувных матрацев и лодок, презрев оставшихся на берегу, покачивались на ленивой меланхоличной волне. Преферансисты, положив расчерченную для записи бумагу на большой плоский камень и прижав ее сверху малыми камнями, травили себя сигаретами и отрешались от моря, неба и земли, лишь время от времени нервно переругиваясь с окружавшими их болельщиками, которые, как известно, хорошо умеют подсказывать, но совсем не умеют играть.
Как на каждом пляже, здесь тоже было два-три мужественных купальщика и две-три еще более мужественные купальщицы, которые плавали в любую погоду, при любой температуре, восхищая тем простых смертных.
После ужина танцевали на веранде, смотрели кино, иногда по призыву энергичного культработника по очереди завязывали платком глаза и, беря в руки увесистую палку, били глиняные горшки, но плохо. Наличных запасов горшков культработнику должно было хватить при таких темпах лет на десять.
Пары отправлялись к морю – слушать прибой, как они объясняли. Часов около десяти их обычно вспугивали пограничники, ходившие дозором по берегу.
В общем, курорт как курорт. Только две особенности отличали его от многих других курортов страны: во-первых, здесь в нескольких километрах проходила государственная граница, и, во-вторых, море иногда выбрасывало на берег янтарь, так что в любое время дня и вечера можно было увидеть, как любители древней застывшей смолы с прутиками в руках бродят по колено в воде. Павел не имел ни малейшего намерения в чем-нибудь отставать от других. Он играл в волейбол, загорал, купался и катался на своей лодке. Правда, она была не такая яркая и шикарная, как у прочих лодко- и матрацевладельцев, посматривавших на него с чувством собственного превосходства, но зато могла свободно поднять четверых и весла слушалась с полуслова. Одно было хлопотно: воздуха в свои резиновые цистерны-борта она принимала столько, что надувать ее велосипедным насосом – все равно что кисточкой для бритья подметать футбольное поле. В конце концов подметешь, но сколько мелких движений! Поэтому Павел искал и нашел выход: перед спуском к морю заворачивал в гараж дома отдыха, там быстро надувал лодку автомобильным насосом и нес ее на берег готовенькую.
С первого дня он начал приглядываться к мужчинам, похожим на обрисованного Куртисом. Высоких, со светлыми волосами и серыми глазами среди отдыхающих было несколько человек, и Павел старался угадать, который же из них должен будет не сегодня-завтра заговорить с ним о халве. Он ждал, что этот момент наступит очень скоро.
На третий день своего отдыха Павел увидел на пляже
Риту. Он заметил ее издалека. Она сняла платье, оставшись в серо-голубом купальнике, и легла на песок невдалеке от компании женщин, уже заметно поджарившихся на солнце.
Павел насажал полную лодку мальчишек и девчонок, которых много на каждом пляже, и поплыл подальше от берега. Море было спокойное, гладкое, будто на воду положили и туго натянули прозрачную пленку.
Вернувшись, Павел увидел, что не одни женщины быстро обратили внимание на Риту. Около нее в ленивых, но полных достоинства позах стояли двое рослых, атлетически сложенных юных пловцов в кокетливых шапочках –
соискатели, как называл таких Павел. Усмехнувшись, он подумал, что, наверное, как всегда в подобных ситуациях, ленивость поз и небрежность, с которой цедятся слова, прямо пропорциональны заинтересованности.
Юнцы ушли дальше по берегу походкой развинченной, как у мастеров спортивной ходьбы. Но их место тут же занял более собранный человек, постарше и как раз такой внешности, какую описал Куртис. Тем лучше, значит, с
Ритой можно заговорить, не возбуждая ничьих подозрений.
Он ведь тоже может быть соискателем.
День проходил за днем, а халвой никто не интересовался. Павел уже начинал подумывать, что Надежда изменил планы. Или Куртис следит за ним, приглядывается?
Возможно и это. Но в его положении оставалось только ждать и отдыхать. За неделю Павел перезнакомился с доброй половиной дома отдыха, познакомился и с Ритой.
Этому во многом способствовала лодка. Видя, что он парень общительный, отдыхающие не стеснялись – женщины просили покатать их, мужчины брали лодку и сами катались. Но после критиковали алюминиевое весло: очень руки мажет, не отмоешь. Кто-то шутя советовал Павлу открыть прокатный пункт – мол, можно денег на обратную дорогу заработать.
Так как на пляжах всем дают прозвища, то дали и
Павлу. Его звали Паша-лодочник.
21 июня после завтрака он, как всегда, накачал возле гаража лодку, взвалил ее на голову и зашагал к морю.
Его догнали бежавшие налегке девушки.
– Поможем Паше-лодочнику!
Девушки отобрали у Павла его нетяжелую ношу и побежали вперед.