чный приём. Таблетка. Повторный приём. Койка-место для особо пугливых (то есть меня). И пусть сотни людей бросают в меня камни, но… я не росла в полной семье, я родилась, когда моей маме было едва больше, чем мне, и на всю жизнь запомнила: сначала работа и жильё, потом дети.
Мама морально не потянула ребёнка и просто ушла, когда мне было полгода. Кого-то бросают отцы… кого-то матери. Потом она даже пыталась со мной общаться. У неё к тому моменту была другая семья, другие дети. Другие взгляды на жизнь и материнство. Но я так и не почувствовала к ней ничего, кроме глубокого сожаления, что всё так вышло. Да и у меня в конце концов был папа. Он был родителем, а она спустя столько лет появилась, чтобы стать мне подружкой, а не мамой.
И пусть мои рассуждения для кого-то смешны, они мои! И я на тот момент была твёрдо уверена, что для меня будет лучше со всем покончить и даже мысли не допускать о другом исходе событий. К чему всё это?
Унижаться и напрашиваться в жёны незнакомому мужику?
Молить об алиментах?
Ломать три жизни?
Да и не хочу я ни в жены, ни алиментов!
Не верю я в «даст бог зайку, даст и лужайку».
Не верю, что «всё приложится».
И не верю в «а потом не родишь!»
Не чувствовала я себя чьей-то матерью, хоть убейте, был только жуткий страх и желание, чтобы все стало как раньше.
Сама виновата. Совершила глупость впервые в жизни, устала от спокойствия, захотела приключений — получила…
И теперь сижу вот на кухне, где и стола-то нет, и думаю о том, что лучше уж зарыться под землю да поглубже и больше не вылезать.
— Моть, ты же на сиськи копила… — наконец произнесла я, глядя, как подруга берётся ворошить свою мелочёвку.
— Ничё, я тут накопила-то… две тыщи сто пьсят рэ. Негусто. Разбогатею, буду такими суммами подтираться, тебе нужнее! Нас и так за неуплату скоро отсюда к хренам вышвырнут, а ещё с ребёнком… — усмехнулась она и вручила мне стопку бумажек.
— Ну вот… — я хлопнула себя по коленям, начиная подсчёт средств. — Итого три шестьсот пятьдесят и у меня ещё две четыреста. Это шесть тысяч пятьдесят рублей. Короче, всё равно ждать стипендию…
— А у папы не перехватить? — с надеждой спросила Мотя.
Я закатила глаза.
Ну да, у акушера-гинеколога, работающего в обыкновенной больнице.
— У него «перехватить» можно только ноль пяшку антисептика и то в хороший месяц, Моть…
— Что верно, то верно, — вздохнула она. — Ну, тада ждём стипуху, подруга. Неделей больше, неделей меньше! Не тащиться же во всякие жуткие места, где тебя только…
— …о! Не начинай, — отмахнулась я в ответ. — И без того тошно!
— Оу… тошно тебе, милая, не из-за меня, — хихикнула Мотя, а я только скривилась.
— Забудь уже про эти глупости, — как могла, спокойно ответила я и поплелась к своему матрасу-кровати, пока Лёха и Мотя продолжали отпускать шуточки на тему беременности.
Какая ирония…
Я и беременность? Невозможная история до тридцати, вот мое убеждение на этот счёт, лет эдак с двенадцати.
Я ненавидела и не принимала все рассказы про излишнюю романтизацию беременности, не смеялась над шуточками, что все беременные сумасшедшие, что они едят обои и колбасу с вареньем. Мне казалось, что это все просто преувеличение и очень неправдоподобно. Выдумки. Попытка сделать из этого целое событие. Высмеять, преувеличить. Все комики рассказывая про женщин в положении, описывали каких-то толстых монстров. Даже диснеевские мультики нас приучали, что беременная шлёт мужа в метель за ананасом, а потом требует арбуз. Мемы в интернете были про то, какие все становятся капризные и невменяемые. И всё! Решительно всё сваливали на гормоны.
Я заведомо боялась услышать однажды нечто подобное в свой адрес.
А теперь проблема оказалась куда глубже и страшнее.
А может, и вправду это событие, а я чего-то не понимаю? Наверняка.
Может, будь кто-то рядом, я бы тоже хотела его внимания? Наверняка.
Или все это и правда глупости!
Я не чувствовала в себе ничего странного. Нового. Необычного.
Я просто. Хотела. Спать.
И больше ничего.
Не страшно… всего-то подождать до стипендии десять дней, полторы недельки. Задолжать если что за квартиру — не страшно.
Потерпят, весь мир потерпит.
Скоро я всё решу.
Я перевернулась на спину и осторожно, одним пальцем коснулась пупка, а потом убрала руку. Нет. Даже не думать, это глупости.
Там пока что ничего нет.
И не будет!
И для этого “Просто Мудака”, и для меня сам факт станет уроком по жизни. Во всём нужно искать плюсы, верно?
Двенадцатая
— М-м… ты что, забыл, как предохраняться? — голос Геллы ехидный, будто речь о чём-то отвратительном вроде ЗППП или стригущего лишая.
— Вообще-то нет, — Лев сморщился.
Он терпеть не мог разговоры “об очевидном”, особенно когда такие, как Гелла, морщили носы как от кучи с дерьмом.
— Я не имел постоянной партнёрши уже много лет, — как мог спокойно проговорил он, больше чтобы самому разобраться. — И презерватив для меня что-то очень привычное… Кажется, даже эротические сны всегда начинаются с этого. Я на автомате его надеваю.
— Я заметила, — осклабилась Гелла.
— Что заметила? Я что, спал с тобой и не надел презерватив? — усмехнулся Лев, глядя Гелле прямо в глаза, и она, покраснев, отвернулась.
Нет. С Геллой он никогда не спал и не собирался.
Она была ему… даже не другом, он бы назвал это иначе. Доверенное лицо? Скорее всего так.
Они были друг другу знакомые знакомых, пока не встретились пару раз на общих праздниках, после чего стали перекидываться реакциями на сторис в “Инсте”, и так помаленьку установилась некая связь. Так бывает, просто второй человек, который без напряжения может с тобой коммуницировать и не требовать большего. И может Гелла чего-то там и требовала, да Лев не знал, но внешне это точно никак не проявлялось. Только теперь становилось очевидным… претендует. Хитрюга.
— Итак. Значит ты предохранялся и уверен в этом? — она не стала отвечать на вопрос-провокацию.
— Ну по крайней мере утром я видел разорванную упаковку.
— Одну? — Гелла вздёрнула бровь, будто точно знала, чем закончится история.
Она вообще всем своим видом показывала, что всё это какой-то фарс и не стоит выеденного яйца. И Льву бы выставить её за дверь вместе с этим пафосным скептицизмом, но сказал А говори Б.
— Одну.
— Ну так может... — томно начала собеседница, закусив ноготь, и выставить её захотелось вдвойне сильнее. Почему-то все намёки ниже пояса вдруг стали крайне неприятными, душными, прогорклыми, как вчерашнее масло во фритюре.
— Хватит. Не знаю. Не важно. Она права и в том, что я козёл, и в том, что она дура, но всё уже произошло. И мне нужно её найти! Помочь ей.
— Как? — рассмеялась Гелла. — Найдёшь её, и она с тебя с живого не слезет. Будет требовать денег не на аборт, так на распашонки. И если на то пошло, может и не беременна она вовсе!? Ты не видел анализа, за руку её в больницу не водил! Ну и смешной же ты, гос-с-споди… ты в каком веке живёшь?
Гелла говорила с такими правильными интонациями и такие выверенные слова, будто читала сценарий по бумажке.
Может, оттого Лев сразу стал делить всё сказанное на два?
— Пойми, Лев, она — малолетка. Ей девятнадцать. Утром ты что сделал? Дал ей визитку. Ну не бывает визиток у бедных парней, верно? Значит, с тебя есть что поиметь! Она всё рассчитала ловко, пришла и закинула удочку, мол вот такая история, но мне ничего не нужно… я такая святая… ах! И ты в шоке, нужно искать несчастную! Бум! Ловушка захлопнулась! Что? Хочешь сказать, я не права? И вот ты уже ищешь её, а она потирает лапки. Лев… Лев… ты просто давно не имел дел с женщинами… Мне правда жаль, что эта… ситуация произошла, — Гелла встала из-за стола.
Они сидели на кухне Льва, необъятно огромной и совмещённой с гостиной. Тут же стоял и винный холодильник, где как остатки былой роскоши коротали месяцы одиночества несколько бутылок белого сухого. Гелла достала бутылочку вина, штопор и стала искать бокалы, а Лев просто сидел и в совершенной задумчивости за ней наблюдал.
Гелла смотрелась всюду естественно, будто вживалась в роль, но всюду оставался её неповторимый привкус, приторный, как фруктовые сладкие духи. Можно ли представить её навсегда в этой огромной кухне? Неизвестно.
— Мне не стоит пить, — прокашлялся он, и Гелла замерла с бокалом в руке.
— Что же, мне пить одной?
— Не знаю с кем, но я — пас. Как-то не пошло мне это на пользу, прости.
— Мм… Окей, — она пожала плечами и отложила штопор.
Замерла, сделала паузу.
— Лев, — голос чуть дрогнул. — Скажи, чего ты хочешь?
— Я уже сказал, найти девчонку.
— А я… — она прикрыла глаза и отвернулась. Комично как-то, как сериал по второму каналу.
— Что ты, Гелла? Я попросил тебя о помощи, если помочь нечем или нет желания — не заставляю.
— Ну что ты так зациклился, я не понимаю! Да сама она тебя найдёт, если будет надо! Ну не приходят девочки просто так, чтобы сообщить радостную весть и всё! Не бывает такого! Хоть убей меня, не бывает!
— Ага… не бывает. Ладно, Гелла, я спать хочу, ты не против? Без обид. Вино можешь забрать.
И он устало потянулся, всем видом демонстрируя серьёзность намерений, а обиженная Гелла швырнула штопор в мойку, схватила пальто и двинула на выход.
***
Лев сидел на балконе, смотрел на мерцающий до самого горизонта город и думал, как оно так вышло. Уже открытое вино пожалел, налил себе полбокала.
А город всё мерцал, будто подмигивал, подбадривал, и в этом был особенный ритм, как выверенный вылизанный трек, где всё на своих местах.
Лучший собеседник… вот такой город с высоты самого высокого этажа, и ты такой высокий, как будто под твоими ногами мир. Лев улыбнулся.