[86].
Идентифицируя себя с «горсточкой мастеров и специалистов, сумевших удержаться на этом [переводческом] злосчастном фронте», Мандельштам обрушивается фактически на всю советскую издательскую практику (ГИЗ, «ЗиФ» и «Молодая гвардия»), требуя «коренной перестройки этого дела». Одновременно в статье реабилитируется практика «обработки» переводов, в которой упрекал Мандельштама Горнфельд, и дается высокая оценка опыту идеологического «внутреннего рецензирования», которым сам Мандельштам был занят во второй половине 1920-х (см.: III: 646)[87].
В целом статья Мандельштама представляет собой заявку на создание бюджетируемой государством институции, призванной в противовес нынешней бездумно «рыночной» стратегии выпуска переводов выработать новую – с повышением качества продукции и одновременно ее идеологической выдержанности. Участие «мастеров переводов» (к которым Мандельштам относит себя) в достойно оплачиваемой работе такой институции подразумевалось. Таким образом, потеряв в результате действий Ионова прежнюю, ущербную, литературно-бытовую нишу, Мандельштам решает, подняв действительно актуальную проблему качества переводов, обустроить новую, во всех отношениях достойную своей квалификации.
Разумеется, столь резкий выпад, затрагивающий не столько идеологические, сколько материальные интересы крупнейших советских издательств, не мог не встретить столь же решительного противодействия с их стороны. Его первым осторожным свидетельством стало опубликованное в «Известиях» 19 апреля письмо заведующего литературно-художественным отделом Госиздата Г.Б. Сандомирского, отводящее критику Мандельштама от планируемого Собрания сочинений Гете. Однако организатором и центром кампании против Мандельштама становится «Литературная газета».
На той же полосе «Известий» от 7 апреля 1929 года, где была опубликована статья Мандельштама, вышла заметка под заголовком «Литературная газета», подписанная С. Канатчиковым. В ней извещалось о начале выпуска «с конца апреля» еженедельной газеты ФОСП. Решение об издании «Литературной газеты» было принято Политбюро ЦК ВКП(б) 26 июля 1928 года[88]; 2 ноября ее главным редактором был утвержден подписавший заметку в «Известиях» старый большевик, бывший заведующий отделом печати ЦК ВКП(б), представитель РАППа в ФОСП и редактор «Красной нови» С.И. Канатчиков[89]. Именно он и стал инициатором выступления газеты против Мандельштама. В качестве автора антимандельштамовского материала был привлечен опытный журналист, начинавший еще в дореволюционной печати, с февраля 1928 года сотрудник более ортодоксальной, нежели «Известия», «Правды» Д.И. Заславский[90].
Поднимая вопрос о качестве перевода в самой общей плоскости и отстаивая практику «обработки» перевода, Мандельштам, судя по всему, надеялся, что это позволит вывести за скобки дискуссии инцидент с «Тилем Уленшпигелем». Очевидная неосновательность этих надежд отсылает нас к истории с публикацией 3 июля 1926 года в «Красной газете» первой статьи Мандельштама о проблемах перевода – «Жак родился и умер», основной пафос которой совпадает с пафосом «Потоков халтуры» (за исключением практических предложений и выводов)[91]. П.Н. Лукницкий засвидетельствовал реакцию прочитавшей статью Ахматовой:
АА говорит, что не может понять в Осипе одной характерной черты: статья по благородству превосходна. Но в ней Осип Мандельштам восстает, прежде всего, на самого же себя, на то, что он сам делал и больше всех. <…> Трудно будет его биографу разобраться во всем этом, если он не будет знать этого его свойства – с чистейшим благородством восставать на то, чем он сам занимался, или что было его идеей[92].
Проницательно указанной Ахматовой особенностью Мандельштама Заславский и воспользовался.
6
Через месяц после появления «Потоков халтуры», 7 мая 1929 года, на первой полосе только что начавшей выходить «Литературной газеты» была опубликована статья Заславского «О скромном плагиате и развязной халтуре». Эффектно скроенный фельетонный текст, используя доводы статьи Горнфельда в «Красной газете», фактически переадресовывал Мандельштаму все те обвинения в переводческой халтуре, которые сам поэт обращал к советским издательствам. Публикация Заславского умело (и предсказуемо) переводила вопрос из общей плоскости положения переводческого процесса в СССР к крайне невыгодному для Мандельштама обсуждению его конкретного случая. Из сильной, подкрепленной статусом «Известий», позиции он оказался в заведомо невыигрышном положении защищающегося. Все попытки поэта воспрепятствовать «инсценировке „дела Мандельштама”» (III: 803) успеха не принесли, а мобилизация в его защиту дружественных писательских имен только усилила скандал, подключив к нему, судя по всему[93], уже не только литературные, но и партийные органы. Печатная, судебная и кулуарная тяжба Мандельштама с Заславским, «Литературной газетой», «ЗиФ» и ФО СП длилась без малого год. В поисках союзников в борьбе с Канатчиковым и его влиянием в ФОСП Мандельштам идет на неожиданный, казалось бы, ситуативный альянс с самой ортодоксальной частью советского литературного спектра – Российской ассоциацией пролетарских писателей (РАПП).
На присутствие фамилии главы РАППа Леопольда Авербаха среди подписавших письмо в защиту Мандельштама от Заславского и «Литературной газеты», опубликованное в «ЛГ» 13 мая 1929 года, справедливо обратил внимание в своей книге о Мандельштаме Г.М. Фрейдин[94]. Однако интерпретация им этого факта как части «борьбы за руководство в сфере идеологии и культуры», грешит генерализацией (аустановление связи «скорого падения Авербаха» с защитой им Мандельштама безосновательно). Имевшее самые существенные для Мандельштама последствия обращение за помощью к находящемуся в зените своего могущества Авербаху (в февральском письме 1930 года в ЦКК ВКП(б) Мандельштам упоминает о «моих с ним переговорах в апреле 1929 г.» [III: 596]) находит свое объяснение в конкретных событиях тогдашней литературно-политической жизни.
В конце октября 1928 года между Канатчиковым, представлявшим РАПП в ФОСП, и Авербахом произошел серьезный идеологический и личный конфликт, кончившийся заменой Канатчикова в ФОСП другим представителем РАППа[95]. Именно после удаления из РАППа дружественные Канатчикову функционеры из Агитпропа ЦК выдвинули его на должность главного редактора «Литгазеты»[96]. Поняв, что в истории вокруг «дела о переводах» Мандельштам выступает противником Канатчикова (а заодно и Ионова, которого рапповская критика именовала вкупе с Троцким «капитулянтом»[97]), Авербах становится на его сторону.
В этот период РАПП претендует на то, чтобы стать объединяющей всех стоящих на советской платформе писателей институцией[98], максимально привлекая «попутчиков», отделяемых от немногочисленных «буржуазных писателей» (символами последних выступают Замятин и Булгаков). В рамках идеологии «массового попутничества»[99]Авербах воспринимает Мандельштама как попутчика, находящегося «на пути интеграции в советское общество»[100] в тот момент, когда, по его словам, «пролетписатели должны еще теснее сблизиться с подлинно советскими интеллигентскими писателями»[101]. (Характерно, что в общеполитическом плане партийные круги, к которым в этот период принадлежал Авербах и которые к осени 1930 года оформились в так называемую группу Сырцова – Ломинадзе, также выступали против «спецеедства» – за большее доверие к старым специалистам и за более активное привлечение их к работе[102].) Не следует забывать и о том, что, по позднейшей характеристике Горького, возглавляемая Авербахом верхушка РАППа на рубеже 1930-х годов объединяла «наиболее грамотных и культурных из литераторов-партийцев»[103] – и именно в этом контексте противопоставления Авербаха и его партийно-литературных оппонентов следует читать слова Георгия Адамовича о «парадоксальном положении: Авербах и его РАПП оказались защитниками писателей, последним легальным оплотом мысли и слова в России»[104].
Авербах не только подписывает письмо в защиту Мандельштама, но и предоставляет ему страницы своего журнала «На литературном посту» (1929– № 13) для интервью «О переводах», в котором Мандельштам в еще более радикальной, нежели в «Известиях», и органичной для рапповского издания стилистике призывает поставить «под контроль работу ГИЗа», «свернуть шею» «близорукому коммерческому подходу», избавиться от «бывших и лишних людей» среди переводчиков и, наконец, более решительно «обезвреживать» идеологическим комментарием политически не «стопроцентно» благонадежные книги. Неслучайно в тексте интервью Мандельштама присутствует «чуть ли не единственное» у него, по наблюдению О.А. Лекманова, «противопоставление газеты книге со знаком плюс»[105]. Характерным образом оно оказывается связано с упоминанием «Комсомольской правды», в этот период близкой к Авербаху[106]