— Восемьдесят пять, — ответил также пораженный внешним видом старика Миша.
Да какие там восемьдесят пять — пятьдесят, да и то с большой натяжкой. Двухметровый широкоплечий гигант в длинной коричневой доломее — египетском национальном наряде — и белом тюрбане, шейх Хусейн Абд эр-Махмуд был ве.сь преисполнен величия и достоинства. Смуглое лицо шейха в складках дубленой кожи сильно контрастировало с живыми карими глазами, от которых, казалось, не могла укрыться ни одна деталь окружающего мира.
Вот и сейчас, ласково поглаживая старого пса, шейх на пару секунд задержал свой цепкий взгляд на Мише с
Покровским, явно выделив их в толпе разношерстных туристов, пришедших просто поглазеть на легендарного кладоискателя.
В этом человеке чувствовалась недюжинная сила и, без сомнения, проницательный незаурядный ум, что заставило Гурфинкеля мгновенно насторожиться. Внутренний голос предупреждал Мишу, чтобы он следил за своими словами, когда ему придется беседовать с шейхом.
— Смотри мне, дурень, — Гурфинкель с силой дернул Бумбу за рукав идиотской футболки, — скажешь хоть слово из разговорника, убью.
— Да ладно тебе, — отмахнулся от приятеля Покровский, однако просьбе внял.
Погладив пса, шейх так же не спеша, как и вошел во двор, направился прямо к Мише с Бумбой.
— Вы и есть те англичане, которые собираются копать в Луксоре? — спросил Хусейн Абд эр-Махмуд.
Говорил он по-английски с легким акцентом и, как показалось Гурфинкелю, с налетом насмешки.
Начинающие охотники за артефактами кивнули.
— Идите за мной. — Шейх указал на небольшой столик в тенистом и относительно чистом углу двора.
Усевшись на жесткую скамеечку напротив могучего старика, Миша с Бумбой смущенно переглянулись.
“Да как же я с ним буду торговаться? — с испугом подумал Гурфинкель. — Он же меня насквозь видит”.
— Каркаде? — предложил шейх, лукаво рассматривая откровенно семитскую внешность Миши.
— Очень будет кстати, — ответил Гурфинкель, — и если можно, со льдом.
Старик жестом подозвал к себе какого-то худого араба.
— Солиман, два чая со льдом господам англичанам.
Худой араб поклонился и через минуту уже нес на серебряном подносе прохладительный напиток.
— Пей, дубина, — прошептал по-русски Миша, пихая Покровского локтем, — иначе старик обидится.
— Весьма недурственно, — похвалил напиток Гурфинкель, отставляя чашку в сторону. — Теперь о деле.
— Сколько людей вам нужно? — невозмутимо поинтересовался шейх.
— Человек пятнадцать — двадцать, если можно, — ответил Миша.
— Так много? А что вы собираетесь копать?
Гурфинкель напрягся, припоминая вчерашний разговор с профессором Енски.
— Могилу фараона Сети Первого, — наконец вспомнил он. — Да, именно Сети Первого.
Старик улыбнулся, причем улыбнулся скорее не губами, а глазами, в которых, казалось, так и забегали веселые искорки.
“Чего это он? — удивился Миша. — Ох зря я ему про этого фараона ляпнул. Хотя, в конце концов, это проблемы профессора Енски, он дает монету”.
— А вы в курсе, что на раскопки этой могилы вы должны получить мое разрешение? — вдруг ни с того ни с сего заявил шейх.
— Разрешение? — Гурфинкель растерянно покосился на Бумбу.
— Да-да, разрешение, — подтвердил старик, вальяжно развалившись на деревянной скамейке.
— Профессор ничего нам об этом не говорил, — быстро нашелся Гурфинкель.
— Какой профессор?
— Ну… руководитель экспедиции. Думаю, вы решите этот вопрос с ним вместе при личной встрече.
Шейх вяло махнул рукой: мол, хорошо, еще договоримся.
Помолчали.
Друзья смущенно заерзали на скамеечке. Старик просто до неприличия подробно изучал их своими карими смеющимися глазами, и какие мысли посещали его голову в этот момент, было неразрешимой загадкой.
— Ну так как же насчет рабочих? — робко напомнил Гурфинкель.
— По двести фунтов в месяц за каждого, — просто ответил шейх.
“Торговаться, — лихорадочно подумал Миша, — или все-таки не торговаться, вот в чем вопрос”.
Торговаться в данной ситуации с этим величественным человеком казалось неприлично, но и не торговаться на Востоке было не принято.
Что же делать?
И все же Миша решил не торговаться. Деньги-то все равно были не его, а профессора Енски, и это стало главным фактором в принятом решении.
— Мы согласны, — ответил Гурфинкель. — Вы принимаете оплату кредитными карточками?
— Нет, только наличными, — отрезал старик.
— Ну что ж… — Миша с облегчением вздохнул.
— Вы не будете разочарованы, — добавил шейх, — я выделю вам для раскопок самых рослых людей. Правда, работают они немного медленно, но зато эффективно.
— Нас это устраивает, — пожал плечами Гурфинкель. — Завтра к вам заедет профессор, осмотрит рабочих и привезет деньги.
Шейх благосклонно кивнул.
— Каркаде? — снова лукаво предложил он. Миша с Бумбой переглянулись.
— Ну, если вы никуда не спешите… — смущенно начал Гурфинкель.
Хусейн Абд эр-Махмуд в ответ лишь улыбнулся. Он уже давно никуда не спешил.
Луксор.
Вечность.
Эти слова по своей сути едины. Звенящие, как натянутая струна рояля, пески, выжигающая душу жара, психоделические краски восточного города.
И бесконечность.
Оглушающая бесконечность времени, от которой расширяются зрачки и теряется пространство. Словно затишье перед песчаной бурей. Только черно-красные клубы пыли, извивающиеся, как погребальные костры. Осязаемая симфония чувств, которым не было имени.
Беззвучный крик тоски.
Глухая щемящая боль, которую ощущаешь только в первые минуты перед началом работы экспедиции. Тяжелое ощущение по чему-то безвозвратно утерянному. Это чувство так сильно давит тебе на плечи, что вызывает почти физическую усталость.
Каждый раз, приезжая сюда, он буквально захлебывался от Вечности словно студент, впервые попавший на раскоп. И хотелось каждого дернуть за штанину или подол, заглянуть в глаза и спросить, нет, даже закричать: “Ты видишь то же, что и я?! Ты тоже видишь Вечность?”
Вот что для профессора Алекса Енски значило слово “Луксор”.
Он находился в стране третью неделю. Обещанное разрешение на раскопки в Долине Царей застряло где-то в недрах бюрократической машины Службы древностей. Удивляться нечему. Для всего Востока бюрократическая проволочка — это едва ли не дань традиции. Не помогли даже старые связи, пока в ход не пошли денежные дотации местным аборигенам. Конечно, из всей этой ситуации положительным моментом было то, что пока он торчал в Луксоре, то ухитрился утрясти все организационные моменты, связанные с экспедицией. Встретил основной состав археологов, багаж со снаряжением, расселил всех по гостиницам и закупил продовольствие.
И грамотно переложил обязанности по найму местных рабочих на плечи двух ушлых ребятишек. Последний пункт особенно радовал профессора. Все-таки, что ни говори, возраст брал свое. Его внимание и собранность могли отвлечься на какую-нибудь мелкую подробность и совершенно забыть про такую важную вещь, как собственное здоровье. Тяпнуть по собственному недосмотру стаканчик местной тепленькой водички — это, пожалуй, самая невинная шалость.
А были еще и арабы. Каждый раз, приезжая в Египет, Алекс удивлялся их нахальному поведению. Тяжеловесный юмор, неумело прикрытый подобострастием, доводил профессора до зубной боли. “По молодости лет”, как любил поговаривать Енски-старший, он очень удивлялся тому факту, что арабы в Англии и арабы в естественном их месте проживания не очень-то и отличаются. Они даже одевались одинаково, исхитряясь носить чалму и балахон в английском климате. В глазах темнокожих переселенцев с Востока сквозила наглая уверенность хозяев жизни. Это потом, когда пришли опыт и жизненная мудрость, он понял, что такова их культура. Держаться вместе и ни на шаг не отступать от правил, установленных предками, везде и всегда быть “дома”. Вот поэтому они не растворяются в белой расе, а наоборот, словно обособляются от нее, основывая свои кварталы, этакие “маленькие Мекки” в центре Европы.
Алекс давно уже не обращал внимания на экстремальные призывы ура-патриотов пойти громить арабские поселения или поселения черных. Конечно, заявления о том, что арабы и негры скоро погубят мир, что они “немытые чурки” и плодятся с такой скоростью, что европейцу скоро ступить негде будет, что их права защищаются с большим рвением, потому что так политкорректнее, большей частью, как это ни странно, имели под собой основания. Однако идти их громить — это не выход. Профессор горячо поддерживал патриотов, но выход виделся ему только в смене культурных ценностей. Боишься, что твоя внучка выйдет замуж за негра и родит тебе правнука метиса, потому что белого человека занесут в Красную книгу? Рожай столько детей, сколько надо для сохранения нации. Грубоватый совет, но альтернативы ему не только пагубны, но и страшны.
Опасаешься, что твой младший сын придет домой в куртке черного рэппера, с негритянской распальцовкой и боевым кличем: “Йо Мен”? Вырви из розетки вместе с корнями телевизионный кабель, поруби топором спутниковую антенну, слушай Моцарта и Вивальди, но не смотри МТБ, которое поросло ниге… чернокожими афро-американцами. Сделай эту культуру невостребованной, и тогда твоя культура выживет.
Алекс в который раз с ужасом подумал о тех соблазнах, которые ожидают его внука на каждом шагу в цивилизованной и просвещенной Англии. Он только надеялся, затаив дыхание при этой мысли, что доживет до того момента, когда малыш будет в состоянии впитывать в себя всю мудрость рода Енски.
Профессор вышел из гостиницы, направляясь в фирму проката автомобилей. Жара стаяла просто невыносимая. Организм бился в истерике. В этом году это второе лето. Одежда промокла на счет “раз”. И самой плохой новостью было то, что на небе не было ни единого облачка. Впрочем, в Египте это самое обычное явление.
Здраво поразмыслив накануне вечером, Алекс решил взять напрокат автомобиль. Во-первых, это разумная экономия. А во-вторых, он лишний раз не будет пересекаться с лоснящимися мордами местных таксистов.